– Сначала вы должны признать свою виновность перед присяжными в той форме, в которой я вам скажу это сделать.
– Но я ни в чем не виновен!
– Тогда и отречься вы не можете. У вас есть возможность сдаться сейчас или выйти за дверь и погибнуть – или можете сгнить здесь по прошествии сорока дней. Выбор за вами.
От страха и усталости Гервеза пробирала дрожь.
– Похоже, у меня нет выбора, – в отчаянии пробормотал он.
– Вы снимете одежду, – бесстрастно продолжал Джон, – которая будет конфискована и продана. Вы получите одеяние без пояса из грубой мешковины, вам дадут два полена, из которых вы собственными руками должны соорудить крест.
– Де Бонвилль, – зазвучал голос архидиакона, – на всем протяжении пути, который вам нужно будет пройти, вы должны держать крест перед собой, чтобы показать людям, что вы – преступник и грешник, к которому Святая церковь проявила снисхождение.
Джон вернулся к описанию официальной процедуры, которую обязан был сообщить каждому потенциальному отреченцу:
– Всем встречным людям вы должны сообщать, что вам предстоит совершить путешествие, направление и маршрут которого определю я, – он сделал паузу. – Итак, вы все еще хотите отречься или, может, предпочтете сдаться?
Сомнений у де Бонвилля не было: в противном случае его ждала смерть – с судом или без суда.
– Я готов отречься. Как только все будет готово.
Ритуал должен был состояться на следующий день, как только соберется необходимое количество присяжных. Для отрекающегося должны были сшить из двух кусков дерюги хламиду и найти на местной свалке пару кусков дерева, чтобы Гервез, связав их вместе, сделал грубый крест.
Под вечер тяжелого дня, проведя дознание по поводу обвинения в изнасиловании и еще одного не приведшего к смертельному исходу нападения, Джон перед тем, как направиться на ужин к Матильде, в сумерках устало забрел в таверну «Буш». В постоялом дворе посетителей было еще не очень много, и Неста присела рядом с ним за той самой перегородкой, которая скрывала компанию подслушивающих беседу заговорщиков из Питер-Тейви.
– Похоже, мерзавцу все-таки удастся избежать возмездия, – обронил Джон, поглаживая рукой умиротворяющую пухлость бедра хозяйки постоялого двора.
Рыжеволосая женщина облегченно вздохнула:
– Зато меня радует, что нам не придется появляться на суде в качестве свидетелей. Особенно если учесть, как народ будет пялиться на любовницу коронера, замешанную во всей этой истории. Вряд ли такое зрелище пошло бы на пользу вашим семейным отношениям, сэр коронер! – Как всегда, Неста смотрела на вещи с практической точки зрения.
К ним приковылял старик Эдвин, чтобы наполнить кувшины. После вчерашних ночных событий и волнений он выглядел на десять лет моложе.
– Здорово вы разделались с ним, капитан, – прохрипел он, тяжело дыша. – Знай я, что он так близко, пришел бы с топором к вам на помощь.
Он захромал прочь, бормоча что-то себе под нос, а Неста подвинулась ближе к Джону, и оба они замерли, греясь в тепле пылающих перед ними поленьев.
– После отречения – куда ему придется идти? – спросила Неста.
– Смотря куда я решу послать его. Говорят, некоторые из коронеров – потому что в нескольких графствах коронеры существовали и до сентября – посылали тех, кто отрекся, в путешествие через всю страну.
– А ты что собираешься сделать? – не отставала она.
– Да я еще не решил. Но чем более долгий путь им предстоит, тем выше вероятность того, что их убьют по дороге.
– А я думала, ты обрадуешься, если узнаешь, что ему перерезали глотку, – сказала она.
Джон медленно вздохнул, выпуская воздух через усы.
– С одной стороны, мне обидно, что он разминулся с виселицей, но закон есть закон. Мало кто из отрекшихся живьем прибывает в конечный пункт – большинство из них бросают крест за первым же поворотом дороги и скрываются в лесах, подаются в разбойники. Многие погибают от рук жаждущих мщения родственников.
– Неужели им позволено мстить? – нахмурилась Неста, прихлебывая эль.
– Разумеется, нет, если отрекшийся придерживается указанного ему пути. Но кто знает, что произойдет, когда он скроется из поля зрения? Говорят, в Палатайне, в графстве Дарем, епископ отправляет целый эскорт, который сопровождает отрекшегося до тех пор, пока он не покинет их территорию, – только не представляю, чтобы наш любимый шериф пошел на такие затраты или проявил такую заботу.
