– По этому номеру я могу позвонить тебе? – спросил я, пытаясь понять, зачем ему это нужно.
– Владелец этого номера может связаться со мной, – сказал Кампанья. – Позвони им, а я перезвоню тебе.
Щелчок в трубке означал окончание нашего разговора.
Меня должен был потрясти этот звонок, но вместо этого я почувствовал странное разочарование. Как и «Бергофф», Кампанья не сильно изменился. Еще одна примета Чикаго – судя по сообщениям газет, контрабандой мяса занималась Компания Нитти. На нее не повлияло введение продовольственных карточек.
Я глотнул сладкого кофе со сливками и сделал еще один звонок по поводу кредитных чеков.
Вскоре после трех кто-то постучал в мою дверь. Это был сильный и уверенный стук.
– Открыто! – крикнул я.
Сержант морской пехоты вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Ему было лет сорок; он был одет в отглаженные голубые брюки, рубашку цвета хаки с галстуком и шляпу. На блестящих ботинках отражался свет люстры. Он держался очень прямо, по-военному.
– Рядовой Геллер? – спросил он, снимая шляпу. В другой руке он тоже кое-что держал – маленькую синюю коробочку.
– Да, – ответил я, вставая. Он показался мне знакомым. Кем был этот человек? Он подошел к моему столу.
– Я пытался дозвониться вам, но телефон был занят.
– Да, извините. Мне много приходится звонить по работе. Черт, я вас знаю. Вы – сержант, который меня определил в армию.
Я обошел свой стол и протянул ему руку. Мы обменялись рукопожатием, а он переложил шляпу в ту руку, в которой держал коробочку. Его улыбка была сухой, рукопожатие – уверенным.
– Добро пожаловать домой, рядовой, – произнес он.
– Что привело вас сюда, сержант?
Он вручил мне маленькую квадратную коробочку с закругленными углами.
– Мне выпала честь передать это вам, рядовой Геллер.
Я открыл коробочку, ожидая увидеть внутри часы. Вместо этого там оказалась медаль.
– Это ваша Серебряная Звезда, рядовой, – за отвагу. Поздравляю вас.
– Я... да, благодарю вас... Я... черт... Даже не знаю, сержант. Это смешно.
– Смешно?
– Мне не кажется, что я совершил нечто, достойное медали. Я делал то, что должен делать. Единственная медаль, которую мне по душе носить – вот эта. – Я указал большим пальцем на Недобитую Утку, приколотую к лацкану моего пиджака. – Я сделал то, что должен был сделать. Но получать медали за убийства людей – я не знаю.
Его рот превратился в узкую полоску, из которой таинственным образом вылетали слова:
– Рядовой, корпус морской пехоты поносят на каждом шагу. Но в чем его никогда не обвиняли – так это в том, что за убийства мы даем медали. Мы выдаем медали за спасение людей – что вы с капралом Россом и делали в этой проклятой воронке от снаряда. И если бы я был на вашем месте, я бы только гордился этой медалью.
Я улыбнулся этому старому грубому крикуну. Старому? Он, вероятно, был всего года на три старше меня. Не то, чтобы это делало его моложе. Служил ли он в первую мировую войну? Ведь он тогда был ребенком, как и многие морские пехотинцы в то время.
Так или иначе, но я протянул ему руку еще раз, и он ответил на мое рукопожатие.
– Благодарю вас, сержант. Я ценю ваши слова. Он еще раз сдержанно улыбнулся мне и повернулся, чтобы уйти, когда я обратился к нему:
– Сержант!
– Рядовой?
– Вы случайно не знаете, вернулся ли один мой приятель в город? Он находился со мной в одном окопе.
– Вы имеете в виду рядового д'Анджело?
По спине у меня опять пополз холодок – но уже не такой, как при разговоре с Кампанья.
– Да, его. Он вернулся?
Сержант кивнул:
– Да. Он тоже храбрый молодой человек. Я вручил ему награду этим утром.
– Я бы хотел повидаться с ним.
Сержант улыбнулся.
– Я могу дать вам его адрес, если хотите.
* * *
Д'Анджело жил с дядей и тетей в Кенсингтоне – маленькой итальянской общине в дальнем южном краю города. Я сел на иллинойский рейсовый поезд, который проходил мимо пульмановского завода, где прежде работал мой отец, и локомотивного завода; оба завода теперь работали на войну и входили в список Элиота как потенциально опасные в отношении венерических болезней. Когда поезд проехал Сто третью улицу, я увидел дым сталеплавильных печей. Сидя в поезде, я думал о профсоюзах, о том, что профсоюзы значили для моего отца, чем для него была сама идея подобных союзов, и о том, что эта идея все еще была неплоха, но ее извратили, превратили в чистое надувательство такие жадные мерзавцы, как Биофф, Браун, Дин, Нитти, Рикка, Кампанья и всякие там Капоне. Неужели мы – д'Анджело, Барни, я – боролись за это?
