Возвращаясь из посольства, Амалия на улице столкнулась с инспектором Молине.
– Я подумал, может быть, вы захотите взглянуть… Я не могу ручаться, что тут имена владельцев всех яхт, которые тогда находились вблизи бретонского берега, но я продолжаю искать. А в этом списке те, которые я уже нашел.
– Благодарю вас, инспектор, – сказала Амалия, беря протянутый ей конверт. – Это очень любезно с вашей стороны.
Антуан смутился, хотя вообще-то он был не из тех, кого легко смутить. Ему не давала покоя мысль, что если Мэтр действительно существует и баронесса Корф его найдет, последствия для главы преступного синдиката могут быть самые неутешительные. С другой стороны, если префект прав и все разговоры о каком-то Мэтре – вздор…
– Вам что-нибудь известно об этих людях? – спросила Амалия, пряча конверт.
– Вы имеете в виду, нет ли у кого-нибудь из них криминального прошлого?
– Это в том числе.
– Нет, все они – люди состоятельные, связей с преступностью не имеющие. По крайней мере, по нашим данным, – поторопился добавить он, заметив, как сверкнули глаза Амалии.
Они подошли к дому на Анжуйской улице. Инспектор сознавал, что ему пора прощаться, но отчего-то ему не хотелось уходить.
– Вы скажете мне, если вам удастся его найти? – наконец спросил он.
– Полагаю, вы и сами догадаетесь, если я сумею вычислить Мэтра, – отозвалась его собеседница. – До свидания, Антуан. Была очень рада увидеть вас снова.
Она вошла в дом, не дав ему сказать заготовленную фразу о том, что во Франции не приветствуются убийства, и если с Мэтром что-то случится, он, Антуан, вынужден будет принять меры.
По тому, что Фредерик не вышел ее встречать, Амалия сразу же поняла, что он куда-то отлучился, и рассердилась.
«Надеюсь, у него хватит ума не попасться на глаза полицейским… – Она недовольно покачала головой. – Сколько раз я просила его не выходить… Неужели так было сложно послушаться?»
Она устроилась в небольшом кабинете рядом со своей спальней и достала конверт, который ей вручил Антуан. Внутри оказался лист, исписанный с одной стороны, и в нем было около десятка фамилий, снабженных краткими характеристиками.
«Эдмон Ашар, яхта «Марианна». Сын банкира, двадцать шесть лет.
Анри де Борнье, виконт. Яхта «Попутный ветер». Считает себя литератором, изредка пишет статьи, сорок два года.
Люсьен д’Эннери. Яхта «Красавица». Наследник нескольких состояний. Тридцать пять лет, не занимается ничем особенным.
Александр Леруа. Яхта «Метеор». Сын владельца крупной парижской газеты, девятнадцать лет.
Жозеф Монваль. Яхта «Удача». Зять миллионера, тридцать один год.
Пьер Ренар. Яхта «Лафонтен». Сделал состояние на бирже, тридцать восемь лет.
Констан Савуази. Яхта «Турмалин». Владелец нескольких крупных магазинов, шестьдесят девять лет.
Гастон де Вейран. Яхта «Женевьева». Завсегдатай светских раутов, из богатой семьи, двадцать три года».
Амалия внимательно прочитала список и, вспомнив слова Фредерика о том, что голос, который он слышал, принадлежал человеку средних лет, взяла карандаш и вычеркнула Ашара, Леруа и де Вейрана, как слишком молодых, а Савуази – как слишком старого. В результате у нее остался краткий список всего лишь из четырех фамилий.
«Кто же из них? Виконт де Борнье, считающий себя литератором? Богач Люсьен д’Эннери? Жозеф Монваль, давший своей яхте имя «Удача», или владелец яхты «Лафонтен» Пьер Ренар? И ведь нет никакой гарантии, что имя Мэтра здесь названо, потому что Антуан продолжает поиски… Наверное, Ренар тоже пробует перо в каком-нибудь жанре, раз назвал свою яхту именем баснописца…»
Лафонтен. Ренар.
Тут перед ней забрезжила догадка. Лафонтен, Лафонтен… Как зовут героев одной из самых его известных басен, русскую версию которых создал Иван Крылов? У Крылова это ворона и лисица, а у Лафонтена…
А у Лафонтена это maître Corbeau, то есть Мэтр Ворон, и maître Renard – Мэтр Лис. Лис, он же Ренар.
Как же все оказалось просто! Он Мэтр не потому, что адвокат или художник, а потому, что его фамилия совпадает с героем известной басни. Амалия рассмеялась и тряхнула головой. «Ну что ж, Пьер Ренар, теперь-то уж точно я сумею закрыть счет за Гамбург…» В это самое мгновение она поняла, что в комнате есть кто-то еще, и этот кто-то – вовсе не Фредерик, отлучившийся неведомо куда.
