– Да, сэр, – сухо заявил тот. – Она была, или предполагалось, что была, с самим полковником Торнтоном. Мне продолжать?
– Да! Да! Да!
– Моя теперешняя жена, – ожесточенно продолжал Филип, – иногда проявляет странную порядочность. Ее покой и удобства, как она полагает, всецело зависят от ее положения в обществе, ей выгодно изображать из себя добродетельную жену и верную служанку полуинвалида, то есть меня. Своим поведением она обманывала весь так называемый бомонд…
– Ей-богу, верно! – вскричал мистер Шеридан.
– …до тех пор, пока Молли, которая почему-то питала ко мне добрые чувства, не превратилась в тигрицу и не пригрозила выдать ее. Я все узнал, сэр, от человека по фамилии Хопвит, которого вы очень скоро увидите. После нескольких туманных и уклончивых замечаний относительно чувств Молли Хопвит добавил: «Она даже обещала рассказать…» – и вдруг заговорил о другом. И все же по здравом размышлении я догадался, о чем он хотел мне поведать. Моя добродетельная женушка искренне полагала, что о ее интрижке с Торнтоном известно только Молли. Она была слишком умна, слишком осторожна. Даже я, червь, мог восстать, если бы Молли заговорила. Я думаю, хотя ничего не могу доказать, что она давно замыслила убить Молли, только все не могла решиться и рискнуть. Возможно, она надеялась подкупить Молли, а может, полагала, что я проявлю трусость и предпочту ничего не заметить. В любом случае я скоро умру от сердечного приступа!
Тем не менее в ночь на двадцатое апреля моей добродетельной жене был нанесен смертельный удар. Я объявил ей, что сердце у меня здоровое; я доказал это в доме леди Олдхем. Надо сказать, ее заинтриговала неожиданная «перемена» во мне, и ей очень хотелось, скажем так, выяснить, почему я вдруг стал другим. Вот именно – я стал другим человеком! Если Молли проболтается и весть дойдет до моих ушей, вся ее уютная, налаженная жизнь разлетится на кусочки. Значит, Молли нужно убрать, и как можно скорее! Этой же ночью! Полковник Торнтон, конечно, не стал бы сообщником. Его благородная натура восставала против убийства, хотя он был не прочь тратить мои денежки после того, как меня повесят. Обо всем остальном он предпочитал не знать.
Тут Дженнифер тихо вставила – так тихо, что ее едва было слышно:
– «О, нерешительный! Дай мне кинжал!»
В комнате словно повеяло холодом. За окном сверкнула молния, загремел гром.
– Нет, Дженни. Леди Макбет произносит эти слова после убийства Дункана. Впрочем, смысл тот же самый. Мужчина колеблется, а женщина непреклонна – как Хлорис… Она сама проделала всю подготовительную работу. Покинула «Пристань», оставив на столике бутылку отравленного вина: она сама признала, что Молли не в силах была устоять против мадеры. В «Дубах», поместье полковника Торнтона, наша парочка изобразила громкий, поистине королевский скандал – прошу прощения, ваше высочество! Они кричали, чтобы их могли слышать слуги. Потом моя ненаглядная женушка поспешила назад, а Торнтон, скорее всего, орал в пустоту. Ему наверняка понравилось наносить оскорбления.
– Погодите! – перебил его принц. – Напоминаю, лорд Гленарвон, что дверь потайной лестницы оказалась запертой изнутри.
– Поверьте, – криво улыбнувшись, сказал Филип, – засов не помешал ей войти. Если бы вашему высочеству удалось взглянуть на дверную раму, вы с вашей проницательностью тотчас разглядели бы истину. Между рамой и дверью такая большая щель, что не составляет труда просунуть в нее нож и отодвинуть засов… Нож у Хлорис, разумеется, был – им она отрезала шнур звонка. Более того! Ей много раз, по небрежности или случайно, приходилось оказываться перед запертой дверью. Уверен, она все время носила в своем ридикюле нож… Итак, она крадется в темную спальню, слышит, как ее жертва тяжело дышит во сне, и готовится к своему черному делу…
– Стойте! – перебила его леди Джерси. Струны арфы задрожали. – Скандал – это пикантно, но подробности убийства…
– Я должен рассказать, леди Джерси, иначе вы не поймете, как все тут сходится. Моя женушка зажигает обе свечи, чтобы убедиться, что все кончено. Она поднимает штору и высовывается в окно – проверить, не шпионят ли за нею. Поскольку окна жилья над конюшней темные, она думает, что никто ее не видит… Она не боится, что случайным звонком разбудит слуг, – для того чтобы позвонить, нужно очень сильно дернуть шнур. Я… – Филип сглотнул подступивший к горлу ком и продолжал: – Когда я впервые увидел труп Молли, то решил, что убийце потребовалась недюжинная сила; и особенно странно было, что жертва не сопротивлялась и не кричала. Теперь тайна раскрыта. Молли не могла сопротивляться. А моя женушка, встав на колени на постели – к тому времени она была уже вне себя от ненависти, – изливает на Молли все свое презрение, оборачивая красный шнур вокруг ее шеи и…
– Перестаньте, я сказала!
