Его не было с нами.
ВОПРОС. Под каким именем вас знал профессор?
Вера Павловна Холодова.
Папка № 39
— Откуда у вас снимок? — спросила Зелиньска.
— Так это Раса произвела неизгладимое впечатление на приказчика фотоателье, капнув ему сомы?
Ядвига кивнула.
Ванзаров по-гусарски расправил усы:
— Спасибо за честность, пани Зелиньска.
— Не стоит благодарности…
— Позволите задать вопрос, наверное, последний?..
— Попробуйте.
— Кто решил отравить сомой мистера Санже?
Выждав, Зелиньска ответила:
— Никто…
— Но вы же заставляли его привозить в «Сан-Ремо» молодых и богатых мужчин.
— Ах, вот что! — сказала она. — Вы ошибаетесь…
— Разве не вы напоили Санже ликером с сомой? Разве не вы шантажировали его некой бумагой? Разве не вы заставили подписать Эдуарда Севиера чек на пятьдесят тысяч? Надеюсь, вам известно, что Севиер умер пять дней назад?
— Вы не понимаете…
— Что именно?
— Обвинения не по адресу.
— Неужели? Кому же их адресовать?
— Вы не понимаете простых вещей…
— Кто же загадочный гений злодейства, если не вы, госпожа Медоварова-Холодова?
Зелиньска повелительно подняла руку:
— Обещаете быть откровенным?
Ванзаров обещал ничего не скрывать.
— Как вы узнали, что я приду именно в этот банк?
Раскрывать карты было нельзя, впереди у нее допросы у Герасимова. Пришлось сымпровизировать: после случая в Сибирском во все банки столицы было разослано предупреждение не выдавать крупные суммы на предъявителя без тщательной проверки. Особенно если предъявитель — дама. И сразу сообщать в полицию.
Доводы Ванзаров излагал без огонька.
— Ну, что ж… Откровенность за откровенность, — сказала Ядвига. — Вы хотите знать, кто напоил Санже? Так я скажу вам: я никого не предавала. Даже когда работала на охранку. А уж тем более сейчас…
Допрос зашел в тупик.
— А что, пани Зелиньска, все-таки попробовали сому? — спросил Ванзаров.
— Я не смогла.
— А Раса?
— Не знаю. Последние дни она сильно изменилась.
— Как вы собирались осуществить пришествие Сомы к народу?
— На все воля Божья.
— Зачем трижды телефонировали мне с угрозами?
Ядвига с интересом взглянула на него:
— А я думала, что ваша жена что-то напутала с этим телефонированием.
— Во-первых, не жена, а сестра. Первый раз четвертого января. Последний — вчера.
— Хотите поймать в ловушку? — она усмехнулась. — Не выйдет. Вы от меня ничего не добьетесь.
Ванзаров направился к ящику телефона, но остановился:
— Можно личный вопрос, пани Зелиньска?
— Слишком много вопросов… Но так и быть. Напоследок.
— Неужели за свободу вашей любимой Польши ни в чем не повинные дети должны были заплатить своей жизнью?
Зелиньска насупилась и ответила:
— Это мой личный расчет с петербургской полицией за арест пять лет назад.
Ванзаров покрутил ручку телефонного аппарата, назвал барышне на коммутаторе номер Герасимова. Полковник обещал доехать с Мойки за пять минут.
— Мечислав Николаевич, будьте добры надеть нашей гостье наручники. Клиенты Охранного отделения должны быть в надлежащем виде.
Ротмистр бережно защелкнул на тонких запястьях тертые браслеты.
Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке
Приятно было видеть знакомое лицо с расплывающимся синяком. Выглядел Шмель слегка удрученным, помятым и притихшим, крылышки ему подрезали основательно. Долетался агент-невидимка. Во всем этом была капелька дегтя: взяли беглянку не мы, а сыск. Впрочем, это одно и то же. Работаем ради одного дела и сохранения спокойствия в нашем отечестве. Чтобы не устраивать при посторонних ненужных сцен, мои люди взяли барышню накрепко, наручники надели наши, английские, а не хлипкие браслеты полиции. Она еще пыталась красиво уйти, кричала что-то вроде: «Да здравствует Польша», ну и тому подобные глупости. Можно понять ее состояние: такую умницу взяли. Подробности задержания я и хотел выяснить.
Когда крики ее на лестнице затихли и мы с Ванзаровым остались вдвоем, я спросил, как вышли на след.
— При расследовании смерти господина Наливайного удалось выйти на секретаря американской миссии господина Санже. Он заподозрил, что его хотят отравить и ограбить, указал, где можно взять преступницу. Я вам докладывал.
