— Где будем его решать? — деловито спросил толстяк. — В сарае опасно: могут услышать выстрел. Предлагаю повесить…
— Подожди, Коротков! Подожди! Я могу тоже спасти тебе жизнь! — с торопливой горячностью заговорил Камышинский, подбегая к столу. Перегнувшись, он схватил Короткова за руку. — Подожди, Коротков!.. Я могу многое сказать…
— Замолчи, вражина! — Коротков брезгливо вырвал руку из его цепких пальцев. — Уведите его!
— Нет! Нет! — Камышинский бессвязно бормотал. Нижняя челюсть его отвисла, он озирался, стараясь найти выход и отдалить свой смертный час. — Зачем же так! Когда меня выпустили из тюрьмы, я ведь не скрылся… Я многое там узнал!.. Штуммер… — Он вдруг осекся, повернулся к Тоне и истерически крикнул: — Уберите ее!.. При ней я не могу говорить!..
— Увести! — приказал Коротков, и толстяк, ухватив Камышинского за плечи, приподнял его, вытолкнул за дверь и скрылся за нею сам.
Из сеней донесся вопль, Тоня услышала, как упало тело.
Человек в черном пальто побледнел, но не сдвинулся с места.
— Да помоги ты ему! — вдруг яростно набросился на него Коротков. — Все вы белоручки!..
Человек торопливо выбежал.
Тоня молча сидела у окна, стараясь не смотреть на Короткова. «Предатель убил предателя! Зачем Коротков это сделал? — думала она. — И почему при ней? Неужели он считает, что она до сих пор не поняла, кто он? Штуммер совершил грубую ошибку, в результате чего Коротков нарушил законы подполья и тем разоблачил себя».
— Товарищ Коротков, — тихо начала она, — мне вам надо кое-что сказать…
— Говори. — Коротков приблизился к ней, в его желтоватых глазах появилось выражение настороженного любопытства. — Ты хочешь мне помочь?
— Да, хочу…
На его лбу выступила капелька пота.
— А что ты можешь сделать?
— Еще не знаю! Кое-кто у меня есть на примете.
— Когда сумеешь сказать точнее?
— Дня через два.
— Буду ждать. Спасибо… Ты хорошая девушка. — Сцепив пальцы, он щелкнул суставами. — Только запомни мой новый адрес: Картомышевская улица, угловой дом с продовольственным магазином. Второй этаж, во дворе…
Она вернулась домой перед самым комендантским часом и бросилась на диван. У нее хватило сил только скинуть туфли, и она заснула раньше, чем голова коснулась шершавой плюшевой подушки.
— А вы убеждены, что она живет именно в этом доме?
— Да, Карл Иванович. Парадный подъезд, второй этаж, квартира восемь. Она уже около года здесь…
В голубых глазах Тюллера — беспокойство. После тщательного обсуждения с Егоровым и Федором Михайловичем, в каком виде ему лучше всего явиться пред ясны очи дочери, он надел один из своих лучших костюмов, темно-серый в золотистую крапинку. Пусть Зинаида сразу поймет, что он вполне благополучен и не пришел к ней просить о помощи.
Полноватый, с коротко подстриженными седеющими волосами, он держался уверенно, с той независимостью, какую ему обеспечивало положение «фольксдойче». В театре говорили, будто в Берлине у Тюллера есть влиятельные друзья. И он сам заботился, чтобы эти слухи разрастались: в столь сложном положении никогда не мешает, чтобы к уважению примешивался страх.
Он был одним из наиболее хорошо законспирированных участников группы. В своей «специальности» — печати и штампы на документах — старик достиг поразительного мастерства. Еще ни разу паспорт, побывавший в его руках, не вызвал подозрения при прописке в полиции.
— Собственно, зачем вам нужно, чтобы я пригласил Зину и Фолькенеца на свою дачу? — требовательно спросил Карл Иванович у Федора Михайловича, который, как и следовало ожидать, взял эти трудные переговоры на себя. — Кто вставит стекла, починит крышу?
— Видите ли, Карл Иванович, ваша дача нужна для того, чтобы на ней была совершена помолвка.
— Помолвка? Чья помолвка?
— Вашей дочери Зинаиды с, очевидно, вам известным полковником Фолькенецем.
Пораженный, Тюллер умолк.
Федор Михайлович долго прикуривал сигарету.
Наконец старик нашел в себе силы заговорить:
— Вы знакомы с Зинаидой? Неужели она действительно выходит замуж за этого… Он, по-моему, работает в гестапо?
— Нет, в абвере. Впрочем, это мало меняет суть дела. К сожалению, Карл Иванович, с Зинаидой я не знаком.
