И затем, хотя с тех пор прошло уже немало времени, она снова вспомнила те осенние дни, когда она вступилась за Уолтера, и способствовала тому, что этот человек, добровольно признавшийся в убийстве, оставался жить, чтобы помогать другим и молиться о своем прощении. И опять она спросила себя — в который уже раз: не согрешила ли сама, когда высказала суждение, что убийство того солдата неподалеку от их монастыря было чуть ли не Божьей волей?..
Припомнила она, как была тогда удивлена, что Ральф не только не возразил ей, но повернулся и, ни слова не говоря, вышел из часовни. Это было его молчаливым согласием с ней, с ее доводами. Около полутора месяцев после этого Уолтер находился в монастыре, пока Ральфу не удалось с помощью надежных людей перевезти его на корабль, отправлявшийся на Святую землю. После чего Элинор оставалось только молиться, чтобы зимние штормы пощадили судно…
Так все же, правильно ли поступила она в отношении Уолтера? Она не знала ответа. Но верила, что Уолтер благородный человек и не подведет ее, а сделает так, как они говорили: вступит в орден госпитальеров и в звании брата Уолтера будет выхаживать больных и раненых, не забывая молиться о душе замученной возлюбленной своего племянника.
И вполне может быть, думала Элинор, что милостивый и грозный Вседержитель освободит душу несчастной язычницы от мук ада и в конце концов воссоединит ее с мужем, главным грехом которого была неистовая к ней любовь, которая и ввергла его в безумие.
Бедняга Морис… Отец увез его останки, чтобы захоронить на своей земле. Возможно, он чувствовал даже облегчение от того, что его искалеченный безумный сын скончался от раны, полученной в крестовом походе, и обрел наконец благодатный покой.
Да, а этот ловкач — продавец священных реликвий?.. Элинор не сдержала улыбки, вспоминая, как тот разыгрывал целые представления. Проходимец, конечно, однако отнюдь не злодей и не лишен сострадания. Брат Эндрю уговорил своих собратьев в Норидже допустить этого обманщика к мощам святого Вильгельма, где его попробуют исцелить от танцев и пения, а попутно, быть может, и от более пагубных наклонностей…
Жаль, что Ральф уже довольно давно исчез с их горизонта и совсем не появляется в пределах монастыря. Она ценила его за прямоту и справедливость, за то, что он, судя по всему, чтил закон больше, чем людей, призванных его творить, и сам не был тупым исполнителем, а думал и рассуждал. Иначе разве он согласился бы отпустить Уолтера и скрыть от своего облеченного властью брата-шерифа то, что произошло на самом деле в те печальные осенние дни.
Элинор не только отдавала должное явным достоинствам Ральфа, но и не могла не жалеть его, потому что понимала истинную причину его длительного отсутствия: несбыточность, неосуществимость его чувств к Анне. Кому, как не Элинор, было сейчас впору понять его? Она и рада была бы ему помочь, но как? Ни для него, ни для себя выхода она не видела… Такова жизнь. Печаль без конца…
Но хватит этих невеселых мыслей! Слава Богу, ее опять потянуло в сон, рыжий кот блаженно мурлыкал у нее на коленях, и последние слова, прозвучавшие в голове перед тем, как она окончательно уснула, были, насколько она помнит, такие: «Ах, как давно я не видела мою милую тетушку из Эмсбери…»
Мы проживаем нашу историю в данный момент, однако узнаем о ней, всматриваясь в тени прошлого.
Без этого взгляда назад нам не дано как следует понять ее движение в каждый отрезок времени. Ведь, если отбрасывать незначительные, по нашему разумению, подробности и старательно избегать путей, ведущих вроде бы в никуда, путей, которыми, так или иначе, шли наши предки, мы рискуем утерять всякую связь времен, а также лишить себя возможности учиться на их ошибках и делать более или менее правильный выбор, когда наступит такая необходимость.
Неумение ясно понимать, куда ведут те или иные исторические события, вызывает порой самые разрушительные последствия, хотя неведение на короткие сроки может быть даже благотворным, ибо содействует всеобщему успокоению.
Для Англии 1271 года ближайшее будущее, казалось, не должно было предвещать ничего дурного. Однако уже вскоре смена правителя — впрочем, ожидаемая — принесла не только ослабление всей правовой системы (если ее можно было так назвать), но и непрерывные войны на всех границах страны, а также трагические последствия для двух народов — евреев и валлийцев…
Немного подробней о том времени.