– Прошу прощения, леди Джерси. С ужасами почти покончено. Все же без борьбы и криков не обошлось: когда человека душат, он всегда сопротивляется. Однако никто в доме не проснулся. Хлорис тушит обе свечи. Она оставляет дверь запертой изнутри, повторив свои действия в обратном порядке: выходит за дверь на потайную лестницу и, просунув нож в щель между дверью и рамой, задвигает засов… Интересно, о чем думала Хлорис, глядя на мертвое лицо Молли? О чем она думала, спеша назад, в «Дубы», чтобы обеспечить себе то, что вы, сэр, в юридических кругах называете алиби? Интересно, сладко ли ей спалось и что она видела во сне? Нет! Так не пойдет. Даже в тот день, по-моему, спала она крепко и безмятежно…
Филип заковылял вперед, опираясь на трости. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, он попытался поклониться принцу Уэльскому.
– Таково мое дело, сэр. Поскольку мои свидетели вот-вот будут здесь и подтвердят мои показания о горевшем свете, вы можете осмотреть бутылку с отравленным вином. Мистер Шеридан, позвольте…
Порывшись в полах плаща, мистер Шеридан извлек из кармана бутылку и передал ее Филипу. Тот подошел к хозяину дома и торжественно вручил ему ее.
– Вот, сэр. Понюхайте и попробуйте. Но, ради бога, не пейте слишком много!
Повернувшись, он с трудом подошел к своему стулу. Джен-нифер, сияя, протянула ему обе руки.
– Сядь, Фил! – вскричала она. – Прошу тебя, сядь! Милый, это было уже излишне!
Но он пока еще не мог сесть. Внутри у него все пело, пело и ликовало…
– Гленарвон!!!
При звуках властного голоса он круто повернулся.
Принц выпрямился в кресле, сжимая в руке бутылку. Филип никогда не забудет этого зрелища: в темно-фиолетовом бархатном сюртуке поверх канареечно-желтого жилета, в белых чулках и бриджах, в туфлях с пряжками, фасон которых он сам изобрел… Коричневый парик слегка съехал набок. На лице, раскрасневшемся от выпитого пунша, сверкали злые, хитрые глаза.
– Кого вы пытаетесь обмануть? – спросил принц, чуть понизив голос. – В вине нет никакого опиума!
– Простите, сэр?
– Мне прекрасно знаком вкус порошка опиума. В бутылке действительно мадера, однако в ней нет яда. Попробуйте сами!
Все вдруг закружилось у Филипа перед глазами, он приковылял к принцу и взял у него из рук бутылку. Не успел он поднести ее ко рту, как вдруг его осенило.
– Хордер! – вскричал он.
– Что такое?
– Сэмюэль Хордер, эсквайр! Так вот почему он не помешал мне унести вино с собой! Он нарочно вскрыл два моих письма, подменил бутылку, долив столько же вина, чтобы погубить меня и уничтожить мои улики. Он знал, что я упомянул о бутылке в письме к лорду верховному судье… Хордер! Хордер! Хордер!
Гроза разразилась без предупреждения. Струи дождя хлестали в оба окна музыкального салона, ветер завывал все сильнее.
Мистер Шеридан, слегка пошатываясь, подошел к принцу.
– Сэр! – начал он самым вежливым, «парламентским» тоном. – Клянусь, так оно и есть! Вы, ваше королевское высочество, сами видели, что Сэм Хордер терпеть не может нашего друга. Черт побери, Гленарвон, я ведь вас предупреждал! Наверняка он подменил бутылки утром, пока Гленарвон спал!
– Лорд Гленарвон! – сказал принц. – Имеете ли вы какие-либо доказательства, подтверждающие ваше обвинение против мистера Хордера?
Вначале Филип даже не расслышал, о чем его спрашивают.
Ему стало холодно – ужас схватил его липкими щупальцами…
– Лорд Гленарвон! Должен ли я повторить свой вопрос? У вас есть доказательства, подтверждающие ваше обвинение против мистера Хордера?
Филип попятился.
– Боюсь, что нет, сэр, – отрывисто произнес он. – Хордер, видимо, давным-давно разбил настоящую бутылку.
Дверь у них за спиной не просто открылась. Она распахнулась настежь, ударившись о стену, и снова захлопнулась. В салон ворвался не кто иной, как сам герцог Йоркский. Дождь почти не успел замочить его шляпу с перьями и военный плащ. Лицо герцога было сердитым и вместе с тем смущенным.
