Протасов писал на удивление быстро. Он никогда не делал точные копии, часто не прорисовывал детали, чтобы картина выглядела как предварительный набросок, менял ракурс, фон и освещение. Эта гонка подрывала его здоровье — он выглядел плохо, дышал вредными испарениями, но работал как одержимый. Я относил картины Кервадеку, а тот просил еще и еще, так как на них был устойчивый спрос. Выплачивая мне деньги, Себастьян не раз замечал, что моя любовница стоит мне недешево — он думал, что я продаю коллекцию ради женщины.
Мне безумно хотелось узнать, что Протасов делает с картинами. Ведь я тогда смог бы нанять еще художников и увеличить свой капитал. Но сколько я ни следил за ним, так ничего и не смог выяснить. Я знал, что у него появилась возлюбленная, что он общался с художниками-импрессионистами, но кто помогает ему старить картины, я так и не определил.
Однажды Протасов пришел ко мне взбешенный и рассказал, что был в галерее Кервадека. Он увидел там свои картины, которые хозяин выдавал за подлинные. Расспросив Кервадека, Протасов понял, что тот не обманывает, а действительно уверен в том, что картины настоящие. Его также поразили цены: небольшой эскиз стоил пять тысяч франков, а картины побольше — дороже в несколько раз. Художник кричал, что я обманул его, что завтра он пойдет к Кервадеку и скажет, что эти картины писал он, но он не желает обманывать покупателей… Я понял, что меня ждет крах.
Весь вечер я размышлял, что же делать. Протасов был реальной угрозой моему безбедному существованию, к которому я быстро привык.
Я предложил ему вечером прогуляться по берегу Сены и спокойно обо всем поговорить. Он согласился и в сумерках пришел в условленное место. Незаметно подойдя сзади, я накинул ему на шею удавку и сбросил безжизненное тело в воду, надеясь, что меня никто не заметил.
Но смерть художника только отдалила финансовый крах. Мне нужно было завладеть секретом старения картин, чтобы нанять других рисовальщиков. И я вспомнил, что у Протасова осталась в N-ске любящая его женщина. Он сказал мне, что получил от нее письмо, — она едет в Париж. Вполне вероятно, что художник мог открыть ей в письме свою тайну.
Я отправился на улицу Турлак и подкупил консьержку — попросил сообщить мне, когда приедет русская дама, которая будет спрашивать Протасова. А если консьержка порекомендует даме отель «Сабин», где я снимал комнату, то может рассчитывать на дополнительное вознаграждение. Так и вышло: мадам Авилова приехала в Париж и поселилась на авеню Фрошо.
Я стал следить за Полиной. Она познакомилась с подругой Андрея — Сесиль, и две дамы вполне могли договориться за моей спиной. Я решил, что этому не бывать.
Однажды Авилова пригласила меня к себе в комнату и показала рисунки Протасова. На одном из них я увидел русского министра иностранных дел и некоего господина в клетчатой пелерине. Мне пришла в голову мысль направить подозрения Авиловой на этого господина, и я дал ей понять, что в смерти Андрея виновата большая политика. Поэтому, идя на очередное опасное дело, я надел такое же пальто с пелериной и приклеил рыжие бакенбарды, чтобы походить на виконта.
Рано утром я пришел к Сесиль, которая меня знала — Андрей нас знакомил, и потребовал рассказать, откуда у Андрея старинные картины. Она сказала, что их ему дает сумасшедший алхимик. На вопрос, где он сейчас, я получил ответ: «В клинике Эспри Бланша». Не знаю, чем я себя выдал, но Сесиль поняла, что я убил Андрея, поэтому мне пришлось задушить и ее тоже. К моему удивлению, решиться на это оказалось намного легче, и не потому, что девушка физически была слабее Андрея: тому, кто совершает преступление вторично, оно уже кажется дозволенным.
Поняв, что Авилова подозревает в совершенных преступлениях виконта де Кювервиля, я обрадовался — мне это было только на руку. А в казино «Мулен Руж» я лишь постарался укрепить ее в этой мысли.
Однако я не смог найти приятеля Протасова, который, как я был уверен, помогал ему старить картины, поэтому я подбросил записку о сумасшедшем колдуне Авиловой в комнату. Мне был понятен характер этой женщины: она любила Протасова и хотела разоблачить убийцу.
Я боялся, что Авилова или полиция найдут что-либо в мансарде художника, прежде чем я там все обыщу. Поэтому я отправился туда и принялся искать. Я так увлекся, что не заметил, как дверь открылась и в комнату вошла девушка, соседка художника. Она была в домашних, стоптанных туфлях и фартуке. Я ударил ее по голове, она упала, и мне пришлось поджечь мансарду, чтобы скрыть следы моего пребывания там.
