— Я пойду вместе с тобой, — настаивал я.
— Звали туда меня, а не тебя, понял? Подумал бы лучше об Анне!
Я нахмурил брови.
— А если Анна попросила бы остаться тебя, ты бы ее послушал?
— Это совсем другое, — нахмурился Сигурд. Увы, ни он, ни я не могли сказать всего, что было у нас в душе.
Варяг пнул носком сапога землю и взял в руки свой огромный топор.
— Пора отправляться, иначе Боэмунд прикончит нас на месте. Хочешь пойти на верную смерть — твое дело.
Откровенно говоря, мне было уже все равно. Скорая смерть ждала бы нас в любом случае. Умирать же с Сигурдом мне было бы спокойней. Анне подобная мысль показалась бы предосудительной, но меня она обнадеживала.
Дорога в горы отходила от юго-восточной окраины города. Главная улица с ее протяженными колоннадами и широкой мостовой стала преградой для огня. Когда мы пересекли ее, то оказались на выжженной, усыпанной пеплом и углями земле. Кривые домишки перекосились и съежились, словно скомканная бумага. Повсюду виднелись дымящиеся развалины. Казалось, что мы идем между курящимися смоляными ямами.
— Вот оно, царство, которое создает для себя Боэмунд, — пробормотал потрясенный Сигурд. — Вот истинная цена его амбиций.
Сколько еще душ могла загубить сатанинская гордыня этого человека? Я не сказал этого вслух, ибо не хотел рассказывать Сигурду о новом коварном замысле Боэмунда и лишать варяга последних крупиц надежды. Я промычал в ответ что-то нечленораздельное, стараясь не вдыхать вредоносных испарений.
На то, чтобы пройти город насквозь, у нас ушло совсем немного времени. Лабиринт улочек, по которым я петлял всего за два дня до этого, сровнялся с землей, обратившись в пустынное пепелище. Теперь мы могли идти любой дорогой, обходя дымящиеся развалины и массивные железные предметы, все еще хранившие в себе жар.
Мы в два счета достигли начала дороги, там, где полого поднимавшаяся речная долина сходилась с крутым склоном горы Сильпий. Вначале идти было совсем несложно: широкая дорога шла мимо засаженных оливковыми деревьями террас и примостившихся на скалах загородных усадеб. Сосны, росшие вдоль дороги, все еще защищали нас от солнца, что было весьма кстати, ибо меня ужасно тяготили тяжелые доспехи, а висевший за спиной щит тянул меня назад. Сигурд не ошибся: последние девятнадцать лет не прошли для меня даром.
Даже в столь ранний час мы были не единственным отрядом, шедшим в гору. Впереди нас маршировали в свободном строю несколько групп рыцарей, пытавшихся рассеять свои страхи разговорами и смехом. Их присутствие не стало для меня неожиданностью. Можно было только радоваться тому, что нас разделяло приличное расстояние, в противном случае наша встреча наверняка закончилась бы стычкой. Кого я не ожидал здесь увидеть, так это десятки и сотни женщин — от босоногих девчонок в изорванных рубахах до седовласых бабушек в темных платках. Они несли с собой наполненные водой сосуды: ведра, кувшины, вазы и бочонки. Самые малые дети сосредоточенно несли в руках наполненные до краев чаши, а взрослые женщины тащили на плечах сразу по два бочонка. Эта бесконечная людская река в отличие от обычных рек чудесным образом текла не с горы, но на гору.
Сигурд указал на вершину горы.
— Не самое лучшее место для тяжелой работы!
— Зато и Кербоге там придется несладко.
Не знаю, что было тому причиной — усиливающаяся жара или вид наполненных водою сосудов, но мною неожиданно овладела страшная жажда. Заметив неподалеку хрупкую девчушку семи-восьми лет, я опустился на колени и, протянув к ней руки, взмолился:
— Дай мне водицы!
Она даже не остановилась.
— Пожалуйста! Я хочу пить!
Она отрицательно покачала головой. На ее перепачканном сажей лобике я заметил нарисованный пальцем крестик.
— Вода для воинов! — сказала она, не сводя глаз с чашки. — Не для греков.
После этого мне стало еще жарче. Через какое-то время дорога сделала резкий поворот и пошла на юго-восток, прямо на солнце. Доспехи обжигали мне тело, а солнце слепило глаза. Дорога стала заметно уже. Здесь не было ни вилл, ни деревьев. Мы замедлили шаг, заметив, что расстояние между нами и нашими попутчиками сократилось. Мне вспомнился наш переход через Черные горы с их едва ли не отвесными склонами и крутыми перевалами. Воины сбрасывали с себя доспехи и швыряли их вниз, они пытались продать своих коней, поскольку на тамошних тропах трудно было удержаться даже пехотинцам. Мулы срывались в пропасть целыми караванами. Мы тешили себя тогда одной-единственной мыслью: «Трудный поход и отдохновение в конце пути».
