— Так же как и Нэнси, — прибавил он. — Мне никогда не приходило в голову, что это могло стать мотивом преступления. Дьявол! Я должен был что-нибудь рассказать об этом раньше...
— Ну, признаков ограбления все равно не было. Это была обычная тупиковая версия...
Мне казалось, что только один человек мог помочь мне подтвердить или опровергнуть эти слухи. Но я не посмел позвонить заранее. Я рискнул прийти...
Пляж на этот раз не имел того оттенка цвета слоновой кости, который помнился мне; в свете полумесяца он казался светло-серым.
Я постучал в дверь коттеджа, и когда она открыла, вид у нее был ошеломленный. В опушенных густыми ресницами глазах затаилась обида.
— Натан... Я ведь просила тебя больше не приходить ко мне.
Я держал свою соломенную шляпу в руке.
— Я знаю, Марджори. Прости! Но ты единственная, кто может мне помочь...
Она стала медленно закрывать дверь.
— Я предупреждала тебя, что не смогу тебе помочь.
Я втиснул свою ступню в дверной проем.
— Пожалуйста! Я ненадолго.
— Если тебя заметит леди Юнис...
— Они с дочерью ужинают сегодня вместе в «Британском Колониальном». Что-то вроде перемирия.
Марджори заколебалась.
— Откуда ты знаешь?
Я рискнул улыбнуться.
— Я сам это устроил.
Ее улыбка была одновременно усталой и настороженной. Она покачала головой.
— Ладно, Натан. Входи, — разрешила она, но прибавила: — Только не присаживайся.
Я стоял в до блеска чистой комнате, краем глаза замечая свежие цветы в вазе на круглом столе, на котором вверх обложкой лежала раскрытая книга «Затерянный горизонт».
— Я хотел задать тебе пару вопросов, — начал я.
Марджори стояла, скрестив на груди руки, слегка приподняв подбородок; на ней была голубая униформа горничной.
— Ладно, — согласилась она.
— Тебе известно что-либо о коллекции золотых монет сэра Гарри?
Она моргнула и приподняла голову еще выше.
— Да, у сэра Гарри было некоторое количество золотых монет, — подтвердила она.
— Много?
— Ну... небольшая шкатулка.
— Вроде пиратского сундучка?
Она кивнула:
— Но поменьше.
— Он был у него спрятан? Ну, в стенном сейфе или где-либо еще...
Марджори отрицательно покачала головой.
— На сундучке был висячий замок, но сэр Гарри не прятал его; он был у него в кабинете, стоял на книжной полке.
— А откуда ты знаешь, что там хранились золотые монеты?
Она еле заметно пожала плечами.
— Я однажды видела, как он пересчитывал их у себя в кабинете.
— Пересчитывал?
— Да... Он был пьян. Очень сильно пьян. Золотые монеты, они были рассыпаны по всему столу. Он собирал их в маленькие кучки. Шкатулка стояла открытой у его ног.
— Это был единственный раз, когда ты видела монеты?
— Да.
Вполне вероятно, что время от времени другие слуги могли видеть открытым этот сундучок с золотом. А может быть, Гарри, в подпитии, показывал друзьям его содержимое. А весть об этой шкатулке с монетами могла запросто распространиться...
— А леди Оукс ничего не говорила о пропаже этого сундучка?
— Нет. Дай подумать, я... я, впрочем, не помню, чтобы он стоял на полке.
— Я полагаю, ты не станешь ее спрашивать...
— Нет!
Ладно, поручу это Нэнси.
— Марджори, а ты не думаешь, что сэр Гарри мог стать жертвой вуду? Или... как это еще называется?
— Оуби, — подсказала она.
— Да, именно.
Она указала на стол, за который я и уселся. Она подошла к плите и налила мне чашечку чая.
— Оуби — это не колдовство вуду, — объяснила она. — Это багамская разновидность магии.
— Для меня это все — колдовство, — заявил я.
Марджори поставила передо мной чай, затем налила и себе.
— Оуби, — продолжала она, — это смесь: одна часть — африканская, другая — христианская.
— Похоже на колдовство, — повторил я.
— Но это не религия, Натан. — Она присела напротив меня. — Это способ лечения болезней или, для фермера, защиты урожая от кражи или непогоды; способ добиться успеха в бизнесе или любви...
— Кое-что и мне бы могло тут пригодиться, — заметил я.
Марджори вяло улыбнулась и заглянула в свою чашку.
— Это не религия... — повторила она. — Оуби — это нечто такое, что один человек, шаман, передает другому.
— Вроде того, когда кто-либо желает, чтобы человек умер; ты это имеешь в виду?
Она нахмурилась в задумчивости.
— Я так не думаю, — произнесла она наконец. — Оуби не приносит смерть путем нанесения ударов по голове и поджога. Оуби убивает на расстоянии.
