– Ладно, любезный, это у тебя, видно, память плохая.
Выйдя на вокзальную площадь, детина указал господину в шинели нарядную коляску. В десять минут они домчали до небольшого домика на одной из тихих, уютных улочек Ценска.
У самых дверей гостя ждал невысокий кругленький господин в выпуклых очках, демонстративно одевшийся к его приезду в вышитую украинскую рубаху. Потирая маленькие ручки, он подскочил к новоприбывшему и начал суетливо помогать ему освободиться от вещмешка и шинели, одновременно рассыпаясь в приветствиях:
– Мы чрезвычайно рады видеть в нашем глухом захолустье представителя великого украинского дела, личного эмиссара Симона Васильевича Петлюры! Разрешите предложить вам наше скромное жилище… Здесь, может быть, не так роскошно, как в тех апартаментах, к которым вы привыкли, но в нашем скромном доме вам будет уютно и безопасно…
Кругленький господин продолжал еще что-то тараторить, почему-то говоря о самом себе во множественном числе: «мы рады», «мы готовы», «мы уверены». При этом чувствовалось, что он еще кого-то ждет: все время поглядывал то на окно, то на часы. Наконец, хлопнув себя по лбу маленькой пухлой ручкой, кругленький господин, коротко рассмеявшись, проговорил:
– Что же это я, даже не представился… Кулябко Остап Андриевич, к вашим услугам!
«Гоголя начитался господин петлюровец, – подумал гость с усмешкой, – небось раньше Осипом Андреевичем назывался». Вслух он, однако, не прокомментировал звучное имя своего нового знакомого, в ответ тоже представившись:
– Георгий Ардальонович Синяго. Документы мои находятся в вещевом мешке, сейчас я передам вам…
Кулябко замахал на гостя пухлыми ручками:
– Георгий Ардальонович! Весьма о вас наслышаны! Такой человек, как вы, не нуждается в документах. А относительно тех бумаг, которые вы с риском для жизни привезли, то подождите самую малость, с минуты на минуту должен появиться человек, в чьих руках сосредоточено руководство нашим обществом. Вот ему вы и передадите все документы.
– Однако у меня имеется инструкция вручить все доставленное именно вам при встрече на конспиративной квартире…
– Позвольте, господин Синяго, объяснить вам ситуацию. В глазах рядовых членов общества руководителем его является ваш покорный слуга, – с этими словами Кулябко прижал пухлые ручки к груди, – но истинное положение дел таково, что наш действительный глава занимает важный пост у деникинских захватчиков и настоящее его лицо известно только мне. В целях конспирации, понимаете ли…
– Умно, – коротко прокомментировал гость, в темных глазах его загорелся неподдельный интерес, – не этот ли человек… не его ли заслуга – разгром рейда генерала Дзагоева отрядами батьки Махно? Я хотел бы передать ему поздравления Симона Васильевича…
Глазки господина Кулябко под очками хитро блеснули, и он промурлыкал довольным голосом:
– Нам удалось внедрить к деникинцам не одного человека. Тот, о ком вы говорите, находится сейчас в походе, и вы сможете увидеть его только через несколько дней.
– Вот даже как! – Гость высоко поднял густые темные брови. – Я надеюсь в этом случае конспирация так же соблюдена и рядовым членам вашего общества неизвестно имя этого героя?
– Конечно, Георгий Ардальонович, конечно. – Кулябко просто лоснился от удовольствия. – Имя этого человека знаем только мы двое – я и Сергей Степанович… А вот и он! – Кулябко повернулся к двери, услышав шаги на крыльце и условный стук.
Гость отступил чуть в сторону, как бы невзначай опустив руку в карман френча. Кулябко распахнул дверь и жизнерадостно произнес:
– Позвольте, господа, представить вас друг другу…
На пороге стоял полковник контрразведки Сергей Степанович Кузнецов. Мгновенно обежав взглядом комнату, он жестко произнес:
– Контрразведка давно следила за вами, господин Кулябко! Если вы думали, что от нас можно скрыть подрывную деятельность, то вы глубоко ошибались. На кого вы работаете? На красных? На Махно? Впрочем, на допросе вы все очень быстро расскажете. А это что за господин? А, да это, кажется, Аркадий Петрович Горецкий собственной персоной! Как вы объясните, господин полковник, ваше присутствие в этом сомнительном месте, да еще в таком виде – накладная борода, грим?
