– Возможно… Мне кажется, что… – начал робко Алексей Фёдорович.
– Ну-ну?! Смелее, поручик! На войне, небось, по французам так из пушек лупили, что у тех пятки сверкали? – ободрил его Эйлер.
Полянский откашлялся.
– Мне кажется, что тот, кто ограбил госпожу Финдер, явно знал о её образе жизни.
Павел Христофорович округлил глаза.
– Браво! С первых шагов делаете успехи. Недаром за вас хлопотал господин Грачёв…
Стоял октябрь. Деревья обильно роняли жёлто-красную листву. Московские дворники едва успевали сметать её в кучи и сжигать. Алексей Фёдорович, облачённый в новую одежду, благо жалованье теперь позволяло, вышел из своей новой квартиры на Малой Никитской и, наслаждаясь осенним воздухом, в котором витал присущий лишь этому времени года непередаваемый запах, поймал извозчика.
– Куда угодно, барин? – услужливо поинтересовался тот.
– На Моховую. Дом господина Эйлера знаешь? – спросил Полянский, усаживаясь в пролётку.
Извозчик хмыкнул и покосился на седока.
– Кто ж его не знает, ваше благородие?! – ответил он, быстро смекнув, что сей господин из жандармских. – Мигом домчим!
– Мигом не стоит, голубчик. Сперва завернём в Трубниковский. Там в самом начале переулка есть светло-зелёный двухэтажный дом, вот возле него и остановишься. А уж потом – на Моховую.
– Как прикажете, ваше благородие.
Извозчик хлестнул лошадь, пролётка тронулась.
Алексей Фёдорович, удобно расположившись, не без удовольствия созерцал проплывающие мимо дома. Настроение было прекрасным. Вот уже полгода, как он служил в жандармском корпусе, и за это время окончательно успел убедиться, что ранее высказываемые им опасения по поводу отсутствия у жандармов гордости и чести совершенно беспочвенны: в их Втором отделении люди занимались делом, направленным исключительно во благо общества!
За время службы, пусть пока и недолгое, Полянский изрядно поднаторел уже в профессиональном отношении (нередко его умозаключения по поводу того или иного уголовного дела оказывались самыми верными), чем снискал уважение коллег и, разумеется, непосредственно начальника Павла Христофоровича.
…Сегодня Павел Христофорович отмечал свой день рождения, ему исполнилось пятьдесят лет. Несмотря на довольно-таки зрелый возраст и то, что успел уже, увы, овдоветь, полковник не потерял интереса ни к жизни, ни к женщинам. Потому настоятельно и пожелал, чтобы все коллеги, получившие от него приглашение, явились на празднество непременно с жёнами либо невестами. Ежели таковые, конечно, у коллег имеются.
Алексей Фёдорович считал себя убеждённым холостяком, так что на него пожелание патрона не распространялось совершенно. В силу своего недавнего бедственного положения поручик давно уже никуда не выезжал и посему напрочь отвык от светских мероприятий. В чём, получив приглашение, он без стеснения и признался своему другу Грачёву. Андрей Генрихович, собиравшийся на юбилей Эйлера с женой, не усмотрел в том ничего зазорного и потому предложил Алексею Фёдоровичу отправиться на бал вместе с ними.
…Пролётка остановилась у дома Грачёва в Трубниковском переулке. Ожидание не затянулось: Андрей Генрихович с супругой вышли к экипажу довольно скоро. Обмениваясь приветствиями, Полянский не без удовольствия приложился к затянутой в кружевную перчатку ручке госпожи Грачёвой…
Особняк Эйлера на Моховой насчитывал три этажа и имел просторный внутренний двор за коваными воротами, за коими просматривались разнообразные экипажи[8] уже прибывших гостей.
Полянский ощутил некоторое волнение, но Андрей Генрихович ободряюще подмигнул ему (не робей, мол!) и помог супруге выйти из пролётки. Гости вошли в дом, лакей принял у них перчатки, шляпы, пальто и мантеле[9] госпожи Грачёвой.
Гостиная уже заполнилась приглашёнными: мужчины бурно обсуждали что-то с хозяином дома, женщины же, не желая отставать от мужей и кавалеров, тоже быстро подыскали приличествующие случаю темы для разговоров.
Полянский с удовольствием вдохнул аромат светской жизни и французского парфюма и поспешил с Грачёвыми к имениннику. Мужчины договорились поздравить патрона вместе: это вполне допускалось нормами приличия, ибо все в корпусе знали об их давней дружбе. После душевных излияний в адрес виновника торжества и пожеланий ему вечного здоровья и счастья, Полянский и Грачёв предоставили возможность высказаться даме. Госпожа Грачёва мило улыбнулась (перед такой улыбкой не устоял бы и сам граф Бенкендорф[10]!), пожелала полковнику всего, чего он сам себе желает (Эйлер пришёл от поздравления в восторг), а затем вручила юбиляру подарок от имени мужа и, разумеется, его друга и коллеги Полянского.
