– Я их тоже ненавижу, – прошептал Иван Кириллович.
– А ненависть, уважаемый господин Любин, опасное чувство. Ослепляет.
– Да, ослепляет…
– И все наши «коллекционеры»… За исключением двух-трех… Уверяю вас, они ничего не смыслят в искусстве. Дебилы, нувориши. Все это – мода, азартная кровавая игра: у кого больше? Черная эпидемия. Что-то во всем этом есть дьявольское. Так… Мы, кажется, подъезжаем?
Повернули во Второй Зацепный переулок.
– Что-то у вас здесь изменилось, – сказал Табадзе, подруливая к воротам музея.
Довольно узкий переулок был забит легковыми машинами. Заехали прямо на тротуар два огромных экскурсионных автобуса.
– К вам? – спросил Арчил Тимурович.
– К нам. Почти каждый день так. Но должен с сожалением признаться, больше иностранных туристов.
– Понятно… Где же здесь приткнуться?
– Что вы, Арчил Тимурович! Здесь вашему «мустангу» не втиснуться. Сейчас… Откройте, пожалуйста, дверцу.
Выйдя из машины, Иван Кириллович быстренько направился к высокой металлической будке, а к нему навстречу выпрыгнул через ступеньки молодой человек в камуфляжной форме, козырнул, вытянувшись по стойке смирно. Любин что-то ему сказал, охранник, легко преодолев высокие ступени, скрылся в будке, и тут же ворота со скрежетом, похоже, неохотно раскрылись-отъехали, металлически содрогнувшись, влево.
Иван Кириллович вернулся в машину и захлопнул дверцу.
– Прошу, Арчил Тимурович, покажу, где припарковаться.
– Сейчас… Сейчас, Иван Кириллович. Все-таки что тут изменилось? Кажется, тогда, двенадцать лет назад, напротив вас за дырявым бетонным забором было кладбище?
– Да, кладбище, старинное, заброшенное, уже тогда лет тридцать недействующее. Или… Как сказать?
– Я понимаю. И?…
– Еще при советской власти его собирались закрыть. Но время шло…
– Что же теперь за этим высоченным забором? – нетерпеливо спросил Табадзе.
Действительно, на противоположной стороне территорию бывшего кладбища скрывал мощный металлический забор, выкрашенный в ярко-зеленый цвет и собранный из щитов, на каждом из которых была изображена красная пятиконечная звезда. Ее пересекал под углом короткий широкий меч, и знатоки определили бы: меч из вооружения русского воина времен Ивана Грозного.
– Там военно-патриотическое общество «Меч России». Воспитание молодого поколения, и парней, и девушек – вот что интересно, Арчил Тимурович! Воспитание, сами понимаете, в каком духе. На открытие, лет, наверное, восемь тому назад, прибыли высокие военные чины, кто-то мне сказал – из Генерального штаба. Гостей именитых понаехало – тьма. Открытие получилось торжественным, слышно было, как оркестр исполнял Гимн Отечества, мелодии времен Отечественной войны. Крики «Ура!». Кажется, салют…
– Простите, Иван Кириллович, – перебил Табадзе. – А вас на открытие не пригласили?
– С какой стати? Я, вообще, знаете ли, очень невоенный человек. Очень.
– И никогда там, за забором, не бывали?
– Никогда! Вы, Арчил Тимурович, меня удивляете. Зачем мне там бывать? Что с ними у меня…
– Понимаю, – опять перебил Табадзе. – И с руководством этого общества вы не знакомы?
– Не знаком! – еле скрыв раздражение, подтвердил Любин.
– Это же так естественно: соседи все-таки…
– Вот соседи они нормальные. Хорошие, можно сказать, соседи: всегда у них порядок, тихо, спокойно. Дисциплина. Военизированная ведь организация. А вот чтобы подать заявку на экскурсию в наш музей… Ведь переулок перейти. Что, их воспитанников не интересует история отечества? Так вот, Арчил Тимурович. За все время соседства – ни одной заявки! Ни разу! Ни разу… – задумчиво повторил Табадзе. – Да, ни разу!
– Интересно… – еще более задумчиво молвил Арчил Тимурович. – Что же, приступим к главному делу, Иван Кириллович.
«Лендровер» осторожно въехал в ворота.
– Поверните за музей, налево. Там у нас служебная стояночка. На «стояночке» оказалось несколько легковых машин, и среди них стояла синяя потрепанная «девятка» с поднятым капотом – в моторе копался Михалыч, демонстративно не замечая «мустанга» Табадзе, который осторожно, медленно-медленно, пятился в дальний угол. Наконец замер.
«Обиделся Михалыч, – подумал Иван Кириллович. – Вот же характер».
…Скоро Любин и Табадзе, пройдя через приемную директора, где миловидная молодая женщина первая поздоровалась с ними (всегда вежливый и галантный с дамами, Арчил Тимурович и рта не успел раскрыть), а директор музея сказал несколько официально:
– Мария Никитична, пока у меня гость, я занят. Только записывайте звонки.
