Омар Мусса, наверное, мог быть доволен своей судьбой, которая начиналась почти как судьба Моисея. Он мог заглянуть в сад вечности, который был вознаграждением святому и служил ему домом, если бы не то бремя, которое тяготило Муссу почти полстолетия, ведь ему довелось видеть вещи, недоступные другим людям. А его несчастная жизнь менялась день ото дня.
Чтобы понять, как все это происходило, нужно изложить всю его жизнь так, как он вспоминает о ней в своем дневнике. Его рождение было темным, как песчаная буря, он не знал ни отца, ни матери. Когда мальчику было несколько дней от роду, его положили в кожаный мешок, который просто привязали к ручке ворот караван-сарая, располагавшегося как раз напротив гостиницы «Мена Хаус». Старый Мусса, у которого было семь верблюдов и столько же детей, сжалившись, сказал:
— Одним ртом больше или меньше — не важно.
Он усыновил ребенка. Несколько раз в году на ручке, на которой нашли ребенка, появлялся мешочек с деньгами. О его происхождении никто ничего не мог сказать, но о его значении догадывался каждый.
Первые воспоминания появились у него, когда ему исполнилось три года. Его старый отец Мусса, худой, морщинистый мужчина с черной бородой и бровями над глубоко посаженными глазами, вложил ему в маленькие руки громадный набут, который ребенок едва мог удержать. Эта деревянная, обитая гвоздями дубинка символизировала мужскую силу. Самого выражения «мужская сила» маленький Омар тогда еще не понимал, зато весьма успешно обращался с этой дубинкой: копируя поведение взрослых, он со всей силы лупил ею по коленям верблюдов, чтобы высокие «корабли пустыни» согнули сначала передние, а потом задние ноги. И по сей день жив этот обычай: когда всаднику нужно влезть на спину верблюда, животное бьют по коленям.
Иностранцам из гостиницы «Мена Хаус», которых Мусса возил на верблюдах к пирамидам, казалось очень забавным, когда малыш таким образом помогал им спуститься с верблюда или взобраться на него. Один-два пиастра в то время считались большими деньгами для мальчика из пустыни, нередко он возвращался домой с пятью или шестью монетами. Сводные братья завидовали, потому что он был самым младшим, а зарабатывал больше всех. Поэтому Омар вырыл тайник под отхожим местом, где страшно воняло, но зато он был уверен, что сюда едва ли кто придет.
Странно, что он, живя буквально в тени пирамид, никогда не воспринимал их всерьез. Для него это были всего лишь горы, вершины которых цеплялись за облака. Он совсем не осознавал, что эти пирамиды — деяние рук человеческих. Именно в этом крылась причина того, что Омар не понимал того благоговения, с которым иностранцы подходили к пирамидам.
Больше всего здесь было англичан. Чистые, богато одетые мужчины (иногда вместе с напудренными дамами) отправлялись в пустыню, чтобы посетить пирамиды. Они слезали с верблюдов у роскошной гостиницы «Мена Хаус», в которую не разрешалось заходить ни одному феллаху, даже уважаемому старику Муссе, о котором шла речь. Он лично сопровождал лорда Кромера на верхушку большой пирамиды. Хотя местные египтяне и получали постоянную работу в презентабельном отеле, им под страхом наказания запрещено было говорить, что происходило за стенами цвета охры.
Взрослых мало интересовало запретное пристанище для иностранцев, каждый мог сам себе дорисовать, как жили богатые чужеземцы. Но для мальчиков гостиница стала объектом неутолимого любопытства. И даже одно упоминание о том, что ты добрался до швейцарской комнаты, подработал носильщиком или передал какую-то записку постояльцу, вызывало всеобщее удивление.
У Омара не было желания сокровеннее, чем когда-нибудь побывать в запретной гостинице «Мена Хаус». Он не раз незаметно перелазил через каменный забор и проскальзывал к входу в отель мимо садовников и сторожей в надежде хоть одним глазком увидеть запретное царство. Но всякий раз его замечали, и двое нарядно одетых привратников гнали его прочь довольно сильными ударами плеток еще до того, как Омар успевал что-то разглядеть.
Поэтому момент, когда Омар наконец-то впервые ступил в холл отеля, врезался ему в память. В тот день, который он позже так и не смог точно датировать в дневнике, в черной карете приехал султан Фауд, сын хедива Исмаила, внук Ибрагима-паши и правнук великого Мохамеда Али. Он явился, чтобы поднять над большой пирамидой египетский флаг. На султане был темный костюм, и он ничем не отличался от англичан, которые жили в отеле «Мена Хаус».