Амалия успела вытащить револьвер и выстрелить несколько раз, но врагов оказалось гораздо больше, и они набросились на нее со всех сторон. Ее схватили, вырвали оружие, потом крепко прижали к лицу пахнущий хлороформом платок – и мир перестал для нее существовать.
– Где я, что со мной? Что случи…
Амалия попыталась подняться, но больно ударилась лбом обо что-то, охнула и откинулась назад. Сознание мало-помалу возвращалось к ней, и, ощутив резкий запах хлороформа, она нащупала повязку, покрывавшую ее лицо, и содрала ее.
Когда Амалия инстинктивным движением отбросила повязку подальше, та стукнулась обо что-то и упала баронессе на грудь. Баронесса Корф попыталась пошевелиться – и поняла, что не может этого сделать. Ее локти натыкались на какую-то деревянную (судя по звуку) преграду. Ворочаясь в разные стороны, молодая женщина поняла, что сесть не сумеет – здесь можно было только лежать. Разглядеть что-либо подробнее Амалия не могла – вокруг царила абсолютная, непроницаемая мгла.
«По крайней мере, руки у меня не связаны, и хлороформ больше не действует. Но где я?»
Она жадно вдохнула воздух – и внезапно уловила какой-то странный запах, который озадачил ее еще больше, чем ловушка, в которую она угодила. Это был смешанный аромат недавно обструганных досок и мокрой земли, в который вплетались вкрадчивые ноты чего-то, похожего на гниющие цветы.
«Боже мой… Боже мой!»
Трепеща, она ощупала вокруг себя все, до чего могла дотянуться руками, но ее пальцы натыкались только на дерево, а ноздри щекотал все тот же невыносимый запах досок и сырой земли с привкусом тления.
«Это гроб, – сказала себе Амалия. – Я в гробу на кладбище, похороненная заживо… Еще несколько минут, и я задохнусь».
От одной мысли об этом можно было сойти с ума, и Амалия, чтобы хоть чем-то занять себя, стала поспешно ощупывать карманы. Но у нее больше не было ни оружия, ни спичек, – ничего.
«Но что же мне делать? Что – мне – делать?»
Конечно, секретных агентов учат выживать в самых разнообразных условиях, но Амалии еще не попадался инструктаж на тему: «Как выжить, будучи похороненным заживо», и она сильно сомневалась, что он будет иметь хоть какую-то практическую ценность.
В самом деле, что она могла сделать? Кричать? Звать на помощь? Рыдать от бессилия, бить кулаками по крышке? Но когда вы лежите под землей в деревянном ящике, все это становится одинаково бесполезным.
«Значит, я умру здесь, – мелькнуло в голове у Амалии. – Это конец».
Она закрыла глаза, думая о своих близких, о том, что они делают сейчас. Но тут до ее слуха донесся какой-то глухой повторяющийся звук, отдаленно напоминающий чавканье.
Он становился все ближе, все громче, и Амалия поняла, что кто-то снаружи пытается добраться до ее гроба. В ее сердце шевельнулась надежда.
«Сергей Васильевич или кто-то другой? Неужели…»
На глазах у нее выступили слезы, но то были самые искренние слезы радости, которыми она плакала в своей жизни. Но тут ей в голову пришла совсем другая мысль.
«А если это вовсе не Ломов? Что, если это Мэтр, который решил таким образом проучить меня, насладиться моим страхом и заодно заставить рассказать, что мне известно? Нет, плакать еще нельзя. Не сейчас…»
Она быстро смахнула слезы со щек, поправила волосы и собрала все свое мужество, которое, как она предчувствовала, может ей скоро понадобиться.
Гроб выволокли из ямы и стали сбивать с него крышку, которую до того предусмотрительно заколотили гвоздями. Наконец ее сняли и откинули в сторону, и в то же самое мгновение Амалия открыла глаза.
Был хмурый, пасмурный день, но свет, разлитый в воздухе, показался ей самым лучшим светом на свете – даже несмотря на то что она не знала ни одного из тех людей, которые обступили сейчас ее могилу. Тут собралось шесть или семь человек, включая тех, кому выпала роль могильщиков.
– Кажись, живая, – пробормотал кто-то несмело.
Амалия скользнула взглядом по лицам и остановилась на лице человека, который стоял чуть впереди и в то же время в стороне от прочих. В руках он держал черный цилиндр, а его пальто и вообще одежда явно были скроены у лучших парижских – а может быть, и лондонских – портных.
– Добрый день, Мэтр, – сказала Амалия, вложив в голос всю язвительность, на которую она была способна. – Чертовски неудобный гроб вы мне выбрали, и дешевый к тому же, – прибавила она, косясь на кое-как сколоченную крышку. – Уверяю, что, если бы мне пришлось хоронить вас, я бы выбрала вам гроб по первому разряду.