Вскоре появились и трупы. Раненные в боях у горной крепости воины пытались вернуться в город, но умирали по пути. Их становилось все больше и больше, они лежали там же, где упали. Иные из них выглядели так мирно, что казалось, они прилегли отдохнуть, утомившись подъемом. Тела других были изуродованы такими страшными ранами, что оставалось лишь удивляться, как они смогли проделать такое расстояние. Все они были ограблены и раздеты и успели превратиться в обиталище мух.
— Может, отправишься вниз? — спросил Сигурд. Истомленный жаром и жаждой, я уже не мог ворочать языком и молча махнул рукой вперед.
За следующим поворотом подъем стал более пологим. Это представлялось мне слабым утешением, поскольку мы находились немногим ниже уровня средней вершины. До нас доносились лязг оружия и крики, но это были еще не звуки битвы. Возле дороги возвышались два столба. К одному из них была прибита поперечина, придавшая ему форму креста. На другой столб, сужавшийся кверху, была насажена голова турка. Проходя мимо них, я поежился.
Дорога проходила через горловину и исчезала в распадке между средней и северной вершинами. На уходившем в западном направлении скалистом гребне высились могучие стены крепости. Над башней реял пурпурный стяг Кербоги.
— Еще идти и идти, — сказал Сигурд, указывая направо, за среднюю вершину. — Лагерь Боэмунда за этой горой.
Теперь мы шли по позициям франкской армии, которые нисколько не походили на привычное поле боя — с победителями и побежденными, нападающими и защищающимися. В кустарниках прятались воины, молча точившие свои мечи. За валунами таились лучники, готовые в любой момент отразить турецкую вылазку. Конников я не заметил. То тут, то там валялись трупы, десятки трупов. Но больше всего их было в ложбинке между двумя вершинами — она была буквально завалена ими. Ни та, ни другая армия не могла убрать их, поскольку ложбинка эта простреливалась с обеих сторон, и потому им оставалось только гнить под открытым небом. В воздухе стоял жуткий смрад. Там безнаказанно хозяйничало воронье.
— Некоторые из них лежат здесь уже неделю, — заметил Сигурд.
Я удивленно посмотрел на него и принялся загибать пальцы. С момента взятия города прошла неделя и один день. Мне казалось, что с той поры, когда мы стояли у стен города, минуло не меньше сотни лет.
Все эти дни Боэмунд надеялся сломить оборону антиохийских турок, защищавших свой последний оплот. В том, что ни одной из сторон не удавалось одолеть противника, не было ничего удивительного, ибо ни те, ни другие не умели сражаться в столь необычных условиях. Распадок между двумя вершинами ограничивался с одной стороны шедшей вдоль хребта стеной, а с другой — грядой отвесных утесов. Единственное, что могли делать армии в этой теснине, так это меряться силами, пытаясь оттеснить противника назад, тем более что Творец покрыл голый склон красной, как кровь, глиной и усеял его острыми, словно стрелы, камнями. В самом центре распадка виднелся разверстый провал, вид которого живо напоминал врата ада. Внутри него все было черно.
— Водоем, — поспешил рассеять мое недоумение Сигурд. — Первым делом Боэмунд лишил турецкий гарнизон воды. Он сбросил вниз несколько трупов.
Мы продолжили подъем и, взобравшись на гребень горы, увидели перед собой как на ладони укрепления высокой квадратной башни и отходившие от нее стены крепости.
Именно здесь были сосредоточены основные силы Боэмунда, и я тут же понял, почему предводитель норманнов, испытывавший явный недостаток в людях, рискнул поджечь город. Его войско находилось в весьма стесненных условиях. Воины сидели прямо на земле под полуденным солнцем, молясь и гоняя мух, в ожидании того момента, когда враг вновь пойдет в атаку. Ранены были почти все.
Я обратил свой взор к подножию башни и лишний раз убедился в том, что сегодня утром мы далеко не первыми поднялись на эту гору. Расположившиеся в круг военачальники держали совет, не обращая ни малейшего внимания на умирающую армию. Я узнал высокую митру Адемара, гордую выправку графа Раймунда, а также графа Гуго, герцога Роберта и Танкреда. Из военачальников высшего уровня отсутствовал только герцог Готфрид. Над ними высился Боэмунд, дерзко и заносчиво задравший голову. Туда-то мы и направили свои стопы. Конечно, я мог бы ославить Боэмунда перед прочими военачальниками, сказав им, что он лишил нас последней надежды на спасение, но на это у меня не хватило духу, тем более что он, вельможный воевода, наверняка поднял бы меня, жалкого грека, на смех, а затем и вовсе заставил бы замолкнуть навеки.
