Перед ним стояла разбитная бабенка неопределенного возраста с чрезвычайно нахальной, густо накрашенной физиономией. Из-под дешевой шляпки выбивались рыжие не то кудри, не то космы, дерзко торчащие в разные стороны, а улыбка была настолько вызывающей, что, если поблизости случились бы няни с детьми, няни, несомненно, поспешили бы увести своих питомцев, да еще перекрестились бы – на всякий случай.
– Ужасно? – весело спросила Амалия.
– Госпожа баронесса, – пролепетал Леденцов, – это… это… Это не знаю что такое!
– Ну-с, если господин Черемушкин питал склонность к девицам легкого поведения, то не могу же я изображать ученую курсистку, – хмыкнула Амалия, взяв под мышку бутылку дешевого вина. – В доме на Николаевской улице вас видели?
– А… э… да, Амалия Константиновна. Они наверняка запомнили, что я из полиции.
– Тогда сделаем вот что: вы пойдете вперед и велите полицейскому, который дежурит на месте, ни в коем случае не обращать на меня внимания и сделать то, что я скажу, а остальным я займусь сама.
– Что вы надумали, Амалия Константиновна? – только и мог выговорить пораженный Леденцов.
– Ничего особенного, только у меня одна просьба: когда мы будем на улице, идите как-нибудь незаметно за мной и следите, чтобы городовой меня не задержал. Иначе барона Корфа хватит удар, – добавила Амалия, и глаза ее сверкнули. – Так-с… – продолжала она, оглядывая себя. – Сапоги со стоптанными каблуками, которые вдобавок кривые… а, черт, эти перчатки нельзя, они дорогие… Детали – это все! Значит, берем другие перчатки… дыра на пальце – очень хорошо… дрянное вино – прекрасно… воротник из зверя, которого не всякий зоолог сможет опознать… Нетрезвая мамзель пришла проведать своего кавалера, как вам, Гиацинт Христофорович?
– Великолепно, Амалия Константиновна!
– Не Амалия Константиновна, а Ленка Звездочка, бывшая актриса, ныне работница горизонтального труда… И вовсе не великолепно, милостивый государь! Какая же я пьяная, когда от меня вином не разит за версту? Нет, это неправильно… Придется прополоскать рот каким-нибудь дешевым пойлом и налить на себя немножко, чтобы уж наверняка…
Гиацинт представил себе, какой эффект произведет появление незнакомой мамзели в таком виде, если она выйдет через парадный вход особняка, расположенного в самом аристократическом районе города, и затрепетал от восторга. Но, разумеется, Амалия не стала рисковать, и они покинули дом через черный ход.
Первый же городовой, покосившись на рыжую оторву в потрепанном пальтишке и с бутылкой под мышкой, неодобрительно покрутил головой и стал следить, не вздумает ли она приставать к прохожим. Леденцов пристроился в фарватере Ленки Звездочки и, в приливе вдохновения ощущая себя кем-то вроде влиятельного сутенера, следил, чтобы его подопечную никто не обидел. Трижды ему приходилось отгонять от нее собак, которые при одном виде столь предосудительного существа заливались яростным лаем, не менее пяти раз – призывать к порядку прилично одетых господ, которые игриво интересовались, сколько она берет, и еще дважды – предъявлять документ, чтобы городовые ее не арестовали.
На углу Николаевской улицы драный бродячий кот, едва завидев рыжую Ленку, с душераздирающим мяуканьем взлетел на дерево и сидел на нем, пока она не прошла. Судя по всему, представление имело успех, и даже больший, чем рассчитывала его устроительница, хотя Гиацинт по-прежнему не мог взять в толк, каким образом это поможет им выйти на след сообщников Черемушкина.
Пошатываясь, Ленка Звездочка вошла в дом, спотыкаясь чуть ли не на каждой ступеньке, поднялась на четвертый этаж и подошла к двери, которую ей загодя описал сыщик:
– Дверь не напротив лестницы, а первая налево… На ней широкая царапина, похожая на букву «глаголь».
– Коко! – завизжала Ленка, что есть силы дубася в дверь свободной рукой. – Котик, я соскучилась! Открой…
Но Коко по понятной причине открыть не мог, зато за дверью напротив лестницы (где жил с семьей Замятин) произошло некоторое движение.
– Коко! – Ленка возвысила голос и поправила рыжие пряди, которые лезли в глаза. – Ты что там, не один? Открывай! Я выпивку принесла! Коко, это нечестно! Мы же уговорились!
Дверь напротив лестницы приотворилась, и наружу выглянул молодой мужчина с птичьим носом, близко посаженными серыми глазами и светлым клоком волос, свисающим на правую бровь.
– Вы с ума сошли? – зашептал он, пугливо озираясь. – Николая вчера арестовали! Немедленно уходите, иначе и вас тоже…
– Как? Арестовали? За что? – изумилась Ленка, подходя к нему. – Вы что-то путаете! Мой Коко не мог… Он не такой!
