Развалин старой крепости, где не худо было бы заночевать, они достигли уже в темноте. Три полуразрушенные башни, соединенные стеною, стояли на лысом холме и в свете луны являли собою зловещее зрелище. Оггле Свонк тут же забормотал то ли молитву, то ли охранный заговор от злых духов, а Клааке заметил, что местное зодчество нетипично для северной фортификации.
– Знать бы, кто и когда выстроил крепость, – сказал он.
– В этот момент я беспокоюсь о ночлеге и ужине, нежели о вопросах фортификации, – отозвался Бофранк.
Поднявшись по склону холма, они обнаружили разбитые ворота, одна половина которых висела на петлях, чуть поскрипывая от ветра, а вторая отсутствовала вовсе. Слева от них находилось нечто вроде караульного помещения; там и решили заночевать, благо в стене сделаны были очаг и дымоход. Уцелела и дверь, окованная железными полосами.
Клааке изъявил было желание осмотреть руины, покуда Оггле Свонк собирает дрова для огня и готовит нехитрый ужин, но Бофранк воспротивился.
– Лучшее, что мы можем сделать, – это закрыться изнутри и спокойно дождаться утра. Кто знает, что скрывают эти башни, их переходы и комнаты?
Клааке вынужден был согласиться с конестаблем, но выглядел недовольным.
Воздух в караульной очень скоро согрелся. Поужинав и выпив немного вина, путники расположились на ночлег. Сон, вопреки ожиданию, не шел; когда Оггле Свонк тихо захрапел, Клааке спросил Бофранка:
– Хире Бофранк, скажите, что ожидаете вы увидеть на острове?
– Я и сам не знаю, – признался Бофранк. – Но что-то движет мной. Я даже не могу сказать, что желание раскрыть тайну смерти грейсфрате Броньолуса или этих несчастных в поселке. Нет… Просто я оказался внутри чего-то странного, некоего клубка обстоятельств, людей и загадок, и я хочу из него вы браться. А вот что движет вами, хире Клааке?
– То же самое, хире конестабль. То же самое… Я долго раздумывал, прежде чем отправиться с вами. Возможно, я впоследствии напишу об этом книгу, если ее только позволят напечатать.
– Отчего же нет, если наша миссия имеет покровительство самого грейсфрате Баффельта… Но с чем нам предстоит столкнуться? Насколько я помню, в своих изысканиях Люциус-Фруде пытался обнаружить силу, которая полагает собой середину между богом и дьяволом; он рассуждал, что над каждым добром и злом есть судья, который и определяет, хорошо или дурно то и это. Что, если он все же нашел этого судью?
– В первую очередь это нарушит церковные каноны.
– Вот-вот, хире Клааке, и об этом вам уж ни в коем случае не позволят написать, – сказал Бофранк, плотнее кутаясь в одеяло. Огонь очага то вспыхивал, то затухал, вырывая из наполнявшего помещение полумрака отдельные смутные фрагменты.
– Стало холоднее или мне лишь кажется? – спросил неожиданно Клааке.
– В самом деле… Молчите! Что это?
Словно бы кто-то скребся в дверь – осторожно, как это делает кошка, когда просится внутрь. Рыси, о которых рассказывали солдаты? Бофранк нашарил положенный подле себя пистолет и принялся прилаживать к перчатке.
– Лошади, – прошептал Клааке.
– Что?
– Лошади, – повторил бывший секретарь. – Они молчат.
Действительно, будь там, снаружи, животное, или человек, или иная тварь, привязанные у ворот лошади забеспокоились бы.
– Это не рысь, – шепнул в ответ конестабль. Подтверждением его словам был сильный удар в дверь, от которого она содрогнулась. Даже очень крупная рысь не смогла бы сделать такое.
Оггле Свонк проснулся и в испуге заворочался среди одеял. Конестабль осторожно встал на колени и направил пистолет на дверь. Она выглядела достаточно крепкой, но второй удар сотряс ее еще сильнее, и его сопроводил жуткий вопль, исторгнутый явно не человеческим и не звериным горлом – столько было в нем ненависти и тоски.
Клааке держал в руке бесполезную шпагу, а Оггле Свонк молился. Конестаблю пришли на ум слова нюклиета о дьяволах: «Шестые – светобоязненные, потому что они особенно ненавидят и презирают свет и никогда не появляются в дневное время; они также не могут принять телесный облик до наступления ночи. Эти дьяволы совершенно непостижимы, и их характер вне человеческого понимания, ибо они черные изнутри, сотрясаемы холодными страстями, злобны и беспокойны. Когда такие встретят людей ночью, то яростно душат их, убивая дыханием и прикосновением. В отличие от других, их невозможно удержать заговорами». Сейчас как раз ночь, и не одно ли из этих ужасных созданий пытается ворваться вовнутрь? Но вряд ли дверь стала бы серьезной преградой для демона, которого невозможно удержать заговорами. Или напротив, материальная препона для него сильнее духовной?
