Том побелел.
— Да кто же…
— Фелиппес. — Поули словно выплюнул это имя. — Он член комиссии, расследующей призывы против иммигрантов. Он нанял писаку, который сочинил эти вирши, а затем подводил и подводил розыски к Марло, а когда глава комиссии не клюнул, изготовил доносы этих молодчиков. В прямом смысле слова стоял над ними, указывая своим псам, что писать.
— Но Кит же работает на него, хорошо ему служит. Не понимаю, зачем…
— Для Фелиппеса то, что Кит знает (или не знает) про Сесиля, куда важнее его способностей шпиона… или его жизни.
— Ты ему помешаешь.
— Да, — сказал Поули, и его черные глаза сверкнули. — Так приказал Сесиль. Но если бы и нет, я все равно бы…
Мотнув головой, Поули недоговорил. Время было на исходе.
— Вечером пятого Кит был с тобой, верно?
Том кивнул.
— Напиши об этом и подтверди клятвой.
— Хорошо.
— У тебя нет образчика его почерка?
— Есть.
— Отлично. — Положив ладонь на плечо Тома, Поули добавил: — Мы его вызволим.
Губы Тома сложились в улыбку облегчения. Повернувшись, он поспешил в свой кабинет, схватил лист бумаги и сел к столу.
Поули придвинул стул и сел рядом.
— А я? Мне тоже надо написать письмо. — И, вытащив из кармана кольцо, показал печатку.
Брови Тома взлетели к волосам.
— Сесиль доверяет тебе свою печать?
— Конечно, нет. Я изготовил копию.
Завершив вступление к своей эпистоле, Поули добавил:
— Когда мы закончим, если ты одолжишь мне свежего коня, я, возможно, доберусь до Лондона раньше них.
ВЕСТМИНСТЕР — СУМЕРКИ
Гроза унеслась, и, когда Марло привели в суд Звездной палаты, небо пленительно розовело девичьим румянцем. Коллегия, восседавшая в глубине зала, состояла из членов Тайно го совета, а также судей гражданского и уголовного судов, и в эти минуты выслушивала свидетельские показания. Свидетель утверждал, что видел, как некая женщина за час срезала три кошеля и обчистила пять карманов вблизи южного конца Лондонского моста.
Вытянув шею, Марло разглядел обвиняемую — хорошо одетую молодую женщину, лодыжки которой сковывала цепь. Возможно, это ее руку я чуть не схватил тогда, подумал он.
Выступили еще два свидетеля — пострадавшие, так они, во всяком случае, заявили — и опознали ее. Коллегия посовещалась.
— Неделя у позорного столба, — объявил председательствующий, и ее увели.
Марло оглянулся. Звездная палата была общедоступным местом и привлекала зевак, особенно когда театры бывали закрыты. Отлично, подумал он. Скамьи были заполнены. Если его арестуют, слух об этом распространится быстро, и, возможно, Фелиппес вмешается еще до ночи.
Оглядывая толпу, Марло узнал парочку завсегдатаев — старуху с сажей на лице и овсяными лепешками в руках, а также кислолицего пуританского проповедника, одетого всегда в один и тот же ветхий черный плащ. И тут Марло увидел Ричарда Топклиффа. Королевский заплечных дел мастер о чем-то разговаривал с мужчиной, чье лицо пряталось под полями перламутрово-серой фетровой шляпы. Словно ощутив взгляд Марло, Топклифф поглядел в его сторону. Смотрит на меня, как на свое жаркое. Не думает же он…
Мондер подтолкнул его локтем, и Марло позволил, чтобы его поставили перед коллегией.
— Кристофер Марло, тебе сообщили, что против тебя выдвинуты обвинения в атеизме и крамоле?
— На основании каких улик, милорд?
— Мы получили три показания о множестве твоих гнусных, богохульных кощунств. Под присягой эти люди сообщили, что ты поносишь Божье Слово, что ты склоняешь людей к атеизму. Всюду, где бы ты ни был.
— Ложь, милорд.
— Ты слышал, что я сказал «ТРИ», не так ли? Три доклада, подтверждающие друг друга.
— В таком случае, милорд, с сожалением вынужден указать вам, что в Англии имеются по меньшей мере три человека, готовые присягать за деньги.
Зрители не выдержали. По залу прокатился хохот.
— Тишина! — взревел председательствующий.
Марло взглянул на золотые звезды, рассыпанные по сводчатому потолку.
Что ты делаешь со мной?
Надев очки, председательствующий посмотрел на кипу бумаг перед собой.
