– Да. Но господин Крюгер хочет взглянуть на рукописные книги, – с нажимом сказал директор.
– Только после того, как они будут занесены в наш каталог, – решительно отрезал Глеб. – Вы знаете порядок. А я еще не закончил описание находок.
Директор слегка прищурил глаза; это значило, что Глеб занял правильную позицию.
– А если в виде исключения…
Голос директора стал слаще меда.
– Все-таки, иностранец… – Он изобразил большую почтительность. – Да и выставка за границей нам не помешала бы. Реклама…
– Ну, если вы настаиваете…
– Упаси Бог! – замахал директор руками. – Я всего лишь прошу. Две-три рукописные книги… по вашему выбору.
Взгляд директора вдруг стал колючим.
- Да понял я, понял, - подумал Глеб. - Ты хочешь, дорогой шеф, чтобы я этому Мефистофелю показал не самое главное и ценное. А все потому, что с помощью наших находок можно накропать не одну кандидатскую и докторскую диссертации, что может принести комплексу и самому директору неплохие дивиденды.
Директор был здоровым реалистом и прагматиком.
– Нет проблем… – Глеб вышел из кабинета и направился в книгохранилище.
Там он подобрал три рукописных книги – все религиозного содержания. Они представляли ценность разве что красочным оформлением страниц и тем, что на них лежала пыль веков.
Иностранец набросился на книги как коршун на цыплят. Но по мере того, как он перелистывал страницы, его темное, будто обожженное в горне, лицо стало серым. Крюгер едва сдерживал разочарование и злость…
Иностранец долго не задержался. Сухо попрощавшись, он вышел во двор, а там словно растаял среди экскурсантов. Или испарился. Глеб, который наблюдал за Крюгером из окна кабинета директора, даже рот открыл от изумления.
«Мистика…» – прошептал ошеломленный юноша.
– Глеб Николаевич!
Голос директора заставил его вздрогнуть. Он резко обернулся и встретил нахмуренные брови и тяжелый взгляд исподлобья.
– Вот что, Глеб Николаевич, перенеси-ка все рукописный книги в мой кабинет. Я положу их в сейф.
– Но я ведь с ними еще не закончил …
– Какие проблемы? Заходишь ко мне, берешь, что тебе нужно – и работаешь. В сейфе хранить такие большие ценности надежней. А вскрыть его непросто. Все-таки швейцарский, довоенный, теперь такие не делают. К тому же, кабинет на сигнализации.
– Вы думаете?..
– Герр Крюгер ушел, не солоно хлебавши. Он что-то ищет. И предполагает, что предмет его поисков может находиться у нас. Я вижу этого фрица насквозь. Скорее всего, ему нужна одна из рукописных книг. Похоже, он готов за нее душу дьяволу заложить. Если еще не заложил.
– Неужели вы считаете, что этот иностранный господин способен выкрасть наши находки?
– Не исключено. Возможно, Крюгер агент какого-нибудь богатого коллекционера. Мне доложили, что прежде чем зайти ко мне, он самым тщательным образом осмотрел комплекс, как снаружи, так и внутри, и не просто осмотрел, а все сфотографировал и сделал записи в блокноте.
– Все туристы так делают, – возразил Глеб. – И вообще – мне кажется, вы сильно сгустили краски.
– Ну уж нет! Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Он что-то задумал.
– Все равно не верится. Солидный господин, иностранец – и вор…
Глеб с сомнением покачал головой.
– Естественно, сам он воровать не пойдет. Наймет кого-нибудь. У нас за деньги что хочешь сделают. А за большие деньги – тем более. В последние годы столько было таких случаев… Слава Богу, нас пока миновала чаша сия. Директор бросил взгляд на иконку, которая висела возле книжного шкафа, и быстро перекрестил воздух.
– Так что, я думаю, нам еще придется о нем услышать, – продолжил он. – Не хотелось бы, но… Такие люди на полпути не останавливаются. Уж поверь мне, парень…
Мысли и воспоминания Глеба прервал отец:
– Глеб! Ты что, оглох? Зову, зову… Поднимайся, перекур закончен. Нам еще топать до места как минимум два часа.
Спустя несколько минут они уже спускались в луговину, чтобы по берегу небольшой речушки выйти к тропе, которая вела к Трем Могилам.
Глава 2. ГЕНЕРАЛ ОРДЕНА ИЕЗУИТОВ
Ксендз Рудзевич, выпроводив последнего прихожанина, с облегчением вздохнул. Служение Господу – тяжкая ноша, но не настолько же. Эти русские поляки такие странные, чтобы не сказать больше…
Рудзевич втянул ноздрями воздух, поморщился и беззлобно сказал:
– Пся крев, холера ясна!
