– А ты соображаешь! – сказал поляк.
– Только там у их превосходительства полкан-с на площадке.
– Какой еще полкан?
– Он пса там, в конуре держит, пиявок ему для опытов ставит. Академику покойничек Федор Кондратьевич разрешил, я за полтинничек дерьмо за этим полканом убираю.
– Ну, пойдем, посмотрим на твоего полкана.
Савва Ерофеич провел их через парадное крыльцо. Света внизу не было. В огромном лестничном камине ярко пылало здоровенное полено, при свете которого дородный немец-швейцар читал отпечатанную готическим шрифтом брошюрку «Как самому ввинтить электрическую лампу или проложить провод с безопасностью для своего здоровья».
– Ты бы, Густав Карлович, сказал управляющему, чтобы электротехнического мастера вызвал. А то неловко перед жильцами: третий день света при входе нету.
– Я ходил, – ответил швейцар. – Говорит, денег в конторе нет. Вот, дал лампу, – щвейцар показал на картонную коробку, лежавшую на полу. – «Ввинти, говорит, сам».
– Ну так возьми стремянку да ввинти.
– Я и читаю, как это делается, – с достоинством сказал немец.
– Ну, читай, читай, – покачал головой дворник. – Видать, вечером лестницу мести буду, опять тут у тебя коленку зашибу.
Выше первого этажа свет, к счастью, был. Площадки были отгорожены от лестницы прозрачной стеной с дверью – на третьем этаже из толстого бемского стекла, а на втором и на четвертом – из обычного зеленоватого оконного. У квартиры бразильского посланника стояли шикарные пальмы и драцены в кадках, а в других этажах топорщилась за стеклом плебейская аспидистра в горшках. На последних двух лестничных маршах изменился и ковер – ступени были покрыты зашарканными кусками, отлежавшими свой срок внизу. На верхней площадке между двумя аспидистрами в деревянных ящиках действительно стояла настоящая дощатая конура, а перед ней пустая глиняная миска. Из конуры показался собачий нос и принюхался.
Открыв стеклянную дверь, Артемий Иванович вошел, наклонился к носу и дотронулся до него грязным пальцем.
– Влажный, значит – здоровый. А я хотел ему хлебушка дать. Теперь не дам.
– Строг, но справедлив, – отметил поляк.
– И правильно, – согласился дворник, запихивая валенком нос обратно в конуру. – И так уж гадить горазд.
Внезапно, без звука поворачиваемого ключа или грохота крюка, распахнулась квартирная дверь, и на площадку выскочил невысокий человек с большой головой и огромной русой бородой.
– Что вы тут делаете?! – взвизгнул он.
– Пса инспектируем, – с угрозой ответил поляк.
– По какому праву?! Мне разрешено домовладельцем!
– Мы из Санитарной комиссии, – поляк сунул под нос академику пропахшую карболкой бумагу, свидетельствовавшую о занятиях ее владельца дезинфекторством. – Нам домовладельцы – не указ.
– Собаку на живодерню, а вас сейчас в дезинфекторскую при части, – сказал Артемий Иванович. – А квартиру окурить серой. Немедленно.
– Что??
– Собака пана академика, – вмешался поляк, – является носителем холерных вибрионов, и как таковая подлежит уничтожению. Самого пана академика также надлежит подвергнуть карантину при части, о чем и говорил мой помощник.
– Невежество! Да что вы понимаете в бактериологии!
– А нам и не надобно понимать, – заявил Артемий Иванович. – Ну что, оформлять все акты? Дворник, сходи за понятыми.
– Какое вопиющее безобразие! Я буду жаловаться! Как ваша фамилия?
– Вот, – поляк подал академику открытый лист. – Удовлетворен ли пан Кобелевский?
– Более чем, – предательская дрожь в голосе академика выдала его испуг с головой.
– Приятно иметь дело с образованными людьми, – сказал Фаберовский, не сдержав ухмылки, а Артемий Иванович топнул ножкой и приказал:
– Несите сюда два стула да ломберный столик и убирайтесь. В ближайшие две недели на улицу выходить только через черную лестницу!
Дверь захлопнулась, щелкнул замок, грохнул накидываемый крюк, захлопнулась вторая дверь, и все стихло, только явившаяся в мгновение ока мебель неприкаянно стояла рядом с конурой.
– Хорошее местечко для наблюдения, – подвел итог поляк, усаживаясь на один из стульев. – Если посыльный будет задержан для получения ответа, мы успеем спуститься вниз и перехватить его у подъезда, чтобы уже вести дальше. А ты, Савва Ерофеич, будешь нам самовар приносить.
– Эх, и заживем генералами! – сказал Артемий Иванович, доставая папироску из портсигара.
Закурить он не успел – внизу раздался услужливый бас швейцара, звякнули шпоры и кто-то стал подниматься по лестнице.
– Тс-с-с! – сказал поляк.
Дворник проворно спрятался за собачью будку. Пес в будке глухо заворчал.
– Уж не к профессору ли? – шепотом спросил Артемий Иванович.