В начале пятого я вышел из поезда на Сто пятнадцатой улице. Я перешел улицу, где несносный запах краски с завода Шверина Вильямса перемешивался непостижимым образом с одуряющим ароматом специй из многочисленных итальянских ресторанчиков. Я оказался на Кенсингтон-авеню – широкой, просторной улице, которая дала название всей общине. Этот необычный район, состоящий из четырех кварталов, был настоящим оазисом между шведским и польским районами; в нем даже была собственная церковь.
Кенсингтон – итальянский район – был единственным в Чикаго, которого почти не коснулась мафия.
Первый этаж маленького трехэтажного кирпичного домика был занят бакалейной лавкой. На лестничной площадке второго этажа была единственная дверь без номера, я постучал.
– Секундочку! – раздался крик за дверью. Женский крик. Дверь отворилась. За ней стояла стройная смуглая привлекательная девушка лет двадцати. Она была в рабочем комбинезоне, подчеркивавшем ее формы, а на голове ее была косынка, завязанная спереди узлом – в стиле тетушки Джемимы.
– Чем могу помочь? – спросила она довольно сердито, загораживая своим стройным телом дверной проем. Прядь волос, выбивающаяся из-под платка, была мокрой от пота, а лицо местами было запачкано.
– Моя фамилия – Геллер. Я друг рядового д'Анджело.
Девушка вспыхнула. Отступив от двери, она жестом пригласила меня войти.
– Натан Геллер, конечно. Вы – друг Тони. Он нам рассказывал о вас. И в газетах мы о вас читали.
Я вошел в маленькую гостиную. Мебель была красивой, но ее было немного: пышная софа, несколько стульев, радиола... На стенах висели католические иконы.
Указав на свой комбинезон и платок, она широко улыбнулась. Ее зубы были очень белыми, а глаза – очень карими.
– Извините. Я только что с работы на Пульмане.
Я улыбнулся ей.
– Роза-штамповщица?
– Мария-электросварщица. Хотите увидеть моего брата?
Казалось, что она одновременно полна надежды и грусти.
– Конечно. Значит, он здесь?
– Да. Конечно. – Мне показалось, что она удивлена. – Мы же находимся рядом с общиной Роуз-ленд. – Так называлась больница примерно в миле отсюда. Она продолжала: – Думаю, ваша компания может немного помочь Тони.
Она подошла ближе: от нее пахнуло потом – потом после хорошей, честной работы. Мне нравился ее запах. Она была, по сути, хорошеньким ребенком, и если бы я не пришел сюда выяснить кое-что о причастности ее брата к убийству, я, возможно, попросил бы ее номер телефона: до этого я никогда не встречался с электросварщицей. Или с сестрой убийцы, вспомнил я.
– Д'Анджело слегка не в себе? – спросил я. Я никак не мог заставить себя называть его Тони – не знаю, почему.
Она стояла очень близко от меня.
– Тони был чертовски расстроен. С ним все было в порядке, когда он вернулся домой. Мы были приятно удивлены тем, что у него такое хорошее настроение, учитывая, что ему пришлось пережить. Но когда он утром увидел газету...
– Убийство Эстелл Карей?
Девушка грустно кивнула.
– Он не перестает плакать. Не говорите ему, что я вам рассказала.
– Послушайте, Мария. Могу кое-что подсказать вам. В ее квартире были обнаружены письма и некоторые вещи вашего брата.
Она напряглась.
– Серьезно?
– Они еще не связали все это с... Тони. Но они сделают это. Копы и репортеры будут кружить вокруг.
– О Господи! Что же нам делать?
Я пожал плечами.
– Может, он побудет где-нибудь еще, пока все уляжется. Я не предлагаю вам спрятать его от полиции, но вы сможете уберечь его от репортеров.
Она кивнула.
– Конечно. Спасибо вам.
– Конечно. Я считаю, что вас надо предупредить. И ваших дядю и тетю, которые живут внизу. Мария снова улыбнулась. Приятная улыбка.
– Вы хорошо поступили.
Не очень-то хорошо. Я пришел сюда, чтобы посмотреть в глаза моему однополчанину и поговорить с ним об убийстве. О двух убийствах.
Но я должен был сделать это – предупредить его. И мне понравилась улыбка его сестры.
Я отведу вас к нему, – предложила Мария.
– Нет. Просто покажите мне дорогу.
– Хорошо. К тому же мне надо принять ванну.
Мне не хотелось думать о том, как она принимает ванну. У меня были другие дела.
Мария указала на коридор, куда выходили двери спален; в конце коридора была маленькая кухня, в которой теснились шкаф, стол и раковина. Слева по коридору была спальня.
