По-прежнему она казалась мне знакомой. Но я никак не мог припомнить, откуда она мне известна.
К двум часам дня мой желудок дал о себе знать, поэтому я спустился вниз на улицу, дал одному из парней студенческого возраста полдоллара и поручил ему перейти улицу и купить мне в кафе Полли сандвич с ветчиной и сыром. Он не спросил, почему я не хочу сделать это сам, и просто отправился за сандвичем. Через пять минут в бумажном пакете он принес его мне, заработав на этом четвертак сдачи. Может быть, теперь он сможет пойти и арендовать себе вентилятор.
Сандвич оказался очень вкусным, во всяком случае? хлеб был свежим, но еще одна бутылка пива из бара, чтобы запить его, не помешала бы. Подошел полдень? и температура воздуха поднялась к девяноста[13] с чем-то. Посетители, в основном одинокие мужчины, валили в кафе, но никто из них там надолго не задерживался.
К семи часам вечера я опустошил пять бутылок пива и столько же раз посетил сортир в холле. Пиво не оказало на меня алкогольного воздействия, быстро улетучившись за те одиннадцать часов, что я здесь провел. Но именно оно, а также трудяга-вентилятор поддерживали меня бодрствующим и живым. Наступал вечер, хотя снаружи было по-прежнему солнечно.
Вскоре после семи Полли Говард (или Гамильтон, как она себяздесь называла), одетая в бело-розовое ситцевое платье с бантом впереди, вышла из кафе. Должно быть, в задней комнате кафе она переоделась, сменив свою униформу официантки. Несмотря на то что ее работа продолжалась двенадцать часов на невыносимой жаре, Полли выглядела свежей, ее рыжевато-каштановые волосы развевались по плечам.
Поскольку мне показалось, что она поджидала кого-то и этот кто-то мог оказаться здесь в любой момент, чтобы подхватить ее, я поспешно вышел из комнаты, спустился вниз и медленно прошелся по улице, чтобы найти укромное местечко для продолжения наблюдения. Завернув за угол, я взял со стойки «Дейли ньюс», делая вид, что на ходу просматриваю газету. Мне было видно, как Полли терпеливо кого-то ждала. Мужчины и парни, которые проходили мимо, бросали на нее заинтересованные взгляды.
Может быть, Полли все же была предана своему муженьку, бродячему торговцу?
И тут подъехало такси, из него вышел щеголевато выглядевший темноволосый мужчина с тонкими, словно нарисованными, усиками, в очках в золотой оправе, в сшитом у портного сером костюме. Пиджак от костюма был перекинут через руку. Он был без шляпы. Невысокий. Но не коротышка.
Мужчина распахнул перед Полли дверцу, а она улыбнулась ему так, что мне стало ясно – у ее мужа масса неприятностей.
Он вслед за ней сел в машину, и такси устремилось на восток по Вильсон.
Секундой позже я остановил следующее такси, опустился на заднее сиденье и, наклонившись к водителю, сказал:
– Следуй за той машиной.
Красные стоп-сигналы желтого такси, за которым мы следовали, вскоре взяли курс на юг, к нижнему Бродвею. Когда машина свернула на Диверсей, к озеру, стало ясно, что мы движемся к Лупу. Парень в золотых очках и с усиками, должно быть, хотел произвести впечатление на Полли, потому что по времени этот путь, если воспользоваться надземкой, оказался бы таким же. А он взял такси в центр. Бросал на ветер свои денежки, как, впрочем, и мои.
Задаток в пятьдесят баксов таял прямо на глазах.
Когда они вышли на Мэдисон перед отелем «Моррисон», всего в нескольких кварталах от моего офиса который, кстати, я оставил, чтобы быть поближе к Полли, я уже негодовал по-настоящему: этот парень тратил мои деньги. В отеле «Моррисон» был холл для прогулок, в котором я прохлаждался каждый день благодаря соглашению, заключенному с хозяином квартиры. Очутиться здесь было все равно что проследовать за своей женой и ее дружком в свой собственный дом. Понемногу я начинал себя чувствовать таким же сосунком, как мой бедный странствующий торговец-клиент.
Ладно, возможно, цель Полли и ее приятеля вовсе не заключалась в том, чтобы найти здесь постель. Ведь в городе имелось множество менее броских мест, в которых можно провести ночь, нежели отель в центре Луп. Значит, они приехали сюда вкусить радостей ночной жизни.
Это раздражало меня, потому что район Аптаун – который они покинули на такси – превращался по вечерам в Великий Белый Путь[14] Норд-Сайда. Ночные клубы и рестораны, вперемешку с грязными притонами, среди которых, однако, попадались и вполне респектабельные заведения. Зачем надо было приезжать в Луп? Только для того, чтобы произвести впечатление на даму и нанести удар по своим деньгам. И моим тоже.
Мое такси проехало мимо усатого мужчины, нежно обнимавшего Полли за плечи, в тот момент, когда они входили в отель. За углом я расплатился с водителем – бакс за рейс и дайм[15] чаевых, – вылез из машины, отметил расход в маленьком блокнотике и пошел к другому входу в отель с Кларк-стрит.