Но тут снизу послышались тяжелые шаги полицейского, и Замятин, воровато оглянувшись, втолкнул Ленку в квартиру и быстро захлопнул дверь.
– Порфирий, кто там? – прозвенел из глубины квартиры женский голос.
– Ох, пожалею я об этом, сильно пожалею… – бубнил фельетонист, меряя Ленку недоверчивым взглядом. – Как будто мне неприятностей не хватает…
– А я тебя знаю! – громко объявила рыжая. – Видела с ним на бегах. Только не помню, как тебя зовут…
– Да тише ты! – прошипел Порфирий, махая на нее рукой.
Только что на этаж поднялся полицейский, дежуривший возле дома, в сопровождении верного Гиацинта.
– Она могла войти сюда, – упорствовал Леденцов в соответствии с полученными им от Амалии инструкциями. – Что, если она его сообщница?
– Да никто сюда не входил, – вяло возразил полицейский. – Смотрите, дверь заперта и опечатана, все как полагается… В этот дом иногда такие ходят… я-то насмотрелся…
– И все же надо проверить, – решительно молвил Гиацинт и, оглядевшись, двинулся к двери Замятина, в которую постучал, и весьма властно.
Ленка стояла ни жива ни мертва. Мрачно покосившись на нее, фельетонист указал ей на вход в гостиную, а сам подошел к двери.
– А, это вы! – с фальшивой улыбкой проговорил он, завидев Леденцова. – Ну что? Как проходит расследование?
– Не имею права разглашать подробности, господин Замятин, – отозвался сыщик. – Вы не видели здесь особу чрезвычайно характерного вида, рыжую, в пальто с собачьим воротником и с бутылкой вина под мышкой?
– Послушайте, – заворчал Порфирий, нервно запуская пальцы в волосы и ероша их, – вы понимаете, что мне надо работать? Я уже рассказал вам все, что знал. Я сижу дома, у меня жена, малолетние дети… Простите, но у меня нет времени следить, кто, куда и к кому ходит… Может быть, вам покажется это странным, но я занятой человек, не меньше, чем какой-нибудь министр! И если я сей же час не напишу фельетон, который устроит редактора, то моей семье завтра будет нечего есть…
– Ну, ну, Порфирий Викентьевич, – примирительно сказал Леденцов, – мы же тоже делаем дело, согласитесь… Я только хотел узнать… а впрочем, всего доброго, не смею вас больше задерживать…
– Премного благодарен! – буркнул фельетонист и захлопнул дверь.
Некоторое время он стоял, отирая со лба проступивший на нем пот. Из гостиной выглянули два испуганных женских лица: одно принадлежало рыжей Ленке, другое – некрасивой, но симпатичной женщине лет двадцати пяти, с умными глазами и русыми волосами, забранными в пучок. Бывают такие женщины, которых иллюстраторы любят рисовать возле домашнего очага с шитьем в руках, так вот, у Натальи Замятиной было именно такое лицо – уютное, домашнее и располагающее к себе.
– Я ничего не понимаю, – прохныкала Ленка. Она была готова расплакаться.
– Вляпался твой Коко, – мрачно сказал Замятин. – Влез в скверную историю, из нас полиция чуть всю душу не вытрясла, а все оттого, что общались по-соседски… – Он пожал плечами. – Не знаю, как теперь тебе отсюда выйти. Эти-то двое кружат возле дома, как коршуны…
Ленка шмыгнула носом.
– Можно я у вас пока посижу? Мне полиция ни к чему… Я вот и вино принесла… возьмите… Я тихонечко посижу, а потом прошмыгну, они меня не заметят… Я только хотела Коко приятное сделать. За что они его арестовали?
– Говорят, он генеральшу Громову ограбил, – отозвалась Замятина своим глубоким, мелодичным голосом. – Очень странно, я бы никогда не подумала, что он может быть замешан во что-то такое…
– Да они просто хотят на него свалить это убийство, – пожал плечами Порфирий. – У них же нет подозреваемых! Раньше хотели горничную обвинить, но у нее алиби… А начальство наверняка требует, чтобы хоть кого-нибудь посадили…
– Это ужасно, – сказала Ленка плачущим голосом. – Может быть, выпьем? – с надеждой предложила она.
– Я не пью, – сурово ответил фельетонист. – Мне работать надо…
Через минуту все трое сидели за большим столом в гостиной, совмещенной со столовой, и вполголоса беседовали, держа в руках стаканы с вином. В кроватке у стены посапывал младенец, на кресле лежало неоконченное шитье, на диване дремала кошка, и лампа под большим бахромчатым абажуром струила мягкий, уютный свет. (Из-за того, что окна выходили во двор-колодец, здесь даже днем было темно, как в погребе.)