С этими словами Кузнецов расстегнул кобуру и схватился за рукоять пистолета. Господин Кулябко в совершенной растерянности переводил взгляд с одного офицера на другого, разевая, как рыба, рот в намерении сказать что-то, но не зная, что же тут говорить. Горецкий – а это был, разумеется, он, – опередив Кузнецова, выхватил револьвер из кармана френча и резко произнес:
– Не двигаться, Кузнецов! Держите руки на виду! Не думайте, что вам удастся обмануть меня! Если бы вы шли сюда арестовывать Кулябко, вы пришли бы не один, оцепили бы дом и послали вперед солдат. А тут все ясно: условный стук, пришли конспиративно… Ваша игра проиграна. Я давно уже подозревал вас. Когда не удалась моя проверка при помощи фотографической бумаги, только вы могли подменить пакеты, только вы имели к ним доступ. Вы постарались свалить вину на есаула Бережного, распустили слух о том, что его брат служит у красных. А ведь его брат погиб еще на германском фронте, мы нашли надежного свидетеля. Кого вы пытались вывести из-под подозрения – Осоргина, Мальцева, Коновалова? Остальные двое уже погибли, так что у нас осталось только трое подозреваемых…
Полковник Кузнецов стоял бледный как смерть. На его полном нездоровом лице одно за другим проходили выражения растерянности, злобы, отчаяния. Переведя взгляд на Кулябко, он прошипел:
– Ты, идиот несчастный, кого ты привел?
– Откуда мне было знать… – пробормотал несчастный толстяк, – пароль… и описание… все совпадало.
– Поздно сводить счеты, господа конспираторы, – жестко произнес Горецкий, – игра сыграна, пришло время платить по счетам.
– Погодьте, господин хороший, – раздался вдруг голос за спиной у Горецкого, – пистолетик-то положьте, а то как бы чего не вышло, да руки-то подымите!
Горецкий замер. Почувствовав холод упершегося в спину ствола, он разжал правую руку, так что револьвер с неожиданно громким стуком упал на пол, и поднял руки. Повернув голову, он увидел у себя за спиной давешнего рябого детину в сером армяке. В руке у него был обрез.
– Не дергайтесь, вашество, а то как бы ненароком не выстрелило. Как вы давеча мне говорили – люди разные бывают, некоторые очень нервные попадаются. Можешь тогда и пулю схлопотать. – Повернувшись к Кузнецову и Кулябко, детина сказал: – Он мне сразу не понравился. Вишь ли, паролю я ему не так сказал, так он уж мне в печенки въелся! Мы люди маленькие, а только сразу он мне не понравился!
– Молодец, Охрим! – Кулябко облегченно вздохнул и немножко порозовел. Затем он повернулся к Кузнецову и спросил: – Сергей Степанович, что теперь с этим делать? – Он махнул короткой ручкой в сторону Горецкого.
– Что, что, – зло передразнил его Кузнецов, – известно что. Есть у тебя место, где можно труп спрятать?
– Ну… найдем, конечно. Проще всего в погребе закопать. Кто его там будет искать?
– Ладно, в погребе так в погребе. Только чтобы тихо, никакой стрельбы, нельзя внимание привлекать.
Кулябко мигнул Охриму. Рябой детина довольно осклабился, вышел на минуту в сени и возвратился с огромным топором.
– Ты, любезный, не того… – поморщился Кулябко, – топором здесь… кровищи будет, не отмоешь потом. Ты лучше веревкой его удави. Или если топором, то на заднем дворе где-нибудь.
– На заднем-то дворе как бы кто не увидел, – с сомнением проговорил Охрим.
Горецкий оглядывался, судорожно ища выход. Охрим усмехнулся и подмигнул ему:
– Не бойсь, вашество, все будет в лучшем виде. Я таких, как ты, не один десяток умаслил. А чтобы сбежать от меня – это ты даже и думать не моги.
Кулябко протянул своему подручному моток бельевой веревки и суетливо промолвил:
– Давай уж, Охримушка, скорей его… В сенях, что ли. Только не здесь, все-таки…
– Как прикажете, – презрительно усмехнулся Охрим, – ежели вам неприятно…
Он отмотал часть веревки, демонстративно смастерил на ней петлю и схватил Горецкого за воротник френча.
В это мгновение дверь со страшным грохотом распахнулась, и на пороге появился унтер-офицер Ельдигеев с двумя «наганами» в руках.
– Стоять!!! – завопил он высоким и страшным голосом.
Полковник Кузнецов с неожиданной для его возраста и комплекции прытью развернулся к двери, направляя на Ельдигеева «браунинг». Но, опережая его, от окна шарахнуло пламенем, и Кузнецов отлетел к стене, отброшенный пулей из кавалерийского карабина. В разбитое окно заглядывал молодой казак, напарник Ельдигеева, с дымящимся карабином в руках.
Охрим стоял как истукан, держа в руках приготовленную веревку и с глупым видом хлопая ресницами. Господин Кулябко при первых признаках паники грохнулся на четвереньки и теперь полз почему-то в сторону убитого наповал полковника Кузнецова. Добравшись до него, он неожиданно зарыдал. Его толстое неуклюжее тело жалко и противно вздрагивало. Он смотрел на мертвого полковника и повторял сквозь рыдания:
