Наилучшие пожелания от леди Уайльд, солидарной со мной в желании увидеть тебя в Лондоне, когда того потребует дружба, но не раньше.
Твой Стокер
P. S. Напоминаю тебе снова, Кейн, с Ф. и Н. не обсуждай мое маловероятное, весьма маловероятное внезапное заболевание.
Пятница, 17 августа
Терпеть не могу лгать Кейну, но надеюсь, что если он и узнает о моей недостаточной откровенности, то простит меня.
Напиши я о том, что в последние дни я слышу, как меня зовут по имени, Кейн или стал бы бранить себя за решение не возвращаться в Лондон, или, хуже того, вернулся бы, вынудив меня справляться не только со своими, но и с его разболтанными нервами.
Нет. Он не должен знать. И Сперанца не должна знать все, по крайней мере то, что я вернулся на улицы Уайтчепела. Это причинило бы ей слишком большое беспокойство, даже при том, что она презирает бессильную тактику бездействия, наблюдения и выжидания. Чего ждать? Нового убийства? Новой попытки заполучить сердце, которое он считает никчемным?
Мы оба, Сперанца и я, боимся, что одержимость Тамблти полная, хотя именно мы с Кейном дали ему достаточное основание искать нашей помощи в борьбе против Сета. Если только, конечно, такая внутренняя борьба действительно в нем происходит. Другим свидетельством в пользу полноты одержимости является выбор в качестве жертвы именно женщины. Это указывает на причастность Тамблти, ибо, как утверждает Сперанца после тщательного ознакомления с книгами Баджа и прочей литературой такого рода, какую только она смогла раздобыть, нигде не говорится о том, что взвешивать на весах Маат следует именно женское сердце. По утверждению Кейна, это и выдает Тамблти, законченного женоненавистника.
Итак, если первая женщина — его жертва, а у меня нет сомнений, что весь этот кровавый кошмар — грубая и неуклюжая попытка вырвать сердце — объясняется тем, что одним телом управляют две сущности… тогда, боюсь, последуют новые убийства. И избираться они будут среди самых никчемных обитательниц Уайтчепела. Стало быть, находясь именно среди них, мне следует наблюдать и выжидать.
Да, призыв «Сто-кер, Сто-кер» звучит, когда я скитаюсь по этим улицам, но, к счастью, не происходит сенсорной путаницы, как раньше. Благодаря этому зову я знаю, что он обитает в Уайтчепеле, охотится в Уайтчепеле. Но вот что интересно: если он — а это он показал достаточно ясно — не стремится ни свести меня с ума, ни вырвать мое сердце, тогда чего ради он упорно втягивает меня в свою безумную игру? Что ему от меня надо?
А что нужно мне? Зачем отправляюсь я по ночам, едва зайдет летнее солнце, блуждать по трущобам? Не в моих силах предостеречь женщин, стоящих на улицах поодиночке или группами по две-три (леди, ради безопасности держитесь вместе!) или беззаботно сидящих на ступеньках крыльца, болтая о том о сем, когда соседние переулки погружаются во мрак Эреба.[185]
Конечно, ближе к ночи, по мере того как все более настоятельными станут их потребности — напиться до одурения и раздобыть четыре пенса на оплату ночлега, — они с готовностью и рвением обратятся к своей малопочтенной работе. Но вопрос остается.
Чего я хочу, зачем я туда хожу? Да затем, чтобы определить, если мне удастся, тип одержимости Тамблти. Но не только. Еще и потому, что я хочу узнать побольше об этих женщинах. Я иду, чтобы понять, как могло случиться, чтобы Божье дитя было растерзано, как та женщина с Джордж-Ярд. Да упокоит и избавит Бог ее душу от тех ужасов, которые выпали на ее долю в последние мгновения ее земной жизни…
Быть выпотрошенной, истечь кровью и, мало того, остаться безымянной даже по прошествии десяти дней.
Разве она не была дочерью своей матери и своего отца тоже? Разве не доводилась кому-то сестрой, подругой, может быть, самой близкой? Не была помощницей или наказанием для какого-нибудь мужчины? Чьей-то матерью?
И я хочу это узнать, хочу понять! Но я и без того знаю, что эти женщины не никчемны, и с каждой ночью моих блужданий по Уайтчепелу моя ярость возрастает. Как он смеет? Как его демон смеет? И ярость делает тверже мою поступь.
