– Ишь ты, как пошел, – с некоторым уважением заметил Тетюков. – Знатно. И где же это так? – спросил он и сам же ответил: – Может, на Петербургской … А может, и на станции… Или даже на Дубковском…
– На Дубковском шоссе? – уточнил Ванзаров.
– Да вроде того, на Дубковском, вон как влево пошло.
Ванзаров убежал так быстро, что городовой даже честь отдать не успел.
Дом полыхал костром. Из окон били языки пламени. Жар был такой, что близко не подойти. Пожарная команда суетилась с брандспойтом, поливая куда придется. Собрался народ. На соседних домах сидели на крышах с ведрами, чтобы тушить залетевшие головешки. В деревянном городе для пожара пищи много. Чуть недоглядишь – полыхнет везде.
Пристав, набравшийся сил, был в гуще событий. Он потребовал, чтобы народ оттеснили. Желающих поджариться не нашлось, толпа и так жалась к другой стороне улицы. Городовые потоптались для вида, пока про них не забыли.
Ванзарова узнали и пропустили через цепь.
– Знаете, чей это дом? – спросил он у пристава, жадно взиравшего на огонь.
– Не могу помнить каждого жителя.
– Я вам помогу: Стаси Зайковского…
– И что в этом такого? У нас в сезон обязательно три-четыре крупных пожара случается. Всепритягательна сила огненного дракона. Даже зимой горит. Хотя зимой больше. Проклятые печи виноваты. И елки. Как навесят свечей, так и жди чего. Все от Англии проклятой пошло. Вас это беспокоит, Ванзаров?
– Пожар – нет. А вот его последствия – куда больше.
– Не понимаю ваших загадок. Опять меня в чем-то вините?
Больше всего Ванзарову хотелось что-нибудь сломать или согнуть в бараний рог – такая его охватила досада. Под рукой, кроме пристава, ничего не нашлось. А Недельского было жалко.
– Только себя, – ответил он. – Не учел дерзости противника. Надо было не предупреждать, а действовать. Решил, что опасность не столь велика, и вот результат.
Недельский же, в отличие от Ванзарова, был деятельным и возбужденным – то ли от стакана водки, то ли от жара огня.
– Не понимаю, о чем тут сокрушаться! – бодро вскрикнул он. – Естественный пожар. В природе вещей!
– Это не пожар, Сергей Николаевич, а хладнокровное убийство.
Пристав хотел возразить, но тут подкатил Фёкл Антонович с Асмусом в придачу. Доктор выглядел опрятным и свежим, предводитель – помятым и растрепанным.
– Ах, боже мой, что случилось? – закричал он.
– Обычное дело, – ответил пристав, отдавая честь. – Нечего волноваться. Сейчас потушат. Или само догорит. Огонь силу теряет. Только Ванзаров козни подозревает.
– Родион Георгиевич, вы подозреваете? – спросил Фёкл Антонович, на лице которого сполохи пламени зажгли румянец. – Неужели… записка?
– Огонь потухнет, сами убедитесь.
Фёкл Антонович схватился за растрепанную голову, растрепав ее совсем уж до неприличия.
– И снова пало на меня! Может, случайность?
– Вы умнейший человек, Фёкл Антонович, – сказал Ванзаров с отменной искренностью. – Подумайте, возможна ли такая случайность: днем господин Зайковский хочет сообщить нечто важное, касаемо убийства Жаркова, а ночью его дом сгорает?
– Может, Стаси там нет? – спросил Фёкл Антонович, не желая терять надежду.
– В чудеса я не верю. Одна тысячная шанса, если это вас успокоит.
Этим предводителя было не утешить. Он остался переживать в коляске.
Асмус позвал Ванзарова в сторонку.
– Вы были правы, – сказал он, позевывая и разминая плечи.
– Не сомневаюсь. В чем именно?
– На затылке Жаркова действительно вмятина, как от сильного удара.
– Орудие, которым нанесен удар, определить можете?
– Что-то тупое и тяжелое. Молоток. Гантели. Топор… Выбирайте…
Но выбрать Ванзаров не успел: он заметил, как в толпе зевак мелькнула фигура Ингамова. Был это на самом деле секретарь, или отблески огня прихотливо подшутили, определенно сказать затруднительно. Если и был, то бесследно исчез, как растворился.
Огонь выдыхался. Безветрие и прохлада ночи не позволили ему напасть на соседние дома. Он пожирал оставшуюся добычу, пока балки не рухнули. Стены еще стояли, но могли обрушиться следом. Пожарные поливали угли. Над пепелищем поднялся густой дым. Часам к пяти зеваки разошлись.
Городовые сонно топтались вокруг остатков дома. Головешки остыли, пожарные принялись разбирать завалы, желая доказать, что новые каски им куплены не зря. Буграми растаскивали обгорелые бревна, от которых шел едкий дым. Когда разобрали завал, в самом низу открылись обугленные тела. Одно из них было придавлено к кровати упавшей балкой. Два других нашлись поблизости. Стася Зайковский так и не успел добыть важные факты. А если что-то записал, все погибло вместе с ним. Кто-то постарался, чтобы пожар невозможно было потушить. А сестра и кухарка не смогли позвать на помощь.