Омар был в какой-то степени разочарован: он представлял себе султана иначе. Но старый Мусса в утро того дня собрал своих детей и произнес речь, запомнившуюся Омару на всю оставшуюся жизнь. Он говорил, сильно жестикулируя:
— Это памятный день для истории Египта, и каждый из вас может гордиться тем, что он — египтянин. Когда-нибудь наступит время, когда не англичане будут править египтянами, а египтяне — англичанами.
Омар гордился, но куда больше его интересовали вооруженные солдаты, которые, в отличие от султана, были одеты по-восточному. В руках у них были винтовки и сабли, и они мрачно смотрели на каждого, кто приближался к свите султана.
Омар стоял со своим верблюдом в стороне от большой пирамиды, повинуясь приказанию Муссы, и махал посетителям.
Фауд заметил это и подошел к Омару, который в тот миг больше всего на свете хотел убежать, но стоял как вкопанный, сжимая в руке свой набут.
— Как тебя зовут? — улыбаясь, поинтересовался султан.
— Омар, — послушно ответил мальчик, — сын Муссы.
— Ты погонщик верблюдов?
— Да, — тихо произнес Омар.
Султан рассмеялся, у него был просто приступ радости.
— А можно мне проехаться на твоем верблюде?
Приближенные из свиты султана недоуменно переглянулись.
Омар с готовностью кивнул.
Тем временем подошел старый Мусса. Он извинился перед султаном за неразговорчивость мальчика.
— Он стесняется, достопочтенный господин. Это подкидыш, которого я воспитываю вместе со своими детьми!
В тот момент Омар почувствовал себя маленьким и жалким. Зачем Муссе понадобилось упоминать о его темном происхождении? Омару стало стыдно.
После восхождения на пирамиду, куда добрая дюжина телохранителей подняла султана на носилках, Фауд подошел к Омару. Тот заставил опуститься верблюда на колени, и султан влез на спину животного.
— Поехали к «Мена Хаус»! — воскликнул он, и Омар повел верблюда с восседавшим на нем султаном к гостинице. Солдаты расчищали ему путь, расталкивая столпившийся народ. Люди по обе стороны улицы ликовали и аплодировали. Перед входом в отель султан слез с верблюда. Кто-то из свиты султана сунул мальчику пару пиастров, и Омар уже хотел уйти вместе со своим животным, как вдруг Фауд подозвал маленького погонщика и спросил, не хочет ли тот выпить с ним лимонаду. Омар решил отказаться, ему не хотелось пить, но тут подошел Мусса и, с готовностью кивнув, подтолкнул мальчика к знатному постояльцу. Султан взял его за руку, и они вошли в холл гостиницы.
Повеяло прохладой. На каменном полу лежали ковры. Несмотря на то что был разгар дня, все ставни были закрыты, а под потолком горели латунные люстры с голубыми и красными плафонами, свет которых отражался на плитке с орнаментом, украшавшей стены. Богато одетые мужчины и женщины выстроились, образовав коридор, по которому прошел султан вместе с Омаром.
— Лимонада для меня и моего маленького друга! — воскликнул султан, и тут же появился служащий гостиницы в длинной белоснежной галабии. Он нес сверкающий латунный поднос, на котором стояли два бокала в виде тюльпанов с зеленым лимонадом. Омар никогда не видел такого зеленого лимонада. Торговцы напитками у пирамид продавали красный чай из мальвы, но зеленый лимонад?
Омар сомневался, можно ли вообще пить что-нибудь зеленое. Но потом султан Фауд взял свой бокал, поднес его к губам и подождал, пока то же самое сделает мальчик. Разумеется, Омару ничего не оставалось, как взять свой бокал и пригубить его. Сахарный вкус сладкой воды не только не был известен Омару — его вдруг стошнило, и он, зажав рот руками, бросился прочь, протискиваясь сквозь плотную толпу наружу, чтобы выплюнуть зеленый лимонад.
С того дня сводные братья возненавидели Омара и он стал часто получать трепку за то, к чему не имел ни малейшего отношения.
Старый Мусса был очень набожным и мудрым, хотя никогда не ходил в школу. И вот однажды вечером он собрал всю свою большую семью перед хижиной, чтобы почитать суры из Корана. Как и любой добропорядочный верующий, Мусса знал все сто четырнадцать сур наизусть и в этот вечер решил прочитать двенадцатую.
— Во имя Аллаха милосердного, — задумчиво начал он и рассказал о Юсуфе, который поведал своему отцу, что видел во сне одиннадцать звезд, солнце и луну, и все они кланялись ему. Отец призвал сына не рассказывать этот сон братьям, потому что они начнут завидовать, но это все равно случилось! Братья столкнули Юсуфа в колодец, где его обнаружили погонщики каравана и продали за пару дирхемов человеку по имени Потифар.