– А можно мне прийти завтра посмотреть на процедуру отречения? – попросила она разрешения.
– Почему бы и нет? – Джон наградил Несту одной из своих редких усмешек. – По-моему, все остальные в городе такого зрелища не пропустят.
В полдень следующего дня кафедральный колокол оповестил горожан, и на соборном дворе собралась огромная толпа. Была среда, поэтому другого развлечения – повешения, которое могло бы соперничать с предстоящим зрелищем, не намечалось, и несколько сотен человек из пятитысячного населения Эксетера собрались у западного фасада огромного здания, чтобы полюбоваться тем, что будет происходить.
Джон заметил среди зрителей Несту. Чуть раньше, за ранним завтраком, он был удивлен заявлением Матильды о том, что и она собирается почтить процедуру своим присутствием. Он так и не понял, хотелось ли ей присутствовать из чистого любопытства или же было приятно лицезреть мужа в центре всеобщего внимания.
Несмотря на то что де Бонвиллей, проживавших в дальних краях по другую сторону Дартмура, в городе знали не очень хорошо, тот факт, что норманнский джентльмен оказался в столь позорной ситуации, стал дополнительной приманкой для зевак. Хотя само понятие прибежища в церкви имело религиозные корни, церемония носила мирской характер, и присутствовавшие клерикалы держались в сторонке. Епископ решил воздержаться от участия в действе, однако в дверном проеме западного фасада стояли архидиакон и регент, следя за тем, чтобы все формальности были соблюдены.
Бросалось в глаза и отсутствие шерифа. Единственными представителями закона и порядка, если не считать самого коронера, являлись сержант и несколько вооруженных стражников. Взгляды всех собравшихся были прикованы к Джону и человеку, готовящемуся к отречению.
Когда колокол пробил полдень, коронер вывел из северной башни поникшую фигуру и повел ее через неф к дверям собора. Мощная центральная дубовая дверь собора открывалась только по большим праздникам или же для редких визитов архиепископа или короля, поэтому они вышли из здания через одну из боковых дверей.
След в след за беглецом шагал Гвин из Полруана, который, судя по выражению лица, надеялся, что преступник попытается сбежать, как только они покинут пределы запретной для ношения оружия территории собора, чтобы одним ударом меча разрубить его напополам. Впрочем, поскольку в ближайшее время Гервеза ожидало освобождение из-под стражи и дальнее путешествие по тракту, в попытке бегства вряд ли был какой-то смысл, и Гвину пришлось довольствоваться тем, что он с угрожающим видом шел сзади, время от времени награждая де Бонвилля тычком в спину. Позади, неся сумку, в которой содержались письменные принадлежности, трусил Томас де Пейн.
Одежду, в которой Гервез был накануне, уже конфисковали для последующей продажи, и теперь на преступнике была бесформенная хламида из мешковины, рваный нижний край которой доставал до лодыжек. Он шел босиком, его длинная курчавая шевелюра исчезла – Гвин вдруг вспомнил, что отрекающихся полагается стричь, хотя это отнюдь не соответствовало действительности, – и череп Гервеза покрывали клочья неровно обрезанных волос, что выглядело намного хуже, чем если бы его попросту остригли наголо. Насколько Джон знал, в правилах отречения ничего не говорилось о необходимости обязательной стрижки, но он был не в силах лишить Гвина удовольствия хоть немного отомстить человеку из Питер-Тейви.
Когда они показались в дверях, толпа разразилась криками, и в их сторону полетели гнилые овощи. Поскольку опасности оказаться перепачканными подвергались, скорее, официальные лица, чем преступник, сержант прикрикнул на толпу и раздал несколько ударов затянутой в перчатку рукой. По такому случаю он был в парадной амуниции – в кольчуге до колен и круглом шлеме с защищающей нос пластинкой.
Толпа тут же притихла, проглотив оскорбления, и коронер приступил к церемонии. Гвин собрал дюжину мужчин в качестве присяжных, и они выстроились двойным полукругом за спиной Джона, готовые выслушать признание Гервеза. К группе присоединились и два священника из кафедрального собора.
– На колени перед королевским коронером! – выкрикнул Гвин.
Несчастный де Бонвилль опустился на землю. Унижение его было еще более болезненным, учитывая еще недавнее занимаемое им положение в обществе – добротная одежда, кони, деньги, подъем по аристократической лестнице на ступеньку-другую выше тех, кто его окружал.
