было спасать, но никто не знал, как. Дело осложнялось тем, что нельзя было поднять шум в прессе. Со стороны история выглядела, как банальная уголовщина, так что обывателю могло показаться, будто артистическая богема защищает проштрафившегося мальчика-мажора. Вставал вопрос, что делать и как действовать в сложившихся обстоятельствах?
Толковый совет дал генерал Воронцов, к тому моменту уже давно вышедший на пенсию.
– Организуйте письмо театральных деятелей, распишите в нем все, как было, и отправьте прямо в администрацию президента. На мальчонку нашего такой дракон оскалился, что ему только в администрации голову смогут открутить.
Открутить, конечно, голову дракону не открутили, но дело закрыли, а Волин тихонько перевелся в Следственный комитет, где и работал теперь не на страх, а на совесть. Бабушка умерла, но Сергей Сергеевич уже любил Волина не из-за бабушки, а самого по себе. Да и старший следователь привязался к старому ворчуну, как к родному.
И вот теперь генерал лежал с простреленной головой в холодном московском морге, а он, Волин, не мог даже на похороны к нему прийти. Хотя почему не мог? Еще как мог. Черт с ним, с этим Корзуном и с этой «Венерой стар», дело подождет, а он хоть на день в Москву да слетает. Страшнее всего, что именно из-за него, Волина, и убили несчастного старика, достал-таки его проклятый фигуринский дядюшка…
Старший следователь не чувствовал, как по щекам его текут горючие слезы, а Иришка сидит рядом и обнимает его, прижавшись к нему всем телом. Ничего, он еще доберется до убийцы, и тогда он с ним такое сделает, что тот пожалеет, что на свет родился. Он криком кричать будет, он на коленях станет молить, чтобы Волин его правосудию отдал живым, даже если его потом на пожизненный срок законопатят…
Тенькнул мобильник старшего следователя – пришла эсэмэска. Иришка взяла мобильник, бросила на него беглый взгляд, и глаза ее округлились.
– Тебе, – сказала она неуверенно, – сообщение…
– Черт с ним, – отвечал старший следователь безнадежно, – подождет.
– Нет, это… – она сглотнула, – это от Воронцова сообщение.
Он поднял на нее тяжелый взгляд. От взгляда этого ей захотелось немедленно выбежать из комнаты. Но она все-таки справилась с собой.
– Сам посмотри, – сказала она робко.
Он взял телефон, поглядел.
«Я живой, – гласило послание. – Живой, не волнуйся».
Он снова поднял глаза на Иришку, но теперь в них горела робкая, какая-то детская надежда.
– Не может быть, – проговорил он. – Не может бы…
И стал лихорадочно тыкать пальцем в экран, никак не попадая в нужное имя. Наконец он все-таки соединился с Сергеем Сергеевичем. Один длинный звонок, второй, третий, четвертый… Когда стало окончательно ясно, что чуда не произошло, что все это – только дурацкий розыгрыш, трубку на том конце все-таки подняли.
– Алло, – сказал ворчливый голос Воронцова, – вот люди, в туалет не дадут отойти.
– Старый черт! – закричал Волин, именно так в сердцах звала генерала бабушка. – Все-таки живой?!
– Они не дождутся, – отвечал Воронцов, и слышно было, что он улыбается.
– Но как, как?! Кого же тогда убили у тебя в квартире?
Следующие три минуты Волин только молча слушал, открыв рот. Из рассказа генерала выяснилось следующее.
Незадолго до убийства к генералу нагрянул в гости его бывший сослуживец, такой же старый одёр, только в звании полковника. Воронцов оставил того дома, а сам побежал в магазин – печенья к чаю купить, и вообще. Убийцы, беспрепятственно войдя в дом (ну да, он же дверей не запирает) – так вот, убийцы, свободно войдя в дом, застали там старого полковника и, перепутав с хозяином квартиры, застрелили.
– Как же они могли перепутать? – спросил Волин. – Вы с ним что – близнецы?
– В нашем возрасте – все близнецы, – отвечал Сергей Сергеевич. – У нас не физиономии, а старые морщинистые жопы. В жизни одну от другой не отличишь, если лично не знаком.
Вернувшись домой и обнаружив старого товарища мертвым, а компьютер украденным, Воронцов живо смекнул, что охотится за ним не кто иной, как дядюшка Фигурина, начальник его охраны Соколовский.
Он, конечно, сам был виноват: недооценил Соколовского. Однако приходить к нему домой и расстреливать его гостей показалось генералу делом из рук вон выходящим. Стало ясно: если Соколовский узнает, что Воронцов остался жив, в покое он его не оставит. И тогда генерал решил не прояснять ситуацию. Пусть в ближайшее время все думают, что его убили. А он пока попытается подобраться к дядюшке поближе и отомстить за погибшего друга.
Волин был озадачен. Ну ладно, киллеры могли обознаться, но полиция?
– А что полиция? – усмехнулся генерал. – Документы приятель мой оставил в гостинице, телефон его забрали, убили его в моей квартире. Человек я одинокий, даже с соседями не вижусь. Так что опознать меня было некому. Тем более, я на горизонте появляться не спешу. В результате пошли по самому простому пути. Зато у меня появилось некоторое время на знакомство с господином Соколовским.
Волин молчал несколько секунд, потом вдруг сказал:
– Слушайте, Сергей Сергеевич, я вас очень прошу – не предпринимайте ничего в одиночку. Там, может, целая команда профессиональных убийц, и один вы все равно не справитесь, только голову зря сложите. Подождите, пока я вернусь, вместе что-нибудь придумаем. У вас есть пока, где спрятаться?
– Найду, – проворчал Воронцов. – На даче у знакомых скроюсь.
– Дача подойдет, – сказал Волин. – Как что-то прояснится, я вам позвоню.
Генерал положил трубку.
– Ух! – выдохнул старший следователь, глядя на Иришку бешеными глазами. – Еще пара таких новостей сегодня – и меня можно будет везти в больницу с инсультом. Или с инфарктом, на ваш выбор.
Иришка дернула его за ухо и сказала, что она бы на его месте не спешила. Вступил наконец и совринтенденте, который все это время молчал, меняя лицо с обыденного на скорбное, а потом – на радостное.
– Рагацци, – сказал он, – насколько я понимаю, случилось чудо, и старший друг нашего Арресто воскрес? Это, как говорят у вас в России, хорошо бы отметить. Тем более, что ты, Арресто, должен мне ящик пива.
– Ладно, – сказал Волин, – валяй, тащи свой ящик.
– Двадцать банок? – уточнил Серджио.
– С какой стати? – удивился старший следователь. – Шесть, не больше.
Пеллегрини возмутился. Синьоры, поглядите только на этого Гобсека! Такой день, второй подобный случай за две тысячи лет, к тому же пить это пиво будут все, а не один синьор комиссарио. И после этого он предлагает купить всего шесть банок! А еще говорят о широкой русской душе. Широкая душа, если хотите знать, начинается именно с двадцати банок пива. В крайнем случае –