— Ты хочешь сказать, что это что-то вроде сглаза или порчи?
Она кивнула с серьезным видом.
— А какие мотивы были у любого черного желать смерти сэра Гарри? Сэр Гарри, он был добр с ними. А использовать оуби мог только черный.
— А что если сэр Гарри крутил любовь с женщиной кого-либо из черных?
— Крутил любовь? — не поняла Марджори.
— Ну, в сексуальном смысле...
Она выглядела озадаченной.
— Сэр Гарри? Он любил мою леди Юнис.
— И у него в «Вестбурне» никогда не было посторонней женщины? Может быть, когда леди Юнис была в отъезде?
— Никогда!
Я отхлебнул чая.
— Вкусно! Что ты туда добавила?
— Мед.
Я улыбнулся.
— Вот если бы и меня ты называла этим словом!
Это мое замечание несколько смутило ее.
— Тебе пора уходить.
— Хорошо! — Я встал. — Спасибо, Марджори. Я тебя больше не побеспокою, даю слово.
В ответ на мою благодарность она кивнула.
— Кертису Томпсону удалось разыскать Сэмьюэла или второго парня?
— Нет. Ты была права, Марджори. Они давно уехали.
Она печально покачала головой.
— Иногда некоторых людей и некоторые вещи вернуть просто невозможно.
Не уверен, что она произнесла то, что хотела сказать, но затем она отвернулась в сторону, и ее глаза, впрочем, как и мои, наполнились влагой. Тогда я просто бросился вон из дома.
Теперь, сутки спустя, я стоял рядом с другой красивой женщиной, наблюдая издалека за похожей на вуду церемонией, или праздником, или черт знает чем еще, что называют рыбалкой. Сейчас музыка прекратилась, и музыканты поднесли свои барабаны к огню, вероятно, с тем, чтобы кожа на них подтянулась. Пока остальные участники церемонии стояли, сонно покачиваясь, в ожидании следующего музыкального номера, от толпы отделилась фигура и медленно, загребая ногами песок, приблизилась к нам.
Мужчине было на вид лет пятьдесят. Он имел белоснежного цвета волосы, брови и усы, гладкую кожу; на нем была распахнутая до пояса рубашка и закатанные брюки. Он был одним из рыбаков, но, к счастью, сюда явился без мачете.
Мужчина почтительно остановился в нескольких футах от нас.
— Я Эдмунд, — представился он. — Имею ли я честь говорить с миледи Дианой?
— Да, это я, — ответила, улыбаясь, Ди. — А это мой друг мистер Геллер.
— Мистер Геллер, — повторил мужчина. Глаза его слипались.
Я протянул руку, и тот, явно удивленный, пожал ее.
— Вы знаете, зачем мы пришли сюда? — спросила Ди.
— Да... Дэниел говорил, вас интересует золотая монета.
— Верно, — согласилась она.
— Следуйте за мной, пожалуйста, — произнес Эдмунд.
Даже безлунной ночью яркие краски деревенских хижин — зеленые, голубые, пурпурные — были заметны; безоконные, странного вида хибары из дерева и, местами, поржавевшего железа имели крыши из пальмовых листьев и двери из упаковочных корзин или из старых металлических рекламных щитов: там — чай «Тайфу», здесь — высококачественные нефтепродукты компании «Прэтс». Это был тропический Гувервиль, поселок безработных.
Эдмунд открыл перед нами дверь — свободно болтающийся на кожаных петлях красный рекламный щит «Кока-Кола»; внутри было жарко и душно от отсутствия вентиляции, и я явственно различал в воздухе приторный запах спиртного. Как это тут называлось? Кажется, «ганджа».
Однако в хибаре Эдмунда не было грязно — в ней висел гамак, стояло несколько деревянных ящиков и дощатых коробок, служивших мебелью, а земляной пол был тверд, как паркет.
— Простите, что тут нет удобного места для леди, — извинился мужчина.
— Все в порядке, — успокоила его Ди. — Так как насчет монет?
— Только одна монета, — уточнил Эдмунд. — Парень с Абако дал мне ее за то, что я кое-что сделал для его лодки.
— Можно взглянуть на нее? — поинтересовался я.
Он направился к одному из ящиков, вытащил из него клочок белой материи, развернул его и вернулся к нам с золотым совереном.
Мы с Ди рассмотрели монету.
— Это ведь не из пиратских сокровищ, не так ли? — спросила она меня.
— Конечно нет, ведь монета датирована 1907 годом, — ответил я.
— Эта монета чего-нибудь стоит? — поинтересовался Эдмунд.
— Двадцать шиллингов, — сказала Ди. — По я дам вам за нее двадцать американских долларов.
— Договорились!
Она протянула Эдмунду двадцатидолларовую банкноту, а мне передала монету, которую я тут же опустил себе в карман.
