Родина волокли, крепко держа за руки, но он сам подпевал карлику, потому что, разумеется, знал, о чем поется в этой прекрасной черной песне.
Пали, отступили, заснули в своей извечной войне боги. Поникла гигантская голова могучего Тора, выпал из мускулистой руки боевой молот Мьельнир, закрылся единственный глаз мудрого Одина, и даже прекрасный златокудрый Бальдр, окутываясь в белые одежды, заснул на огромном дереве, раскинув руки, словно пытаясь обнять ускользающий мир.
Заснул волк Фенрир, прикованный к небу и земле, цепью, выкованной подземными гномами – черными альвами; заснул под толщей океана мировой змей Ёрмунганд, кусая себя за хвост; заснул красивый страшной красотой Локи; заснули огненные и инеистые великаны – заснули все, уступая право владеть миром чужим, незнакомым богам. Богам, несущим, Хель их забери, любовь и войну под странными флагами – белыми, красными, но не черным с изображением стальноклювого ворона.
Все заснули, кроме потомков древних конунгов, черных гномов-альвов, детей храбрых викингов, колдунов войтов и сейдов, свободных крестьян-бондов и трудолюбивых и покорных рабов-траллов. Разве они могут заснуть, когда боги спят? Разве они могут допустить, чтобы и мир погрузился в сумерки вместе с богами?
Нет, они сделают так, что сумерки обратятся в ночь, а ночь никогда не бывает вечной – на самом конце ее хвоста всегда жжется огоньком восход, который возгорит и пожрет самую ночь, чтобы дать миру утро и новый день!
И день и ночь куют, творят, вытягивают, вываривают, извлекают они вокруг огромного ясеня – потомка того самого Иггдрасиля, который соединяет небо и землю и на котором сам великий Один распял себя в обмен на мудрость…
Куют они на темных верфях жуткие подводные драккары, строят гигантский черный корабль, делают смертельные яды, чтобы переродить Солнце мертвых и разорвать цепь Глейпнир, сковавшую волка Фенрира, – ту самую цепь из шума кошачьих шагов, дыхания рыб, птичьей слюны, корней гор, жил медведя и бороды женщины.
Но…
Огромные песочные часы крутанулсь вокруг своей оси, загудел, зашатал ветвями гигантский ясень, закаркал черный одноглазый ворон на его ветвях, захрипел огромный змей в его корнях.
Серый снег повалил хлопьями с замерзшего неба, лед сковал океан, и косоглазый азиат вогнал копье в русого бородача, а рыжий ирландец разнес с одного выстрела курчавую голову чернокожего воина.
Поплыли по застывающим морозною кашей черные ладьи с драконьими, кабаньими, волчьими головами. Люди в заиндевевших доспехах стреляли друг в друга из луков, ружей. И вот, возвышаясь над ними, как исполин над песчинками, медленно и тяжело потек по волнам огромный корабль, протыкающий мачтой свинцовые облака, а килем царапающий дно океана. Но кто стоит на руле, кто бьет в медный диск, отбивая такт, кто правит черным парусом, кто сидит на румах, кто гребет веслами?
Мертвецы. Высохшие от северных ветров, скорчившиеся от холода, кто совсем желтый скелет, кто истлевшая мумия в рваном тряпье, а кто истекающий черными сгустками крови из глаз и ушей.
Из чего же построен страшный корабль? Слишком черное для янтаря, слишком мертвое для дерева, слишком прозрачное для стали. Ногти, это ногти мертвецов, тех самых, что стоят на его палубе.
И вот, в ужасе от вида гигантского корабля, продрогшие люди на крохотных корабликах начали плеваться друг в друга огнем – по воздуху, по воде. Из пучин океана показались свинцовые рыла подводных кораблей, и огненные плевки понеслись под водной пеной. Огонь, пламя, кровь окрасили мрачные льды дикими пляшущими зарницами.
А где же солнце? Нет его на небе, упало оно через мириады льдинок в тучах, сквозь толщу океанской воды, и стало из дневного – ночным, из огненного – ледяным, из живого – мертвым. И спряталось оно в одном из подводных кораблей.
Махнул рукой крохотный человечек, и вылетело Солнце мертвых из жерла пушки подводного кораблика. Но не понеслось стремглав на вражеские судна, а рухнуло вниз, тяжело и устало.
Через бесконечные глубины, версту за верстой, падало, тонуло Солнце мертвых в толще воды. Шли часы, а может и годы, но достигло оно дна в беспросветных глубинах среди тьмы, пожирающей тьму и исторгающей тьму.
Но разве оно нашло покой в мире, где нет и не было жизни? Нет! Оно закатилось в черную впадину, еще более черную, чем сама чернота, и что-то встрепенулось в жутких глубинах, заворочалось, вздрогнуло и – жуткий рокот потряс землю.
