— Успех бедного мальчика, который добился славы благодаря своим талантам, — уточнил Паррот. — Знакомое явление. Но равен ли успех счастью?
— Да, — твердо ответил Маликульмульк. — Но вернемся к скрипке. Брискорн кого-то подкупил, теперь я это вижу ясно. Но я не верю, будто это Манчини… так не может, не должно быть… В замок приехало десять итальянцев! Это две певицы, Аннунциата Пинелли и Дораличе Бенцони, два певца — тенор Карло Риенци и бас-баритон Джакомо Сильвани, затем квартет, который сопровождает обычно двух певцов, и оба Манчини. Брискорн мог договориться с Пинелли, он ведь у нас красавчик и щеголь, женщинам это нравится. Что, если она подала знак?
— А у меня мелькнула разумная мысль — что, если он как раз с Баретти договорился? Баретти мог притвориться смертельно пьяным, чтобы отвести от себя подозрения! — воскликнул Гриндель. — Что там старый Манчини говорил о пропаже скрипки?
Маликульмульк вздохнул — сколько раз повторять одно и то же? Однако мысль о соучастии Баретти и Манчини представляла всю отвратительную историю в новом свете.
— Дай Бог памяти, — проворчал он по-русски, а продолжал уже по-немецки: — После концерта оба Манчини остались в гостиных. Гости обступили их, задавали вопросы. Я издали видел это. Видимо, они просили мальчика сыграть еще, благо скрипка и смычок в руках. Старый Манчини, видя, что Никколо устал, решил отнести скрипку в комнату и вернуться обратно за комплиментами. Видимо, он полагал, что устроится еще одно выступление в частном доме. А может, давал возможность похитителям вынести скрипку без затруднений. Оба Манчини вышли из гостиных и направились к комнатам, что княгиня велела отвести артистам. Когда они уже были в нужном коридоре, то увидели, как квартет уходит прочь. Пьяного Баретти тащили дворовые люди. Старик и мальчик вошли в комнату, там никого не было. Они положили скрипку в футляр, а футляр сунули за шубы, решив, что там он в полной безопасности. Затем они вернулись в гостиные и договорились с обоими певцами, что поедут в гостиницу вместе. В комнату они вернулись уже вчетвером. Когда стали разбирать шубы, обнаружилась пропажа.
— Похоже, он действительно оказал любезность похитителям, — заметил Паррот. — Видимо, гуляя по гостиным, именно он подал знак Брискорну. Все сходится, все сходится… Но как вам помочь, Крылов, я пока не понимаю. Брискорн наверняка изобрел трогательную историю, в которую князь поверил безоговорочно…
Тут дверь аптеки отворилась. Но вместо младших Парротов влетела Тараторка, одетая наспех, не в шляпке, а в накинутой на голову шерстяной шали.
— Он тут, Варвара Васильевна, он тут! — закричала девочка, и тогда уж вплыла сама княгиня Голицына.
Все трое мужчин вскочили и вразнобой поклонились.
— Вот ты где, — сказала княгиня по-русски. — Ну-ка, подвинь мне кресло да расскажи подробно про Брискорна. Погоди! Сперва объясни, зачем ты в это дело впутался.
— По глупости, ваше сиятельство, — честно ответил Маликульмульк. — Вы изволили меня упрекать, будто по моей вине комната и скрипка остались без присмотра. Я решил разобраться. Я не полицейский сыщик, простите великодушно. Как сумел — так и разобрался. А Брискорн врет.
— Врет, — согласилась Варвара Васильевна. — Потому я и прискакала. Эта вот коза присоветовала, где тебя искать, и сама за мной увязалась. Я, Иван Андреич, сам знаешь, мужа люблю так, как дай Бог всякой честной женщине любить. И я по голосу его многое угадываю. Когда он битый час с Брискорном в кабинете просидел, а мне о том донесли, я за обедом узнать хотела, что там такое…
Тут лишь Маликульмульк осознал, что пропустил обеденное время. И удивился — голода не было.
— Князь мне отвечал, чтобы я попусту не беспокоилась, а я вижу — что-то он крутит. А о том, что ты был зван в кабинет и выскочил оттуда как ошпаренный, мне тоже донесли, — продолжала княгиня. — И, поскольку вы все трое в том кабинете шумели и вопили, то я и знаю, что речь шла об украденной скрипке и что ты считаешь, будто полковник в этом деле замешан. Если бы Брискорн после твоего бегства с князем объяснился как полагается, то я бы по мужнину голосу поняла, по лицу. А так — понимаю, что разговор был нехороший, и князь, может статься, понял, что ему врут, да почему-то вынужден полковника покрывать.
— Ваше сиятельство, — сказал Маликульмульк. — Хорошо ли нам об этом говорить посреди аптеки? Придут обыватели за лекарствами, увидят вас, что-то услышат — к чему это? Тут есть задние комнаты, если угодно…
— Угодно, — ответила княгиня. — Проводи.
