– Сержант Донахью бегло осмотрел эту комнату, и у него сложилось впечатление, что все это имеет отношение к девушкам по вызову.
Он подвел меня к шкафу; один из ящиков был вынут, а его содержимое разбросано. В основном это были связки писем. Интересно, кто разбросал письма убийцы или полиция? Друри огляделся и нашел маленькую черную записную книжку, которую вытащил из-под разбросанных вещей. Он стал листать ее. Читая, он улыбался.
– Ну-ну, – сказал Друри, проводя пальцем по странице. Потом, перелистнув другую страницу, он стал водить пальцем по ней. – Очень знакомые имена. Некоторых весьма преуспевающих людей – врачей, юристов. А вот Вайман – бизнесмен в области изготовления металлоконструкций. Не так давно он был участником шумного бракоразводного процесса...
– Так она, значит, была девушкой по вызову...
– Посмотри-ка, – он продолжал перелистывать страницы. – Видишь – здесь другие имена... ее дружков – с тех пор как она стала одной из двадцати шести девушек. Все они были проститутками высокого класса.
– Так ты хочешь сказать, что она была их «мадам»?
Друри пожал плечами.
– Что-то в этом роде. Можешь думать, что она была чем-то вроде сводни. Но с какой стороны ни посмотри, она сама этим зарабатывала себе на жизнь.
Я не мог с ним спорить.
– Ну хорошо, – произнес я, – у тебя еще будет веселое времечко, когда ты будешь доказывать причастность к этому Компании.
Его лицо потемнело.
– Это почему?
– Если ее пытали не для того, чтобы она заговорила, то что это означает? Это сделали для назидания, как ты и сказал. Есть еще один вариант – ее пытали для того, чтобы увидеть ее страдания и получить от них удовольствие. Из мести.
– Да. И что?
– А то, что эта девушка по вызову умерла от пыток. Она встречалась слишком со многими важными персонами, а одним из ее мучителей, из ее убийц была женщина. Ну а теперь что скажешь с высоты своего положения?
Друри проворчал:
– Ревнивая жена.
– Ты понял. Смотри, как бы газеты не вцепились в эту версию.
– Может быть, – сказал он, бросив на меня один из своих самых эффектных официальных взглядов. – Мы последуем этим путем. Я не имею ничего против. Ты слышал, когда мы вошли, соседка снизу говорила, что она видела, как какой-то парень побежал по улице. Она сказала, что это было около половины третьего и у него в руках были меховые шубы. А в «Лейквью» за последние три месяца произошла целая серия ограблений квартир. Но мне кажется, что в этом случае убийцы взяли шубы лишь для отвода глаз, чтобы это было похоже на ограбление, а не на убийство. Как бы то ни было, я нутром чую, что здесь замешана Компания.
А я мог чуять только запах паленой плоти. Мой ленч опять взбунтовался у меня внутри. «Будь копом», – говорил мне внутренний голос.
– Кто-то что-то искал, – произнес я, стараясь смотреть на вещи глазами профессионала. – Но что именно?
Пожатие плечами.
– Может, бриллианты. Известно, что они у нее были. Это, конечно, не объясняет ее убийство: почему бы убийце, кстати, не прихватить несколько вещиц? И в то же время запутать следы для полиции.
В этом был определенный смысл. Но тут вдруг в комнату вошел сержант Донахью. Этот детектив был крупным человеком средних лет с лицом, как у бассета. В руках он держал дорогие ювелирные украшения, в том числе бриллиантовое кольцо и сверкающий бриллиантовый браслет.
– Мы нашли это в тайнике у плинтуса, – сказал Донахью, – в гостиной.
Из-за его лица, похожего на морду собаки, этой печальной на вид породы, новость прозвучала особенно невесело.
– Бриллиантам повезло, – произнес я.
– Это просто означает, что убийцы не нашли этих чертовых вещиц, – сказал Друри, пожимая плечами.
– А также, – вновь заговорил Донахью, держа драгоценности в одной руке и сунув другую в карман, – мы нашли вот это. – Он показал маленький серебряный револьвер с перламутровой рукояткой.
Друри взял пистолет.
– Не слишком-то он ей помог – спрятанный, – правда?
С этими словами Друри положил револьвер в карман.
– А в шкафу висит еще соболья шуба, – тоскливо проговорил Донахью и вышел.
– Едва ли кража мехов была мотивом для преступления – сказал я. – А если они искали не меха и не драгоценности, то что?
– Деньги, – ответил Друри.
– Это возможно, – признался я. – Но известно, что Эстелл всегда держала деньги не дома, а в банках в депозитных ящиках. Она любила жить за чужой счет и у нее редко бывали свои деньги, да еще дома.