– Как всегда, Иван Кириллович, – последовал ответ. И, улыбнувшись Табадзе, женщина спросила: – Вам чай или кофе? Наш Иван Кириллович предпочитает кофе со сливками.
– И с сухариками, – вставил Любин.
– Тогда мне, пожалуйста, крепкий черный чай. И тоже с сухариками.
Положительно Мария Никитична и Арчил Тимурович понравились друг другу.
Еще через несколько минут Любин и Табадзе сидели в кабинете Ивана Кирилловича перед темным экраном компьютера. Рядом, на низком столике, на подносе стояли две чашки на блюдцах: одна с чаем насыщенного янтарного цвета, другая с кофе, которому сливки, подумал Арчил, придали окраску бурной воды Куры после сильных дождей в горах. В приземистой вазочке аппетитной горкой вздымались румяные сухарики, обсыпанные маком и сахаром.
– Что же, Арчил Тимурович, приступим.
Любин включил компьютер, вспыхнул экран, в котором два осьминога медленно плыли рядышком, похоже, любовно поглядывая друг на друга.
Пальцы Ивана Кирилловича не совсем уверенно, медленно двигались по клавишам.
– Вот все, что пришло вчера.
На экране мелькали текстовые сообщения.
– Так, обычная информация, переписка, ответы… – бормотал Иван Кириллович – Рутина… Стоп! – остановил он себя. – Пожалуйста! Вот вам круг.
Во весь экран – четкая черная линия замкнутого округа, еле касавшаяся краев экрана, а внутри круга замысловатый чертеж: пересечение пунктирных и сплошных линий, квадраты, многоугольники, какие-то разметки направлений, указываемые стрелками; в нескольких местах римские цифры, еще что-то. И такое впечатление, что всем этим фигурам, линиям, цифрам и указателям тесно в кругу – еле вместились.
Арчил Тимурович внимательно, напряженно рассматривал изображение.
– Иван Кириллович… Вы обратили внимание: какая-то подпись внизу…
– Ну да, – перебил Любин, – я вчера увидел эти детские каракули. И читать не стал. Я же вам говорил: ребятня развлекается. Чаще всего свои рисунки присылают. Бывают, правда, и забавные.
– Тут тоже есть рисунок, – тихо произнес Табадзе, всматриваясь в правый угол экрана. – Вернее, рисуночек… Похоже на летающее насекомое.
– Да… Что-то уж больно маленькое. Вчера не обратил внимания, – пролепетал директор музея.
– Сейчас разглядим, – с нетерпением и азартом заверил его Табадзе. – Позвольте, я. Мне показалось, компьютер не самый ваш любимый зверь.
– Не самый, – согласился Иван Кириллович. – Но вынужден осваивать. И в принципе освоил. Куда же деваться? А так у меня за компьютером Мария Никитична, особенно если что-то срочное или сложное. Она в этом деле виртуоз. Может быть, позвать?
– Не надо! Я думаю, справлюсь.
Директор музея и глава фирмы «Барс» поменялись креслами на колесиках. Арчил Тимурович чуть-чуть отъехал от экрана компьютера.
– Так, – почему-то шепотом сказал он, осторожно кладя руку на мышку. – Сначала прочтем, как вы, Иван Кириллович, выразились каракули.
И через несколько мгновений на экране возникла строка, написанная действительно детскими каракулями: «Дяденька! Расшифруй мою шараду. Или слабо?»
– Написано, можно предположить, ребенком лет шести-семи, – задумчиво промолвил Арчил. – Но содержание не совсем детское. Вы со мной согласны, Иван Кириллович?
– Пожалуй… – И ощутил в себе Любин беспокойство, страх, растерянность, составляющей которой была его, директора музея, вина, – правда, непонятно в чем… – Да, согласен…
– Теперь рассмотрим рисуночек…
На экране крупно, контрастно возникла коричневая бабочка дивной, совершенной формы. И казалось, крылышки ее еле заметно мелко-мелко трепещут.
– Постойте! – вскричал Иван Кириллович и чуть не вытолкнул Табадзе из кресла. – Извините!.. – плюхнулся в него, дрожащими руками забегал по клавишам. Экран погас, потом опять вспыхнул. – Недавно, дней пять-шесть назад… Сейчас! Сейчас… Вот!
На экране появилась та же коричневая бабочка, только в другом ракурсе. Если бы это была картина, ее следовало назвать так: «Бабочка в полете». Под рисунком теми же каракулями было написано: «Дяденька! Сделай мою бабочку эмблемой своего музея. Не задорого отдам – $ 1000».
– Вот! Я же говорил вам: присылают…
– Остановитесь, Иван Кириллович. Успокойтесь.
Любин и сам понимал: надо молчать. Возникало, надвигалось воспоминание, еще немного – и оно обретет реальные черты.