Сын правящего короля Генриха III принц Эдуард благополучно вернется в Англию из Святой земли и через год с лишним начнет править страной с уверенностью и жестокостью, не свойственными его отцу. Гражданских войн при нем уже не будет — только с соседями, однако мятеж Симона де Монфора, графа Лестерского, происшедший восемь лет назад и вылившийся в четырехлетнюю гражданскую войну, забыт не был. Многочисленные сторонники Монфора из различных слоев населения — от крестьян до принцев крови — были еще живы, и некоторые из них пытались даже причислить его к лику святых, хотя до своей смерти он был уже дважды отлучен от Церкви. Однако вокруг гробницы с его изуродованными после четвертования останками жило и распространялось множество мистических, чудодейственных историй о нем.
Это было отчасти следствием того самого неумения извлекать уроки из прошлого, чем отличался еще король Генрих II, казнивший сто лет назад архиепископа Кентерберийского Фому Бекета. Но будущий король Эдуард I так поступать не будет…
Итак, смену власти в конце 1271 года ожидали в Англии все. Однако во время событий, о которых рассказывает эта книга, Генрих III был еще жив. Подобно занявшей его престол спустя 565 лет английской королеве Виктории, он правил очень долго (56 лет, Виктория — 64 года), и его правление можно считать для того времени сравнительно благополучным. Королем он стал в 1216 году в девятилетнем возрасте после смерти отца, короля Джона (Иоанна Безземельного). К счастью для мальчика-короля, его помощниками и наставниками, а позднее — советчиками и исполнителями, были, по-видимому, люди достаточно умелые и честные. Возможно, поэтому он оставался жив и не был свергнут с престола столь длительное время.
Но историки не были к нему добры. Даже Данте в своей «Божественной комедии» поместил его всего только в чистилище, обвиняя в религиозном фанатизме и пренебрежении к нуждам подданных. А еще его называли малосильным и малосведущим правителем, который ни в какое сравнение не может идти со своими предками — блестящим Генрихом II (дедом), знаменитым отцом (Джоном), не говоря уже о воинственном сыне Эдуарде I.
Такое мнение кажется мне чрезмерно суровым и не очень справедливым, поскольку Генрих III был вовсе не лишен определенных достоинств. Разумеется, у него были и сторонники, и противники, однако последние редко обвиняли его в жестокости и злобности. Даже в поздние свои годы он, в отличие от многих других королей, не выродился в полоумного, своенравного монстра, а еще больше углубился в религию.
В семейной жизни это был весьма достойный человек. У него, не в пример его отцу, не было побочных связей и внебрачных детей (во всяком случае явных), он был беспредельно предан своей супруге, Элеоноре Прованской, на которой женился, когда ему было двадцать восемь, а ей двенадцать, и брак их, по всей видимости, вполне можно назвать счастливым.
В шестнадцать она родила первого ребенка, а всего их было пятеро, не считая умерших при рождении или вскоре после него. Родители очень переживали болезни и смерти детей, и, когда их четырехлетняя глухонемая дочь Кэтрин умерла, они сами серьезно заболели от горя.
Несмотря на горячий нрав, унаследованный от предков по анжуйской линии, король Генрих III был, как уже говорилось, в достаточной степени добросердечен и разумен. К примеру, когда его сестра тайно обвенчалась с его противником и будущим мятежником и претендентом на трон Монфором, король был страшно разгневан, однако вскоре простил обоих и даже позволил снова находиться при дворе. Другие монархи на его месте заключили бы супругов в тюрьму, а то и обезглавили. Он также проявлял терпимость и снисходительность к преступникам: смягчал наказания для браконьеров, осмеливавшихся охотиться на королевских оленей, и нередко делал денежные пожертвования в пользу узников и вообще бедняков.
Еще он был известен как поклонник искусств и человек, перестроивший Вестминстерское аббатство.
В общем, он был, видимо, из тех людей, которые хотят и даже пытаются переносить постулаты своей глубокой веры в Бога на свои действия. Его вдова придерживалась тех же взглядов и пыталась во всем подражать супругу, однако его сын и наследник повел себя совсем иначе: ему не нужны были сопоставления с мягкосердечным отцом…
Средние века отличались не только безудержным мистицизмом, но и здоровым духом скепсиса в отношении различных средств от всех на свете болезней, а также в отношении священных реликвий. Это происходило отнюдь не от недостатка веры в божественный промысел, но, как и нам в наше время, тогдашним людям порою, видимо, не очень нравилось, когда их обманывали всяческие ловкачи. Подобно нам, они приходили от этого в ярость или просто насмехались над ними.