– Не думаю, – так же шепотом ответил Фаберовский. – Офицер какой-то, судя по звону шпор.
Офицер поднялся до третьего этажа и позвонил в дверь поверенного в делах. Оба агента застыли, превратившись в четыре всеслышащих уха.
– Ах, это вы, капитан! – сказал человек, открывший дверь. – Министр не принимает сегодня.
– Скажите послу, что я привез письмо с согласием, которого он так дожидается.
– Ждите меня здесь.
Человек, открывавший дверь, ушел докладывать, и некоторое время Артемий Иванович и поляк слышали только шаги офицера по каменному полу и позвякивание его шпор. Наконец, капитана пригласили войти и дверь за ним закрылась.
– Наверное, переводчик открывал, – сказал на ухо поляку Артемий Иванович.
– Хотел бы я знать, что это за капитан, – прошептал тот. – Уж не он ли бразильцу корреспонденцию носит, о которой говорил Дурново? Надо бы за ним проследить.
– Подождем, пока выйдет. Может, он час у бразильца просидит. А если сядет на извозчика, то мы можем лихача у «Медведя» взять, он тогда от нас никуда не уйдет.
Дворник вылез из-за будки и, пообещав вернуться через час, отправился вниз, чтобы принести швейцару стремянку. Однако капитан пробыл у посла не больше получаса. В замке повернулся ключ, капитан вышел на лестницу и степенно пошел вниз.
– Как только он спустится до швейцара – бросаемся за ним! – шепнул поляк.
Внезапно дверь бразильца опять открылась и из нее выскочил переводчик.
– Сеньор капитан, подождите! Министр забыл передать вам письмо. Оно без адреса, но министр сказал, что вы знаете, кому оно предназначено.
Офицер вернулся, взял письмо, сунул его за борт шинели и продолжил свой путь. Поляк и Артемий Иванович напряженно вслушивались в удаляющиеся шаги капитана, и едва до них донеслось швейцарское: «Осторожно, я тут наверху вкручиваю лампу», кинулись в погоню. Сделав два прыжка по ступеням, Артемий Иванович понял, что так он далеко не убежит, оседлал перила и с залихватским посвистом унесся вниз. Фаберовский не решился последовать его примеру.
Не сумев вовремя остановиться, Артемий Иванович вышиб ногами из-под швейцара тяжелую деревянную стремянку. Швейцар ухватился за провод и закачался под высоким потолком в темноте. Услышав шум, капитан, уже дошедший до дверей, обернулся и тут же был смят рухнувшей стремянкой. Артемий Иванович бросился к нему на помощь, но получил от барахтавшегося капитана оплеуху.
– Убили! Убили! – завыл Артемий Иванович, вертясь на одной ноге и прижимая шапку к ушибленному уху. – Заместо благодарности убили!
Капитан выбрался из-под стремянки и, оправляя на себе шинель и шашку, вышел на улицу.
– Сейчас я с тобой разделаюсь по-свойски, – рассвирепел Артемий Иванович и выхватил из камина здоровую медную кочергу. Спустившийся Фаберовский едва успел остановить его в дверях.
– Отдай кочергу! Мы же должны за ним следить, а не кочергой махать! Это письмо чье валяется?
– Мне почем знать? – огрызнулся Артемий Иванович, в сердцах бросая кочергу на пол. – Может, из капитана выпало.
– На вот, схорони его, – Фаберовский поднял узкий белый конверт. – Иди наверх и продолжай наблюдение. А я за капитаном пойду, меня он еще не видел.
Поляк поспешил на улицу, а Артемий Иванович, раздосадовано шмыгая носом и потирая ухо, направился к лестнице. И тут прямо перед ним сверху упал швейцар.
* * *
«Чертовщина какая-то», – подумал Фаберовский, когда, нагнав капитана в Шведском переулке, узнал в нем того самого гвардейского адъютанта, который привозил для Дурново письмо от великого князя Владимира. Неприятное предчувствие, что добром эти святки не кончатся, овладело им. Тем временем офицер вышел на Малую Конюшенную, миновал шведскую церковь и, придерживая шашку, зашагал по Невскому в сторону Николаевского вокзала. Дойдя до Пассажа, капитан осмотрелся по сторонам и по широкой лестнице направился в вестибюль.
После шелестящего скрипа полозьев по снегу, молчаливого пыхтения замерзших прохожих, да редкого ржания лошадей на улице, изнутри «Пассаж» казался гигантским разворошенным ульем. За зеркальными дверями вестибюля на первом этаже и по галереям бессмысленно суетились, кричали и толкались толпы разодетых дам, их мужей и любовников, купцов и офицеров, стократно отражаясь в огромных стеклянных стенах лавок и зеркалах в бронзовых рамах. Приказчики носили за ними кипы перевязанных лентами коробок и пакетов, сновали юркие карманники, а под стеклянной крышей, тщательно разметенной от снега, отчаянно щебетали птицы, вывешенные за окна в клетках жестокосердными хозяевами из квартир в третьем этаже.