Из архива столичной полиции[186]
Полиция большого Лондона
Отделение «Н»
24 августа 1888 года
Тема: Убийство 7.8.1888
Довожу до вашего сведения, что мистер Джордж Колльер, заместитель коронера юго-восточного Миддлсекса, в помещении «Общества рабочих парней» на Уайтчепел-роуд в два часа пополудни 23 августа сего года произвел следственные действия и вынес заключение в отношении смерти Марты Тэбрэм, она же Марта Тернер, именовавшаяся также Эммой, которая была найдена мертвой на территории квартала Джордж-Ярд, Уайтчепел, в 4.45 ночи 7 августа сего года.
Мистер Генри Сэмьюэль Тэбрэм, проживающий в доме № 6 по Ривер-террас, Ист Гринвич, опознал в покойной свою жену, ушедшую от него около 13 лет назад. Некоторое время он выплачивал ей по 12 шиллингов в неделю, но вследствие ее недопустимого поведения прекратил выплаты десять лет назад.
Генри Тернер, плотник, проживающий в доме для рабочих «Виктория» на Коммершиал-стрит-ист, Спиталфилдз, сообщил, что прожил с покойной около двенадцати лет и ушел от нее за три недели до ее смерти. По его словам, сам он в основном ведет трезвый образ жизни, и, когда покойная не пила, они прекрасно ладили. О том, что она в последнее время промышляла на улицах, он, по его словам, не знал.
Мэри Бусфилд, жена гравера по дереву, проживающая по адресу: Стар-плейс, дом № 4, Коммершиал-роуд-ист, заявила, что покойная и Тернер снимали комнату в ее доме на протяжении четырех месяцев и, задолжав плату, съехали без предупреждения шесть недель назад.
Мэри Энн Коннелли по прозвищу Перли Полл, вдова, занимающаяся проституцией, показала, что пила эль и ром в компании покойной и двоих солдат в нескольких пабах Уайтчепела, пока в 11.45 вечера 6-го числа они не расстались. Она (Коннелли) пошла с одним солдатом, у которого, по ее словам, были шевроны на плече и белая лента на шляпе, по Энджел-элли, а Марта Тэбрам направилась к Джордж-Ярд с другим солдатом, и больше она ее не встречала. Увидев тело убитой в морге, свидетельница сначала грозила утопиться, но потом сказала, что пошутила. Я потребовал, чтобы она оставалась в пределах досягаемости для следствия, поскольку к ней могут возникнуть дополнительные вопросы.
[187] Эдмунд Рид, инспектор
31 августа, пятница, 3 часа пополудни
Ужасна прошедшая ночь. Ужасен нынешний день.
Я обязан рассказать все по порядку. Должен продолжать делать записи для читателя. (Вопрос. Не этот ли дневник — единственное, что от меня останется как от писателя?) Чтобы сделать это, я пришел сюда, в «Лицеум», ибо он опять осквернил мой дом, изгнал меня оттуда, запятнав мое жилище кровью.
Записи, эти записи сейчас важнее всего, и потому я беру себя в руки, чтобы их продолжить.
Прошлым вечером, в сумерки, я отправился в Уайтчепел не маскируясь. В последнее время я именно так и поступал, ибо, случись мне нарваться на Эбберлайна одному, без Кейна, оправдать маскировку, учитывая, что я не слишком-то известен, было бы затруднительно. Лучше оставаться самим собой, Брэмом Стокером.
Пусть лучше инспектор думает, будто я влачу жалкое существование. Должно быть, я действительно имел вид завсегдатая трущоб, когда, стоя на углу Флауэр и Дин-стрит, наблюдал за женщинами и сам был объектом наблюдения. Тут я услышал первый удар пожарного колокола.
Я видел пожары раньше. Это зрелище смиряет гордыню. Оно заставляет задуматься о Боге, точнее, о природе, о естестве, а поскольку доза естества — это как раз то, в чем я нуждался, когда стоял там на углу, внимая сверхъестественному, внимая зову Тамблти, который зазвучал двумя или тремя ночами ранее, я последовал на зов колоколов пожарной тревоги. При этом мысли мои невольно обратились к возвращающемуся завтра в Лондон Генри Ирвингу. Узнав о шедуэллском пожаре, он наверняка огорчится из-за того, что пропустил столь волнующее и поучительное зрелище.[188]
Ибо Генри Ирвинг никогда не упустит шанса изучить все, что в один прекрасный день может каким-либо образом пригодиться на сцене. Именно по этой причине я подолгу прогуливался с ним, прислушиваясь к шуму дождя — как он стучит по черепицам, как по каменной мостовой, как по дереву, жести и т. д. По этой же причине мне как-то пришлось поехать с ним в Бат, чтобы посмотреть на город во время наводнения. Правда, вода быстро спала, и Генри вернулся домой разочарованным.