Умеет господин Ванзаров отвечать так, что и не придерешься. Однако так просто отделаться у него не получится. Спрашиваю:
— Какое отношение к этому имеет профессор Окунёв?
— Входит в круг подозреваемых.
— Что удалось о нем установить?
— Самодовольная личность. Улик и фактов недостаточно для ареста.
Какие они все-таки наивные, в сыске. Если бы мы об уликах беспокоились, борьба с врагами отечества давно бы уже встала на тормозах.
— Что-нибудь особенное заметили? — спрашиваю.
Ванзаров смотрит на меня чистыми и наивными глазами:
— Только одно: Наливайный — гермафродит. У него редкая форма полного двунастия, как уверяет господин Лебедев.
— Обстоятельства его смерти до удивления похожи на смерть мистера Санже и некой купеческой дочки Толоконкиной. Не находите?
— Именно так, — отвечает Ванзаров. — Все следы ведут к Окунёву, но пока не можем его взять крепко.
— Шмель какое имеет к этому отношение?
— Скорее, к господину Санже. Она хотела его тривиально обокрасть.
— Да, это на нее похоже. Вспомнила воровскую молодость. Что-нибудь еще она вам рассказала?
— Это было невозможно. После меткого удара ротмистра Джуранского она минут пять как очнулась. Думали уже карету «Скорой помощи» вызывать.
— В банке она от вас ушла, трое агентов убито. Где же вы ее поймали?
— Убит один, двое ранены. Взяли в «Польской кофейне». При помощи логических умозаключений.
Умен и хитер, извивается, как карась на сковородке. Никак его не прихватишь. Подумал: что время терять, все, что надо, Шмель и так расскажет, а потом, в случае чего, побеседуем с чиновником Ванзаровым.
Благодарю и прошу выдать дело гермафродита. Он заявляет:
— У меня этого дела нет.
— То есть как? — спрашиваю.
— К смерти Наливайного проявил интерес Особый отдел полиции и лично его заведующий господин Макаров. Вчера Николай Александрович лично изъял у меня дело, дав приказ прекратить по нему любые разыскные действия.
Взял себя в руки, спрашиваю спокойно:
— Что было в деле?
— Прошу простить, господин полковник, не имею права раскрывать обстоятельства. На этот счет имею строгий приказ от вышестоящего начальства. Я привык четко выполнять все распоряжения.
Что тут поделать! Прохвост Ванзаров строго следовал букве служебных инструкций Департамента полиции. И даже я, при всей своей власти, не мог отменить приказ Особого отдела. Пробую зайти с другого конца, ласкового:
— Родион Георгиевич, ценю вашу порядочность. Но хоть пару словечек, что вам удалось узнать о роли моего агента в этом деле? Приватно.
— Ну, разве приватно. Полонская имела контакты с убитым, но никаких улик ее виновности в смерти Наливайного я не нашел. А допрашивать вы запретили.
Изъяв фотографию Шмеля, я попрощался, но намекнул, что наша встреча, возможно, не последняя. Он выразил готовность оказать любую помощь. Скользкий господин, очень скользкий. Нам бы такой очень пригодился.
Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича
Скажу вам, Николай, не таясь: после таких скачек с препятствиями даже мне потребовался отдых. Кажется, служишь в сыскной полиции, работай с бумагами да свидетелей допрашивай. А тут не успел из одной фланговой атаки выскочить, как тут же с головой в новую. И без остановки. Что я, железный человек, что ли? Двужильный у меня командир, не иначе. Но и ему передышка потребовалась. Пригласил пройтись по морозцу.
Вышли мы на Екатерининский канал и направились к Театральной площади прогулочным шагом. Ванзаров руки за спину заложил, идет молча. Не смею нарушить его мысленного средоточения. Жду, когда сам начнет. А так и подмывает спросить. Но нельзя. Чего доброго, обидится, и наш поход в самом деле обернется пустой прогулкой. Надо терпеть.
И терпение мое было вознаграждено. Он под руку меня взял и говорит:
— Займемся, ротмистр, майевтикой.
— Не имею чести знать, — отвечаю.
— Повивальное искусство, с помощью которого поможем родиться истине. Как говорил Сократ, за неимением собственной мудрости буду задавать вопросы, а вы отвечать. Таким образом мы отыщем истину. Согласны?
Что тут сказать? Дело нам привычное — на вопросы начальства отвечать. Хоть командира эскадрона, хоть Сократа.