– Будем ждать, – сказал Клааке. – Самым глупым поступком с нашей стороны было бы открыть дверь и посмотреть, что там находится.
– Как хорошо, что тут нет окон, – добавил Бофранк.
– И еще лучше, что вы отговорили меня осматривать руины…
Так они и просидели всю ночь напротив закрытой двери: конестабль с пистолетом, Клааке со шпагою и Оггле Свонк с молитвами. Излишне говорить, что ни один не сомкнул глаз; ночной же гость долго еще бился в дверь, шипел и хрипел, а исчез лишь тогда, когда в щели проникли первые лучи восходящего солнца. Однако Бофранк выждал довольно долго, прежде чем открыть тяжелый кованый запор и убедиться, что за дверью никого нет.
Лошадям повезло куда меньше – все они были мертвы, притом умерли страшной смертью: у одной было вырвано горло, второй вспороли брюхо, разбросав требуху по камням, а от третьей вовсе осталась лишь оторванная голова с дико вытаращенными глазами. В прохладном утреннем воздухе стоял омерзительный запах скотобойни.
На двери, вопреки ожиданиям, не обнаружилось ни царапин, ни укусов, словно атакующее ее всю ночь создание было бесплотным.
– Не вернуться ли нам обратно в башню, к добрым солдатам, хире? – заискивающе спросил Оггле Свонк. – Ведь мы потеряли лошадей…
– В его словах есть смысл, – согласился Клааке, но Бофранк возразил:
– Возвращаться совсем я не намерен. Хорошо, мы можем взять в башне новых лошадей, и что дальше? Мы снова заночуем в этих руинах, и что случится ночью? А если мы откажемся от ночлега, что станется с нами на лесной дороге? Нет, мы пойдем пешком.
И они пошли пешком, взяв из уцелевшей поклажи лишь то, чем укрыться от холода, а также припасы и оружие.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
о содержании которой здесь уместнее умолчать, нежели говорить подробно
Мир ослабел в вере, зато как он окреп в суеверии, во всяких бреднях о черте, о привидениях и чудесных знамениях. Боже милостивый, чем же это может кончиться!
Янсен. История немецкого народа
Нет особого смысла описывать здесь лишения и тяготы похода, скажем лишь, что к морскому побережью Бофранк, Клааке и Оггле Свонк вышли измученными донельзя. Конестабль, повредивший ногу, хромал и опирался на вырезанный в кустарнике костыль; Клааке, сохранивший сил более других, нес одновременно свою и его поклажу. Что до Оггле Свонка, то он не раз лелеял мысль бросить своих спутников и бежать прочь, но убоялся, ибо не знал, что подстерегает его в ночи и справится ли он с этим в одиночку. Правды ради нужно заметить, что надобности в нем как в проводнике вовсе не случилось: основная дорога к Сваме была хотя и заброшенной, но не терялась и ответвлений не имела.
Вдоль нее несколько раз попадались странные пирамиды, сложенные из камней. На верхушке каждой такой водружен был плоский булыжник, на котором обычно была начертана Тиара Люциуса, и лишь один раз вместо нее конестабль обнаружил иной знак – словно бы волнистые линии, переплетенные в сложный узел. Это могли быть дорожные указатели, могильные памятники или что иное, поставленное с умыслом, недоступным Бофранку.
Надобно добавить, что ни ночью, ни днем путников никто не трогал. Таинственное нападение на караульную будку в руинах старой крепости осталось единственным. Конечно, ночами кто-то страшно кричал в лесу и скрипел ветвями, но эти звуки, как известно, обыкновенны для глухих и запущенных мест и производятся птицами и зверями. Однажды Клааке увидал рысь, но та исчезла в древесных вершинах быстрее, чем его спутники успели заметить злобную тварь.
Питание скоро подошло к концу, и Клааке промышлял охотою, расставляя на ночь силки. В них попадались мелкие лесные зверюшки, обитавшие здесь, – с виду как зайцы, но с маленькими прижатыми ушами. Мясо их пахло травою, но было пригодно в пищу. Бофранк однажды пытался поразить из пистолета довольно крупного оленя, но тот, получив нетяжелую рану, все же убежал.
Тропа, в которую под конец превратилась дорога, резко обрывалась над обрывом, а внизу открывался величественный вид на продолговатый залив, окаймленный поросшими лесом холмами. Посредине залива из морских волн подымался остров – почти идеально круглый, так что совсем непонятно было, от чего его нарекли Ледяным Пальцем. Остров также покрыт был лесом, и никаких признаков жизни на таком расстоянии не являл.