На мое несчастье, девушка выжила. Об этом рассказала Авилова за завтраком. Я немедленно отправился в больницу и там задушил девушку подушкой. Теперь уже не в моих силах было остановить преступления, они множились, как круги на воде от брошенного камня. Малейшая зацепка, улика, случайный свидетель — и я пропал!
Незадолго до нашей ссоры Андрей написал еще несколько картин и где-то их спрятал. Я заходил к нему в мансарду и видел их: это были прелестные протасовские Ватто, Фрагонар и другие художники восемнадцатого века. Меня обуревали грандиозные планы: нужно было найти алхимика, забрать или выкупить у него картины, узнать его тайну или склонить к сотрудничеству. Я подослал к нескольким знакомым Авиловой человека, чтобы тот пригрозил им, но ничего не добился. Зато когда за Полиной приехал репортер на самодвижущемся экипаже, а потом тощий художник сказал ей что-то о каменоломнях, я понял — вот он, шанс, картины можно было спрятать именно там. И я отправился вслед за ними.
Я бесшумно крался по узким тоннелям, ведомый лишь белыми стрелками, начерченными на стенах. Ощущение торжества не покидало меня — я был близок к заветной цели. Но когда из проема в стене показался Улисс и недоуменно посмотрел на меня, я испугался и разрядил пистолет прямо в его лицо. Далее я проникнуть не смог, путь мне преграждала бочка с землей.
Вдруг позади я услышал чьи-то шаги. Я юркнул в ближайший коридор и затаился. Просидел там долго. А когда все стихло, я залез в ту пещеру, но не нашел ни одной картины — полицейские все забрали.
Вернувшись домой, уставший и разъяренный, я лег спать, но сон не шел. Поутру собрался в церковь к заутрене, просить Господа наставить меня и уберечь от напастей. В пути меня застал дождь, я вернулся за зонтом и увидел мадам Авилову, роющуюся у меня в секретере. Мне не хотелось убивать ее, просто очень нужно было узнать мотивы ее поступка. Поэтому я приковал ее наручниками, чтобы она не убежала, и стал расспрашивать. Потом получил удар по голове и все…
— Вам больше нечего сказать? — спросил Донзак.
Князь Засекин-Батайский молчал.
— Уведите его, — приказал Донзак полицейским.
— Как самочувствие мсье Кервадека? — спросила я.
— Он ранен в плечо, ничего страшного, — ответил инспектор. — Ему очень повезло.
— Слава Богу, — сказала я. — Мне жаль, что я подозревала его.
— Что вы теперь намереваетесь делать, мадам Авилова?
— Схожу к Андре на могилу, возьму горсть земли и поеду обратно в Россию.
— Что ж, не смею задерживать. — Он поднялся со стула. — Вы нам очень помогли, мадам Авилова. Разрешите откланяться.
Он поцеловал мне руку и вышел вслед за полицейскими.
В гостиной тотчас появилась мадам де Жаликур.
— Ах, какое несчастье, какой позор! — воскликнула она, заламывая руки. — В моем доме!
— Как вы мне надоели, мадам! — в сердцах воскликнула я. — Завтра же ноги моей не будет в вашем отеле!
И я удалилась под стоны: «Он же о моем отеле напишет в газете! А сам выскочил голый!..»
***
Меня провожали Доминик и Николай Иванович. Гасконский нос грустного француза висел на квинте. Аршинов топтался на месте и смотрел на меня преданными собачьими глазами.
— Я к вам обязательно приеду, дорогая Полина, — басил казак. — Как только тут с делами управлюсь, сразу обратно, в Россию. Навешу обязательно.
Ему и хотелось напомнить мне о деньгах, и неудобно было — я же видела. Поэтому я решила ему чуточку помочь:
— Николай Иванович, дорогой, я помню о нашем уговоре. Как закончите ваши дела в Париже — немедленно ко мне. Получите деньги на экспедицию.
У Аршинова не было слов. Он только прижимал руки к груди и не отрывал от меня глаз.
— Полин, я хочу тебе сказать, — смущенно проговорил Доминик, — если все русские женщины хоть немного похожи на тебя, Россия — великая страна. Ведь вы — ее главное богатство! Я обязательно приеду в Россию и напишу книгу о русских женщинах. Только летом приеду — холодов боюсь.
— Не бойся, Доминик, — хлопнул его по плечу Аршинов, да так, что тот покачнулся. — Наши женщины не дадут замерзнуть такому парню, как ты. И обогреют, и приласкают! Будешь как сыр в масле кататься!
Паровоз протяжно загудел. Кондуктор ударил в колокол, и пассажиры начали занимать свои места в вагонах. Мы напоследок расцеловались. В купе я села к окну и смотрела, как становятся все меньше и меньше две фигуры, машущие мне с перрона.