Помещение наполняли запахи пота, табака, давно не мытых тел и самогонного перегара. Прихожане, многие из которых были совсем недавно обращены в католическую веру, перевоспитанию поддавались с трудом.
Конечно, кардинал, оказавший ему большое доверие, может не сомневаться – свой долг перед святым престолом он будет выполнять с большим усердием и прилежанием. Но что делать, если божье слово до его советизированной паствы доходит с трудом? А если и доходит, то чаще всего вместе с похмельным синдромом. Гораздо проще наставить на путь истинный какого-нибудь захудалого негра из африканской глубинки, нежели бывшего колхозника или работягу.
Ксендз снова вздохнул – на этот раз тяжело, с тихим стоном, – и направился в свои «апартаменты». Они представляли собой небольшую комнату вместе с кухонькой площадью шесть квадратных метров и находились в помещении, которое заменяло верующим костел. Раньше в этом здании была контора потребкооперации. Но с приходом демократии многие колхозы и совхозы развалились, деревни и поселки обнищали, и кооперативные магазины закрылись из-за нерентабельности.
Какое-то время начальники от кооперации продолжали занимать свои кабинеты, а затем как-то тихо и незаметно разбрелись кто куда. Контора осталась бесхозной. Понятное дело, сельские труженики, наученные годами правления тех, кто именовал себя «умом, честью и совестью эпохи», жить по коммунистически, не зевали. И вскоре от конторы остались лишь стены – без окон, дверей, без деревянного пола и даже без крыши, на свою беду крытой оцинкованным железом.
Рудзевичу в его просьбе власти не отказали и продали контору и участок земли за чисто символическую цену. Ему нужна была молельня, потому что строительство часовни обещало затянуться до той поры, пока рак свистнет, а для районного начальства было очень важно, чтобы люди не докучали им разными просьбами и требованиями.
Пусть уж лучше народ молится, нежели начнет с транспарантами в руках качать права под окнами здания районной администрации.
То, что ксендз – католик, никого не смутило и не удивило. За последнее десятилетие в некогда православной области не появились разве что почитатели богини Кали[3]. Различные секты плодили и размножались как грибы после дождя.
Коллектив, на который можно было опереться в своих трудах, у ксендза был. В поселке жило множество семей поляков (если не сказать большинство), в свое время сосланных большевиками в Сибирь уж неизвестно за какие провинности. Когда полякам вышла амнистия, они не стали возвращаться на свою родину (кто бы им это разрешил?), лишь поменяли холодный север на более благодатные края.
Все поляки, в пику своим большевистским угнетателям, исповедующим в открытую коммунизм, а втихомолку православие, так и остались католиками. Поэтому приезд Рудзевича они встретили с большим энтузиазмом. И вскоре благодаря их усердному бесплатному труду контора потребкооперации превратилась в католическую молельню, звучно наименованную костелом. Конечно, это было не то, что хотелось ксендзу. Но всевышний велел терпеть, и Рудзевич терпел, работая каждодневно, как пчела. Вскоре его стараниями количество прихожан возросло, многие бросили пить и даже курить. И молва о святом отце, о его добром сердце и великих щедротах, покатилась по окрестным селам как колобок.
Сегодня Рудзевич весь день ощущал какое-то беспокойство. Во время службы ему вдруг показалось, что он не застегнул ширинку, и хотя брюки были скрыты под церковным облачением, ксендз сбился на полуслове, и его бросило в пот. К вечеру внутреннее волнение усилилось. Рудзевич места себе не находил. Наверное, магнитная буря, думал он, пытаясь успокоиться. В его годы (Рудзевичу недавно исполнилось сорок лет) на здоровье влияют и вспышки на солнце, и полнолуние, которое приносит бессонницу, и даже землетрясения на другой стороне земного шара.
Ксендз достал из холодильника свиные колбаски, которые он готовил собственноручно, и положил их на горячую сковородку, где уже скворчал жир. Аппетитный запах жареного мяса со специями мгновенно наполнил кухоньку и выплеснулся в открытую форточку.
Во дворе тихо заскулил голодный пес; он сидел под окном и смотрел, не отрываясь, на занавеску, которая скрывала хозяина от его по-человечески умных и тоскливых глаз. Пса Рудзевич завел после того, как воры украли у него кур. Ксендз относился к еде очень серьезно. Поэтому он предпочитал овощи со своего огорода – без нитратов, мясные продукты и яйца – из собственного хлева, когда живность кормится не подозрительной смесью неизвестно чего под названием комбикорм, а качественным зерном, отрубями, свеклой и картошкой.