Интерьер холла «Моррисон» представлял из себя плюш, массу серого мрамора, темного дерева, мягкой мебели и бронзовых ламп. Над головой в высоту на пару этажей уходил потолок. Во всем этом мраморно-бронзовом великолепии я не смог обнаружить никаких следов Полли и ее приятеля. Но, кажется, знал, где они могли находиться.
Мраморная лестница вела вниз, к Террасному саду, большому, сияющему, искусно декорированному месту для обедов и танцев, которое было популярно у публики до и после театральных представлений. Даже в театральное межсезонье заведение по-прежнему делало хороший бизнес. Приятно, конечно, видеть в такие времена столько людей, располагающих деньгами. Жаль, что я не входил в их круг.
Полли и ее друг сидели за столиком в круглом, террасами, обеденном пространстве, которое охватывало находившуюся чуть ниже площадку для танцев, где даже сейчас Гай Ломбарде и его «Ройал Канадиенс» исполняли ритмичный огненный номер. Элегантные светские пары в вечерних туалетах – белые пиджаки у мужчин, длинные платья с низким вырезом у женщин – смешивались здесь с туристами, приехавшими на Всемирную выставку. Хотя последние придерживались установленного кодекса одежды (галстуки у мужчин, никаких брюк у женщин), но они никогда не могли бы попасть на страницы светской хроники. Причина, по которой именно здесь совершались оживленные деловые встречи, частично объяснялась обеспеченной кондиционерами свежестью воздуха.
Еда была первоклассной, но не дешевой. Я обсудил эту проблему со своим желудком и решил все-таки занять столик, хотя чувствовал себя неуютно от того, что привлекал внимание своим одиночеством. Ведь сюда приходили чаще всего парами, возможно, мне лучше было бы расположиться в баре. Но какого черта... Я заказал кусок отварной говяжьей грудинки с хреном, сделав себе небольшое мысленное внушение о незапланированных Расходах (не желая вынимать свой маленький блокнотик), и выпил немного рому. Ожидая свое блюдо, я наблюдал, как на противоположной стороне зала Полли и ее друг разговаривали, держа друг друга за руки. Полли была оживлена и постоянно смеялась. Он же казался увлеченным ею, но был более собран. Складывалось впечатление, что разговор вела в основном Полли. Пока не принесли их главный заказ, они пили джин с содовой и танцевали. Танцуя, пара оказалась недалеко от моего столика. И тут я внезапно вспомнил, откуда мне так знакомо ее лицо.
Я окинул их отсутствующим взглядом, и мне показалось, что девушка или не узнала меня, или это искусно скрыла.
Стало быть, я не ошибся.
– Нат, бездельник, – вдруг послышался знакомый голос, – а я-то считал, что ты работаешь!
Я вытер салфеткой рот и улыбнулся моему другу Барни Россу, одетому в токсидо, в котором он чувствовал себя очень неуютно. Его спутница – хорошенькая рыжеволосая девушка – немного сглаживала это впечатление.
На лице Барни появилась смущенная гримаса, его карие маленькие глазки округлились. Придвинув стул для своей леди, он уселся между нами и, пожав плечами, сказал:
– Чур, сегодня я шлиемил[16], поэтому плачу по счету.
– Спасибо, но не надо милости. Я заполучил клиента, который за все заплатит. Он криво ухмыльнулся.
– Ну-у... Это весьма благородно с твоей стороны. Нат. Думаю, что я съел бы омара.
– Я не настолько благороден, кореш. Счета богатых ребят, даже когда мне покрывают расходы, я не оплачиваю.
Рыженькая улыбнулась, услышав, что Барни назвали «богатым», но его это смутило.
– Богач-фугач, – пробормотал он. – Через несколько лет я буду без работы и стану одалживать у тебя.
– Так оно и случится, если не бросишь играть. Единственным недостатком Барни было то, что он играл, да еще не забывал своих старых приятелей с Вест-Сайда. Мы выросли вместе на Максвелл-стрит, где дляего семьи я был шабес гон[17] (мой отец был еврей, правда, неортодоксальный, однако и католицизм моей покойной матери не смог оказать на меня какого-либо воздействия). Став подростком, я уже жил в Дуглас-Парк, но по воскресеньям все равно возвращался на Максвелл-стрит, работал вместе с Барни. Барни – как «загребатель», зазывала перед магазином, зачастую буквально силой затаскивавший потенциальных покупателей, а я гонял оттуда уличных торговцев. Немного грубости и все, но Барни был грубее, он был маленьким уличным драчуном, который уже с мальчишеских лет должен был заботиться о себе и своей семье. Отца Барни застрелили воры в его крохотной лавочке. Мальчику тогда исполнилось тринадцать лет. Как бы то ни было, но Барни вырос в драчуна другого рода, стал чемпионом в легком весе. В мае этого года он даже уложил легендарного Джимми Мак-Ларнина в Нью-Йорке в бою за первенство в полусреднем весе.