– Говорили, – осторожно проговорил Друри, и у меня появилось такое чувство, что он ждал, пока мы останемся вдвоем, чтобы сказать мне это, – что фонд, возглавляемый Ники Дином, – что-то вроде организации по сбору налогов с членов профсоюза работников сцены, – был опустошен еще до того, как его посадили. Дин отказывался говорить об этом, но эту сумму оценивает примерно в миллион долларов.
Тот самый позорный двухпроцентный налог, о котором говорил мне Монтгомери.
– Господи, – продолжил я сценарий, – надо думать, сплетничают и о том, что эти деньги были доверены Эстелл – самим Ники и для него же – до тех пор, пока он не выйдет из тюрьмы.
Друри кивнул.
– Тогда это мог быть кто угодно, Билл. Любой, кто знал Эстелл и знал об этом миллионе. Ее пытали, а она молчала. Она держалась за эти деньги до последнего. Это похоже на нее, на эту маленькую жадную сучку. Черт бы ее побрал.
– Нат, извини меня, что я втянул тебя в это...
– Заткнись. Перестань говорить об этом.
– Можно тебя спросить кое о чем?
– Спрашивай.
– Предположим, я докажу, что Нитти имел к этому отношение. Не обязательно в суде, потому что лишь Бог знает, возможно ли это. Ты знаешь о документе который касается раскрытия убийств. Предположим, для того чтобы ты был удовлетворен, я докажу, что это сделал Нитти. Ты расскажешь то, что знаешь, в качестве свидетеля, если тебя вызовет Большое жюри?
Я все еще чувствовал запах паленого тела. Поэтому я сказал:
– Да.
Друри улыбнулся и пожал мне руку. У меня не было ни тени его энтузиазма. Я чувствовал слабость. «Будь копом», – опять сказал мне внутренний голос.
– А что в этих письмах? – услышал я собственный голос. Теперь я говорил уже автоматически.
Он подошел к шкафу и наклонился к связанным письмам. Один из свертков был развязан: Друри уже прочитал одно письмо. Потом он вытащил другое и бегло прочел его.
– Это от военнослужащего. Любовные письма. Это ответ на ее письмо, значит, они переписывались. Тут пылкие объяснения. «Если бы я только мог тебя увидеть и держать в своих объятиях». Ха! А вот в этом он писал: «Будь проклято твое жестокое сердце». Ты же не думаешь, что она встречалась с другими в это время. Бог все простит. Ни на одном из писем нет подписи – лишь инициалы – А. Д.[9] С Рождества Христова? Ха! Во всяком случае, тут есть адрес в Сан-Диего, откуда письма пересылают за океан. Что ж, скоро мы его вычислим. Ха, здесь есть и фотография!
Друри протянул ее мне – снимок молодого морского пехотинца в голубой форме.
– Нат, в чем дело? Ты бледен, как привидение.
– Ни в чем. Кажется, мне пора уйти отсюда, вот и все.
Я не стал говорить ему, что лицо на фотографии было мне знакомо. В последний раз я его видел в окопе на Гуадалканале.
Это был д'Анджело.
Грациозная, как балерина, она плыла по полу танцевальной площадки, которая была ее сценой и принадлежала только ей. В каждой руке она держала по огромному вееру из страусиных перьев; она прикрывалась то одним, то другим, на мгновение показывая свое тело, а перья колыхались, шевелились и опускались вниз до носков ее бальных туфелек на высоких каблуках. Светлые кудри обрамляли ее ангельское лицо. В ее улыбке не было ничего дьявольского, но вид ее обнаженного тела приковывал взгляды мужчин, а женщин превращал в ревнивых бабенок.
Музыка, как обычно, была классической – «Лунная соната». Это была ее тема, исполняемая большим оркестром Пичела и Бланка. Мужчины из оркестра в белых пиджаках сидели за ней на ступеньках, наслаждаясь недоступным для остальных взоров зрелищем. Свет был голубоватым и приглушенным. С того места, где мы сидели с Элиотом, – на первых рядах в заведении Ринеллы, на Монро и Вабаш, в «самом сердце» Лупа, – она не казалась ни днем старше, чем когда я увидел ее на Всемирной выставке десять лет назад. Тогда она прыгала с «пузырем» – большим шаром, который она теперь сменила на страусиные перья. Шел уже второй год выставки, и требовалось новое приспособление. Даже прекрасной обнаженной женщине приходилось мириться с тем, что времена меняются. Не меняется лишь Салли. Она была вечно прекрасной. Судьба была добра к ней – не то что к Эстелл Карей. Судьба и приглушенное освещение.
А сейчас ее представление подходило к высшей точке. Этого момента ждали все. Без стыда Салли подняла веера из страусиных перьев вверх, и они колыхались над ней, а она стояла, как статуя крылатой победы – гордая, улыбающаяся. Она приподняла одну ногу, слегка согнув колено, скрывая один уголок. Это потайное местечко она показывала мне раньше. Но это было очень давно. У нее была царская улыбка: она откинула голову, гордая своей красотой, своим телом, своим талантом. Зал взорвался аплодисментами.