Солнце мертвых прокатилось по лабиринтам ноздри мирового змея, который обвивал всю землю, кусая себя за хвост, и дошло до его мозга. Встрепенулся змей, воздрожал и исторг из себя мириады бочек жуткого яда. Всколыхнулась земля, всколыхнулся океан.
Омертвели воды и стали белыми от брюх всплывших рыб и китов. Какие только чудища не поднялись мертвыми из подводных глубин, сразу взрываясь от неведанного ими доселе воздуха!
Застонала земля, и хлынули на сушу волны, высотой царапающие небо и заливающие вулканы…
А боги, древние уставшие боги, ждали своего часа среди этих вечных сумерек, чтобы наконец-то умереть и потом возродиться в мире силы и храбрости.
Еще схватится в последней битве мудрый Один с сорвавшимся с цепи волком Фенриром и падет в его мертвых челюстях… Еще сразит могучий Тор мирового змея и сам рухнет отравленный потоками яда из его мертвой пасти, и умрет восставший от вечного сна мир, чтобы снова проснуться вечной весной – весной вечной…
Родин открыл глаза. Перед ним был высокий деревянный потолок. Странно, голова не болела – ни от похмелья, ни от страшного удара. Более того, наоборот, тело и разум звенели от восторга предстоящей схватки.
Георгий приподнялся – он лежал на земляном полу в куче чуть подвяленной травы. Тело нудело, все же пара тычков достигла цели. Правда, кулаки были сбиты – значит, его соперники не только давали, но и получали.
В голове вдруг пролетели все вчерашние образы, и Георгия вырвало едким травяным узваром.
– Водички, водички попейте, – сказал чей-то голос по-русски. – Вот, это чистая. С непривычки душа не приемлет.
Родин повернул голову. Перед ним сидел на корточках подтянутый юноша лет двадцати в холщовой рубашке.
– Вы по-русски кричали, вот я и догадался, что вы – соотечественник. Пейте, пейте, пусть дрянь выходит.
Антон Соколовский собственной персоной, чуть более возмужавший, чем на фотографической карточке (видно, снимали его еще в гимназии, там ему было лет пятнадцать, а тут уже бородка с усами), совал Георгию деревянный ковш с водой.
– Вас где взяли? В России? Или тут, в Европе? Вы ученый? Ну не молчите же! Меня зовут Антон, по местному – сейд Тон, я биохимик. Сейд – значит что-то вроде колдуна, и местные мужчин-сейдов не жалуют. Считается что настоящее колдовство – удел женский.
Родин потер виски. В голове вдруг зазвенело.
– Поэтому у нас сейды-с в основном девушки, молодые ученые, то есть последовательницы Склодовской-Кюри, Веры Поповой и Клеопатры Алхимистки, мои коллеги, из химиков я тут, признаться, один мужского полу.
Тут у Родина что-то звякнуло в голове, будто кормчий на заколдованном корабле из сна ударил по медному диску. Антон Соколовский! Вот где он видел это сочетание имени и фамилии! Уж конечно, не в польских прокламациях про Палачовского. В журнале Русского физико-химического общества и Военно-медицинском журнале. Ученик и последователь Карла Нейберга и Луи Паcтера. Вундеркинд, еще в десять лет споривший с самим Менделеевым, в двадцать лет совершил прорыв в токсикологической химии и военной токсикологии! Юноша же продолжал:
– Помимо сейдов есть тут, как и в любом скандинавском гарде, те, кто ловит рыбу, выращивает хлеб, делает пиво – крестьяне, есть кузнецы, судостроители, мастера-оружейники, все это свободные люди, по местному – бонды. Есть собственно викинги, помощники Сигурда. Они выходят в море бить китов, совершают набеги, привозят пленных, тут следят за порядком. Это бойцы и моряки, как водиться-с. Есть и совсем парии – траллы, что-то вроде рабов, делают самую черную работу, и попасть в эту категорию – означает погибнуть ни за грош. Так что я рад тому, что встретил вас именно в нашем, сейдовском доме. Кстати, ваше лицо мне кажется знакомым… Я, видимо, встречал вас в научном обществе Старокузнецка?..
– Вполне возможно! Я ваш коллега и земляк, Георгий Родин.
Лицо юноши озарила улыбка.
– Я угадал! Я читал вашу монографию о ядах Южной Амазонки!
Родин смутился. Эта была его студенческая работа, написанная под вдохновением книг о приключениях лорда Мак-Эндрю, окончившего свои дни в соленых крымских водах при расследовании тайны Чертова зеркала… Работа, откровенно скажем, слабая и по большей части фантастическая. Но приятно, что ее читали и даже запомнили представители молодого поколения.
– Да, спасибо, – сухо сказал Георгий, – но ваши работы куда важнее для науки, нежели мои скромные поделки. Ваши находки про использование горчичного газа как оружия куда интереснее.
