— Мы подчинялись ему… Мы знали, на когда назначено восстание в Линкольне. После свадьбы мы собирались уехать на север — Джейнин с нами, — но Розвита не знала! А теперь мы погибли. Все открылось слишком рано…
— Расскажи о дне убийства, — сказал Хью, стоявший за плечом Леорика.
— Да — Клеменс. Вечером он выложил, куда и зачем едет. А там, в Честере, собрались стражники и смотрители замков — все на виду! Проводив Розвиту домой, я рассказал Джейнину про нашего гостя и просил ночью послать гонца, чтобы предупредить их. Он поклялся, что пошлет… Я пошел в Линде на следующее утро, но Джейнина дома не было, он приехал только после полудня, и, когда я спросил, все ли в порядке, он ответил — в полном порядке! Ведь Питер Клеменс лежал в лесу мертвый, и сборищу в Честере ничто не грозило, Джейнин смеялся над моим испугом. «Пусть лежит, — сказал он, — никто ничего не узнает, кругом полно разбойников…» Но мне было страшно! Я отправился в лес, я хотел найти тело и спрятать его до ночи…
— И Мэриет застал тебя за этим делом, — спокойно подсказал Хью.
— Я отрубил древко у стрелы, чтобы удобнее было тащить тело. Руки у меня были в крови — что еще мог Мэриет подумать? Я клялся, что это не моя работа, но он не поверил мне. Он сказал: «Быстро уходи, смой кровь, возвращайся к Розвите, оставайся там весь день, я сделаю все, что надо. Ради нашего отца, — говорил Мэриет. — Он так тебя любит, это разобьет его сердце…» И я сделал, как он говорил! Наверное, Мэриет подумал, что это убийство из ревности… ведь он представления не имел, что я — что мы — что нам было что скрывать. Я ушел, а Мэриета застали на месте преступления, которого он не совершал.
Слезы выступили у Найджела на глазах. Он вслепую стал искать чью-нибудь руку, прикосновение к которой успокоило бы его, и Мэриет внезапно опустился на колени. Лицо юноши было по-прежнему суровым и еще больше стало походить на лицо отца, но он принял в свою руку дрожащую руку брата и крепко сжал ее.
— Я вернулся домой только поздно вечером и тогда услышал… Как я мог заговорить? Я бы предал всех… всех… — слабо защищался Найджел. — Когда Мэриета выпустили после того, как он дал обещание надеть рясу, я пошел к нему. Я предложил… Он не разрешил мне вмешаться. Он сказал, что он так решил, что он этого хочет и пусть все идет, как идет…
— Это правда, — проговорил Мэриет. — Я уговорил Найджела. И так дела обстояли хуже некуда. Зачем же еще усугублять беду?
— Но Мэриет не знал о заговоре… Каюсь, — произнес Найджел, цепляясь за руку брата, которую он держал в своей, и медленно погружаясь в благословенное беспамятство — спасение от страшной действительности. — Каюсь в том, что я совершил по отношению к дому моего отца… и больше всего — по отношению к Мэриету. Если я останусь жив, я искуплю…
— Он будет жить, — сказал Кадфаэль, выйдя во двор и радуясь, что покинул этот дом скорби. Он глубоко вздохнул морозный воздух и выдохнул облачко пара. — Да, будет жить и сможет загладить свою вину, вербуя солдат для короля Стефана, если только сможет держать в руках оружие к тому времени, как его величество двинется на север. А это, скорее всего, произойдет только после праздников, ведь надо собрать целую армию. Я уверен, Джейнин хотел убить Найджела — видно, убивает он так же легко, как улыбается, — но кинжал скользнул чуть в сторону, и рана не смертельна. Мы подлечим Найджела, он отлежится, восстановит силы после потери крови, снова станет самим собой и сможет служить тому, кто привлечет его на свою сторону. Если только ты не собираешься арестовать его по обвинению в измене.
— Что такое измена в наше сумасшедшее время? — уныло ответил Хью. — Когда два монарха воюют, дюжина мелких князьков вроде Честера ловят рыбку в мутной воде, и даже такие люди, как епископ Генри, мечутся между двумя или тремя партиями, не зная, кому хранить верность. Нет уж, бог с ним, с Найджелом, он мелкая сошка, просто предатель, перебегающий от одного хозяина к другому, но по своей природе он не убийца, к этому, я думаю, у него нет склонности.
Вслед за Хью и Кадфаэлем из лазарета вышла плотно закутавшаяся в плащ Розвита и быстрыми шагами двинулась в сторону зала для гостей. Несмотря на перенесенное унижение и горе — ведь ее бросил муж, с которым их только что обвенчали, — она все еще была красива; но мимо этих двух мужчин она пробежала, отводя глаза в сторону.
— Красив тот, чьи поступки красивы, — изрек брат Кадфаэль, глядя ей вслед. — А, ладно, они стоят друг друга. Пусть сами разбираются.