— Так! — Тюллер все еще не мог оправиться от удара. — Но чем, собственно, я могу вам помочь? У нас ведь с дочерью, в общем, полный разрыв. Уже много лет мы с ней не встречаемся…
— Знаю. И мне известны причины.
— Тогда тем более вы должны понимать…
— Дорогой Карл Иванович! Поверьте, что, если бы у нас были другие пути, мы бы вас не беспокоили.
— Что вам еще известно?
— Зинаида больше года связана с Фолькенецем. Как развивались их отношения, мы, естественно, не знаем, но можно с уверенностью сказать, что за это время она никого не выдала. Ни единого человека.
— А как она могла выдать? Разве она что-нибудь знала о подполье?..
— Да! Она осталась в Одессе как хозяйка явочной квартиры. Дала обязательство сотрудничать с тем, кто к ней придет и назовет пароль.
— И к ней приходили?
— Да, но она решительно отказалась помогать.
— Значит, предала?
— Нет! — решительно возразил Федор Михайлович. — Ее нельзя называть предательницей. Она ведь могла повести себя совсем иначе!
— Боже мой, как все сложно! — проговорил Тюллер. — Если бы вы только знали, как мне не хочется к ней идти, да еще с таким делом!
— Понимаю, Карл Иванович.
Они разговаривали в одной из маленьких комнаток за кулисами театра. Среди макетов старинных замков и венецианских дворцов — готовился новый водевиль — едва уместились две табуретки с пестрыми разводами краски.
— Федор Михайлович, коль скоро помолвка должна состояться на моей даче, мне важно знать основное: Фолькенец будет убит или нет?
— Нет, он не будет убит, Карл Иванович.
Тюллер помолчал.
— Вы должны обещать, что Зинаиде не будет причинен вред.
— Как понимать «вред»? — осторожно переспросил Федор Михайлович.
— Ну, она не будет ранена, например…
— Многое зависит от ситуации. Война ведь…
— А я? Что я должен буду делать?
— Когда развернутся события, вы сразу должны стать на сторону Фолькенеца и его друзей. Шумите как можно громче. Это отведет от вас подозрения.
— А разве шум вам не помешает?
Федор Михайлович потрепал Тюллера по плечу:
— Дорогой мой человек! Когда начнется шум, все уже будет кончено.
За дверью послышались шаги. Они замолчали. Тюллер на всякий случай придвинул ведерко с краской и обмакнул кисть.
— Вам нравится этот замок?
— О! Конечно.
Шаги удалились.
— Дьявольски хочется курить, — вздохнул Федор Михайлович.
— Но когда же, когда именно состоится этот пир во время чумы? — спросил Тюллер.
— Нам стало известно, что в связи с предполагаемым отъездом в Берлин Фолькенец решил совершить помолвку буквально на днях.
— Но ведь Фолькенец, как говорят у нас в Одессе, большая шишка! Вы уверены, что сумеете с ним справиться? Он весьма осторожен.
Тюллер помолчал, потом круто повернулся к Федору Михайловичу и сказал:
— Дело ваше, но я могу дать согласие только в том случае, если вы гарантируете безопасность Зинаиды.
— Гарантирую! — поднял руку Федор Михайлович.
— Ну, а что, если я все же не сумею уговорить ее?
— Тогда, возможно, операция сорвется.
— Вы возлагаете на меня всю полноту ответственности? Это жестоко, Федор Михайлович.
— Нет, Карл Иванович, просто на вас вся надежда.
Тюллер зябко повел плечами.
— Не знаю!.. Не знаю, как к ней прийти. Полтора года не виделись, и вдруг этакая вспышка отцовской нежности! Дорогая доченька, я счастлив, что ты наконец полюбила достойного человека, и все такое прочее… И твою помолвку мы устроим на даче, где я и дам тебе свое отцовское благословение… О-о-о! Дешевый фарс. Не такой дурак, наверное, этот Фолькенец, чтобы не заподозрить здесь ловушки.
— И все-таки давайте попробуем. Для того хотя бы, чтоб потом сказать: мы сделали все возможное!
— Ну-ну, — сказал Тюллер. — Дайте мне день для подготовки и установите наблюдение за ее домом. Я должен быть уверен, что не встречусь с Фолькенецем.
— Будет сделано!
— Я жду вас, — сказал Егоров, останавливаясь в воротах. — Фолькенец уехал минут десять назад и теперь уже раньше вечера не вернется. Будьте спокойны…
Тюллер скупо улыбнулся плотно сомкнутыми губами, на мгновение остановился, словно для того, чтобы обозначить старт, с которого начинается его путь в неведомое, круто повернулся и двинулся к подъезду.
Несколько минут он собирал душевные силы, чтобы нажать на кнопку звонка.