Маликульмульк по-немецки объяснил Гринделю, что требуется, тот предложил комнатку на втором этаже. Туда можно было попасть через лабораторию, и княгиня с любопытством оглядела все ступки, колбы, реторты, котлы и, на отдельном столе, устройства для изучения проникновения дистиллированной воды в очищенную морковь и картофель.
Тараторка тихонько шла следом. Она оказала своей покровительнице услугу и была уверена, что ей позволят присутствовать при разговоре. Когда вошли в комнату, Варвара Васильевна ее заметила, но выгонять не стала, а указала на табуретку. Тараторка молча пристроилась в уголке.
— Если из-за Брискорна князь окажется в неловком положении, я не поленюсь, в столицу поеду, найду, кого попросить! Из полковников в капралы разжалуют! — пригрозила она.
И Маликульмульк поверил — про крутой нрав Варвары Васильевны ходили всякие легенды. Оставив столицу и сделавшись сельской помещицей, она стала отменной хозяйкой и всякий непорядок жестоко карала. Беззащитных крепостных щадила, да и они старались ей угодить, но был случай — она выехала из Зубриловки в гости к кому-то из соседей. По какой-то причуде судьбы ее сопровождал некий тамошний губернский чиновник. Дорога оказалась прескверная, княгиня измучилась и стала пенять чиновнику, что губернские власти не смотрят за дорогами. Он как-то неловко ответил. Поняв, что виновник ям и колдобин — именно он, княгиня, не долго думая, велела остановить карету, прямо посреди поля разложить чиновника и высечь плетьми. Тогда еще был жив ее дядюшка, Светлейший князь Потемкин, оттого делу не дали хода.
— Ну, что Брискорн учудил? Рассказывай прямо!
— Марье Павловне такое слушать не след, — подумав, сказал Маликульмульк.
— Ничего! Девице шестнадцатый год. Ты только выражайся поделикатнее.
Сообразив, что Тараторка может подтвердить его слова как свидетельница проказ в башне, Маликульмульк решился — и все изложил. Особо упомянул, что старый Манчини, похоже, смирился со скорой смертью Никколо и лечит мальчика лишь потому, что Аннунциата Пинелли не дает ему покоя.
— Еще и это, — произнесла расстроенная княгиня. — Ну что же, пора мне вмешаться. Я сейчас еду в гостиницу и забираю оттуда мальчика. И пусть старый негодник попробует возразить! В замке для него найдется комната, а Христиан Антоныч… Да знаешь ли, какое сегодня было чудо? Его шубу и шапку привезли и бросили в снег у Северных ворот! Видать, вор прознал, на кого руку поднял, перепугался и решил вернуть добычу.
— Не столь перепугался, сколь остерегся ее продавать, — усмехнулся Маликульмульк. — Шуба приметная. Скупщики краденого, я чай, следят за товаром, который брать опасно, а что с домашнего доктора семейства Голицыных шубу сняли — вся Рига знала.
— Дай мне бумагу и перо, я князю записку напишу, пусть пришлет сюда хоть адъютантов и солдат, что с караула сменились. Коли дитя уж обезножело — так чтоб было кому на руках до экипажа донести. Итальянцы в «Лондоне», кажись, остановились?
— Именно так, ваше сиятельство.
Маликульмульк подошел к двери и крикнул, чтобы в лаборатории услышали и принесли письменные принадлежности.
— А коровищу эту прогоню прочь, — сказала княгиня. — Мало ли ей добра сделано? Вот говорят — пригреть змею на груди! А я, вишь, корову на груди пригрела!
И сама же расхохоталась.
— Брискорн умело вскружил ей голову. У него к этому делу талант, и не так уж бедная Екатерина Николаевна виновна, — объяснил Маликульмульк. — Ему бы не в инженерных частях служить, а на театре Корнелева «Сида» представлять — дамы в зале влюблялись бы все как одна. Театр много потерял оттого, что это дитя в Инженерный корпус отдали.
— Ты мне про театр молчи! Кто комедию «Пирог» обещал? Вон Маша чуть не плачет — ролю, говорит, Иван Андреич хотел для меня написать, да все не соберется! А она должна для правильного воспитания играть в домашних спектаклях.
— Варвара Васильевна! — Тараторка соскочила с табурета и опустилась на корточки у княгининых колен. — Да я его прошу, прошу!..
И они на два голоса устроили бедному драматургу основательную выволочку. Спас его Паррот, принеся бумагу и чернильницу с пером.
— Осмелюсь предложить вашему сиятельству кофей, печенье и конфекты, — сказал он по-французски. — Кофей у нас отменный, если вам угодно вспомнить. И как раз только что сварен.