— Тут говорится, что, по твоему утверждению, религию придумали, чтобы держать простых людей в трепете. Что, если бы ты взялся написать новую Книгу Божью, она была бы превосходнейшей и достойной восхищения, так как Новый Завет написан скверно. Что если существует Бог и хорошая религия, так католическая, потому что обряды у католиков красивее. Но ты предпочел бы, чтобы причастие давалось в табачной трубке.
К концу голос председательствующего перешел в гневный крик. Все мышцы на лице Марло напряглись. Он отчаянно подавлял желание расхохотаться и одновременно пытался — героически — придать себе вид возмущенного ужаса.
Перевернув страницу, председательствующий сморщился от отвращения.
— Ты утверждал, что архангел Гавриил — сводник Господа нашего, так как он принес Благую весть Марии.
У себя за спиной Марло услышал хихиканье.
— Милорд, торжественно клянусь, что ничего подобного я никогда не говорил.
— Тогда скажи мне, как ты объяснишь вот это? — осведомился в гневе председательствующий и вручил несколько листков секретарю.
На первом Марло увидел стихотворение. Пробежав глазами неуклюжие строчки, он покачал головой:
— Размер никуда не годится. Неужели вы думаете, что я способен сочинить такое?
Ни на кого из членов коллегии логика Марло ни малейшего впечатления не произвела.
— А второй документ? — вопросил председательствующий. — Документ, найденный в твоем бывшем жилище. Отрицающий божественность Христа. Томас Кид признался, что писал его ты.
— Значит, он… заблуждается, милорд. Я никогда не видел этой гнусности прежде, и почерк решительно не мой.
Тут раздался новый голос:
— Ваши милости, у меня есть доказательные подтверждения того, что говорит Марло.
Толпа загудела от удивления. Марло обернулся. Поули?!
— Приблизься! — приказал председательствующий.
Роберт Поули приблизился. Он нес два запечатанных свитка, заметил Марло, и старый лист бумаги, дважды сложенный.
После нескольких минут изучения председательствующий провозгласил:
— И вирши, и еретический документ как будто написаны не твоей рукой. А Томас Уолсингем клянется, что вечер пятого мая ты провел с ним в его загородном поместье…
Насколько письмо Тома могло помочь? Том больше не занимает важных должностей, однако он богатый землевладелец, и его фамилия чего-то да весит.
Но тут же этот вопрос утратил значение. Развернув второй свиток, председательствующий переменился в лице.
— Ах так, — сказал он, передавая его другим членам коллегии.
Их безмолвная озабоченность могла означать только одно: вмешался кто-то, обладающий настоящей властью. Марло ждал чего-то подобного от Эссекса, памятуя ряд поручений графа, которые он выполнял последнее время. Но письмо доставил Поули, и, значит, оно могло быть только от Сесиля.
Председательствующий поманил Марло к столу.
Марло заметил, что омерзение на его лице сменилось невольным восхищением.
— Тебя не арестуют, молодой человек. Но ввиду серьезности обвинения ты, пока с этим делом не будет покончено полностью, должен ежедневно являться в Тайный совет, который с завтрашнего дня будет пребывать в Гринвиче.
Марло почтительно кивнул. Про себя он дивился своему везению. Удача все-таки ему как будто не изменила. Ему уже не придется полагаться на рискованный план, как проникнуть в строго охраняемые гринвичские королевские владения, — на план, который он еще даже не придумал. Вместо того ему прямо приказано явиться туда. Конечно, эго не почетное приглашение, но и то ладно.
— Полагаю, ты здесь, чтобы отрезать мне язык.
Поули засмеялся.
— Кит, он слишком уж длинный. Но скажи, ты знаешь, что твоя улыбка теперь висит во дворце французского короля? Я думал, другой такой нет, но…
— Прошу прощения?
— Очень модный итальянский художник. Леонардо как его там…
— И он поразительно красив, насколько я понял?
— Леонардо?
— Тот, кто позировал для портрета.
— Это женщина. Миловидная, темноволосая.
Марло готовил разящий ответ, но тут кто-то ухватил его за локоть. Обернувшись, он увидел пуританского проповедника в ветхом плаще. Он последовал за ними в вестибюль и теперь всовывал ему в руку памфлет. На обложке Марло увидел гравюру: крылатый юноша стремительно падал в море. Икар. Прищурившись, он кое-как разобрал выцветшие латинские надписи: «Не предавайся гордыне, но стой в благоговейном смирении». И дальше: «То, что над нами, быть может, не для нас».
— Выслушай меня, — потребовал пуританин. — Дьявол свел тебя с пути истинного, молодой человек, но ты еще можешь спасти свою душу. Покайся! Отрекись от своих черных слов!