В тот же день после вечерней службы Леорик Аспли попросил аббата принять его.
— Отец мой, я бы хотел обсудить с тобой еще два дела. Одно касается этого молодого монаха из приюта святого Жиля, который действительно оказался братом моему сыну Мэриету в отличие от его брата по крови. Мой сын сказал мне, что самое горячее желание брата Марка — стать священником. Без сомнения, он достоин этого. Отец мой, я предлагаю оплатить годы его обучения, сколько бы это ни стоило, чтобы он мог достичь своей цели. Если ты согласишься направить его учиться, я заплачу за все и еще останусь его должником.
— Я и сам заметил такую склонность у молодого человека и одобряю ее, — проговорил аббат. — В нем есть этот дар. С радостью принимаю твое предложение и буду следить за успехами брата Марка.
— Второе дело, — продолжал Леорик, — касается моих сыновей, потому что, пережив и горе, и радость, я понял, что у меня два сына, как совершенно справедливо дважды напомнил мне один из монахов твоей обители. Мой сын Найджел обвенчан с дочерью владельца манора, у которого теперь нет наследника-сына; следовательно, Найджел получит этот манор через жену, если сумеет заслужить прощение за предательство. Поэтому я хочу, чтобы манор Аспли перешел к моему младшему сыну Мэриету. Я намерен составить об этом документ и прошу тебя быть моим свидетелем.
— С удовольствием, — сказал Радульфус, улыбнувшись. — Я охотно расстаюсь с Мэриетом сейчас и надеюсь встретиться с ним спустя какое-то время при других обстоятельствах: для жизни в наших стенах он не создан.
Этим же вечером брат Кадфаэль удалился в свой сарайчик перед повечерием проверить, как обычно, все ли там в порядке, погас ли огонь в жаровне или тлеет так слабо, что не представляет никакой опасности, убраны ли сосуды, которые сегодня больше не понадобятся, хорошо ли бродит вино, плотно ли закрыты кувшины крышками, а фляги и бутылки — пробками. Кадфаэль устал, но душой он успокоился: мир вокруг уже не представлялся ему таким хаотичным, как два дня назад, да и невиновный обрел к этому времени свободу, хоть и весьма дорогой ценой. Ведь мальчик боготворил своего красивого доброго старшего брата, отраду глаз для всех, обладающего такими прекрасными манерами и физическими достоинствами, о которых младшему и мечтать не приходилось; и любили старшего неизмеримо больше, но на поверку у него оказалась неустойчивая, легко поддающаяся соблазнам душа. С поклонением теперь было покончено, однако сострадание, преданность и даже жалость могут привязывать не менее сильно — Мэриет ушел из комнаты больного Найджела последним. И надо же — это вызвало у Леорика сильный приступ ревности, почему, мол, Мэриет так долго пробыл там, будто прикованный к постели брата, а не пошел сразу вслед за отцом. Этой троице еще предстоит пережить много трудных моментов, прежде чем все утрясется.
Вздохнув, Кадфаэль уселся на скамью. В сарайчике было темно, тихо, изредка только вспыхивали искры в жаровне. До повечерия еще четверть часа. Хью отправился наконец домой, отложив назавтра дела по сбору солдат в армию короля. Рождество придет и уйдет, а там явится Стефан — мягкая, добрая, флегматичная душа, человек благородных наклонностей, которого лишь явная измена может вынудить применить силу. Он умеет действовать решительно, когда хочет, беда его заключается в том, что его злость очень быстро проходит. Ненавидеть по-настоящему он не умеет.
А где-то на севере скачет сейчас, направляясь к своей цели, Джейнин Линде, несомненно по-прежнему улыбающийся, насвистывающий, беззаботный, оставивший позади себя двух убитых людей и сестру, которая была ему ближе, чем любой другой человек на земле, и которую он все же отбросил, как рваную перчатку. Когда Хью отправится со Стефаном в Линкольн, его цепкий глаз будет высматривать Джейнина. Милый молодой человек, совершивший гнуснейшие преступления, за которые он должен ответить. На том или на этом свете. Лучше на этом.
Что касается виллана Харальда, то в городе нашелся кузнец, живший на берегу реки у западного моста, который согласился взять его в работники. Как только охочая до сенсаций публика забудет об узнике, его выпустят, и он начнет честно трудиться в .кузнице. Поработает по договору с годик и станет свободным человеком.
Кадфаэль прислонился к бревенчатой стене, вытянул, скрестив, ноги, непроизвольно закрыл глаза и на несколько минут задремал. Неожиданно пробежавшая по лицу струйка холодного воздуха заставила его очнуться. Они стояли перед ним, держась за руки, улыбаясь во весь рот, являя собой снисхождение к возрасту и позе Кадфаэля. Мальчик превратился в мужчину, а девочка — в то, чем обещала стать, — в замечательную женщину. Их лица освещались только огненными червячками, вспыхивающими в угасающей жаровне, но видно было, как эти лица сияли.