Ванзаров подозвал доктора, который безмятежно курил на подножке коляски.
– Они задохнулись во сне? Все сразу и втроем?
Асмус нагнулся над обгоревшим телом.
– Трудно сказать… Тут уж следов точно не осталось.
Подобрав палку, Ванзаров тронул то, что было головой Стаси.
– Что там ближе к шее? Видите…
– Наметанный у вас глаз, – согласился Асмус. – Я бы не заметил…
– Опять удар по затылку.
– Ну, что вы от меня хотите…
– Обещали помогать.
– Приказывайте, все, что от меня зависит, сделаю, – сказал доктор.
Ванзаров попросил изучить вмятину, а заодно проверить внутренности жертв. Может, какой-нибудь яд найдется. Асмус поклялся сделать все, что сможет, только позже. Он извинился, пояснив, что должен привести себя в порядок перед утренними визитами. Поспать все равно не удалось. И уехал вместе с предводителем, так и просидевшим в своей коляске. Фёкла Антоновича снедала глухая печаль.
Закончив с телами, пристав подошел и хмуро уставился на собственные сапоги.
– Вы были правы, Ванзаров. Опять вы были правы. Не пойму, какой космической силой вам это удается… Нечеловеческая островзорность… Раскройтесь: как?
– Все потому, что по утрам я делаю зарядку, – ответил Ванзаров. – Пойду-ка на пляж. Что еще делать в такой час, в самом деле, как не развлечься моционом? А вы, Сергей Николаевич, себя пожалейте. Вздремните часок-другой. Нам с вами еще много хлопот предстоит.
– Неужели?
– Буду только рад ошибиться.
Многие жители нашего городка, а вслед за ними и дачники, ощутили тайный зов, сродни тому, что понуждает волков выть на луну. Захотелось бросить все дела и развалиться под кустом, чтобы над головой в листьях играли блики солнца, слушать, как пульсирует кровь лета, и предаваться священному безделью. Было от чего прийти в беззаботное настроение. День выдался редкостный. Можно сказать: исключительный. Такой бывает в наших широтах как награда за сумерки зимы. Многих неодолимо потянуло на пляж. Там царило особое блаженство.
Ветер разленился окончательно. По водам сверкали алмазы. Солнечные зайчики прыгали с волны на волну. Вода как парное молоко: + 18! Безоблачное небо блестело вымытой синевой. Не оторвать глаз. Остается только пристроиться в шезлонге и заниматься самым важным делом: ничего не делать. Что господа отдыхающие и проделывали с большим мастерством.
Народу собралось изрядно. Свободных мест для комфортного отдыха практически не осталось. Надо сказать, что было их не так уж много. Наш городской пляж только носит такое гордое название, на самом деле это песчаная полоска, которую прижимает к заливу растительность. Все его благоустройство состоит из дюжины палаток, в которых можно прятаться от солнца. С трех сторон они обтянуты белым полотном, а вид на море открыт. В них устраиваются целым семейством, с выводком детей. Но вот занять палатку – дело нелегкое: желающих много, а палаток мало. Еще большей популярностью пользуются полотняные шезлонги.
Всего их имеется десятка четыре. С каждым сезоном они ветшают, ломаются и пропадают невесть куда. Вот опять недосчитались пяти. Да еще один находится под надзором полиции. А приобрести шезлонги в достаточном количестве – у Фёкла Антоновича руки не доходят. Теперь и вовсе смысла нет тратиться: скоро и так проведут полное обустройство. Осталось потерпеть всего-то годика два.
Без шезлонга на пляже совсем не то удовольствие. Зонтик еще воткнуть можно, но вот приятное растяжение тела ничем не заменить. На песке много не насидишь. Песчинки то и дело попадают в обувь и одежду. Стулья тащить с собой хлопотно, да и неохота, поэтому шезлонги становятся объектами нешуточной борьбы. Некоторых отцов семейства с раннего утра отправляют занимать их своим телом. Счастливчики, попавшие в шезлонг, несколько свысока смотрят на тех, кто мается кое-как на пледах и шерстяных одеялах. Ну, а в такой день все шезлонги были заняты до одного.
Но главным развлечением были кабинки для купания. Войти в воду у всех на виду – неприлично. Наше общество еще не созрело до подобных свобод. Чтобы окунуться, следовало прибегнуть к помощи особого сооружения. На тележку с высокими колесами, запряженную спокойной старой лошадкой, ставили фанерный домик с дверцей. Места в нем хватало на двоих, не больше. В домике можно было, не стесняясь чужих глаз, снять пляжную одежду, оставшись в купальном трико. Под ногами имелось широкое отверстие, выходившее прямо в воду. В нем и полагалось плескаться в свое удовольствие. Благо глубина в нашем заливе по грудь, не глубже. А температура такая, что долго не накупаешься. Одна хитрость: отъехать надо подальше, чтобы вода доставала хотя бы до груди. Мужчинам было проще: они правили лошадкой сами. А вот барышням требовалась помощь. На глубину их отвозили, оставляли в скромном одиночестве, а после забирали обратно, когда они, накупавшись, промерзнув и переодевшись, сигналили мокрым полотенцем, как корабль, идущий ко дну.