Наконец все гости собрались, и, по соблюдении положенных формальностей, хозяин объявил о начале бала. Господин Эйлер не являлся сторонником пассивного и, как он считал, скучнейшего обжорства за столом, предпочитая оному активное времяпрепровождение. Прислуга, облачённая в честь праздника в парадные ливреи, разносила уже гостям вино, шампанское, сладкую воду, домашнее мороженое, фрукты.
Грачёв с супругою закружились в вихре танца. Полянский даже припомнил его название – котильон, – и пожалел, что не может уже, как в былые времена, обхватить барышню за стройную талию и предаться головокружительному безумству.
Зато этому самому безумству с огромным удовольствием предавался Павел Христофорович, намереваясь, кажется, перетанцевать сегодня буквально со всеми присутствующими дамами. Именинник настолько распалился от выпитого шампанского и обилия представительниц прекрасного пола, что совершенно позабыл о своём возрасте, вообразив себя явно не более чем двадцатипятилетним.
В разгар веселья, однако, господину Эйлеру доложили о прибытии ещё одной пары. Хозяин дома был весьма заинтригован: ему казалось, что все приглашённые уже собрались.
И вот в зал вошли вновь прибывшие. Взоры мужчин тотчас обратились к даме – удивительно красивой, среднего роста, стройной, эффектной женщине. Пышные волосы пшеничного цвета, уложенные на затылке, позволяли любоваться её нежной шеей, а манящую полнотой и белизной грудь подчёркивало слишком смело декольтированное платье.
Дамы же, присутствующие на балу, напротив, принялись пожирать глазами кавалера: мужчина был высок ростом, отлично сложен, физически крепок, безупречно одет и… ошеломительно красив.
По залу прокатился приглушённый шёпот: никто из гостей никогда ранее не видел новоявленных визитёров, не знал ни их имен, ни титулов…
Павел Христофорович, разгорячённый предыдущей мазуркой, буквально замер с бокалом шампанского: такой женщины на своём полувеку он не встречал ни разу! Полковник залпом осушил бокал, игристый напиток несколько привёл его в чувство.
Таинственная пара, позволив присутствующим налюбоваться собою вволю, направилась к нему, к хозяину дома. Дама присела в грациозном книксене, из чего гости-мужчины (недаром служили в жандармерии) сделали вывод, что прелестница – иностранка.
Первой заговорила дама.
– Павел Христофорович! – произнесла она с лёгким акцентом. – Простите, что не предупредили вас о своём визите…
Эйлер улыбнулся:
– Ну что вы, сударыня! В вашем неожиданном появлении присутствует даже некий шарм…
– Не смею томить вас догадками, господин полковник… Ах, простите, Павел Христофорович… – смущённо поправила себя «Даная». – Моё имя – Елизавета Кшесинская… (по залу пробежал ропот: все знали, что господин Кшесинский – министр финансов Польши)…а господин, сопровождающий меня, – барон фон Нагель, мой жених. Мы только что прибыли из Петербурга, – мелодичным голосом продолжала чаровница, – и перед отъездом обещали графу Бенкендорфу, что непременно поздравим вас со столь знаменательной датой и преподнесём от его имени скромный подарок…
Барон фон Нагель тут же, не дав юбиляру опомниться, извлёк, подобно факиру, из кармана новомодного сюртука небольшую коробочку и открыл её. В сиянии хрустальных люстр содержимое коробочки вспыхнуло, словно звезда на ночном небе.
– Ах, милейший Павел Христофорович, – вновь заговорила госпожа Кшесинская, – позвольте мне, – изъяв что-то из коробочки, она шагнула к хозяину дома, – собственноручно прикрепить сию заколку к вашему галстуку. Назовём её… ну, например, «а-ля Бенкендорф»!
Гости поддержали госпожу Кшесинскую дружными аплодисментами.
Эйлер, взволнованно откашлявшись, с чувством произнёс в ответ:
– Благодарю вас, господа! Сей подарок мне приятно получить вдвойне, поскольку он, во-первых, исходит от моего непосредственного начальства, а во-вторых, поскольку я получил удовольствие видеть вас, сударыня…
Госпожа Кшесинская улыбнулась, взмахнула ресницами, и полковник буквально затрепетал от её взгляда.
– Вы позволите? – спросила обольстительница, приблизившись, дабы приколоть бриллиантовую заколку к галстуку юбиляра.
