Девятого ноября 1590 года королевская армия становится лагерем в Суассоне. Генриху Наваррскому тридцать семь лет, он одет в простую рубаху и штаны, у него нет нижнего белья, но есть королевство, на которое ополчилось полмира. De jure[2] он состоит в браке с женщиной, много раз посылавшей против него войска и которую он в конце концов сажает под домашний арест в Юссоне, близ современного Клермон-Феррана. Вы, несомненно, знаете эту даму. Маргарита, дочь Екатерины Медичи. La Reine Margot[3], как называют ее французы. Нелегкая задача — создавать реалистичные портреты людей того времени. Иногда это вообще кажется невозможным, как в случае с Маргаритой, которая — с головой засыпанная приписываемыми ей скандалами — предстает перед нами самой ненасытной хищницей в мировой истории.
Париж остается неприступным. Во время последней осады от голода умерли пятнадцать тысяч человек, но город устоял. Как только Майенн, командовавший войсками Лиги, получил помощь от герцога Пармского, Генрих вынужденно снимает осаду, отводит армию к Суассону и остается там на зиму.
В свите Генриха находится двадцатисемилетний Роже де Сен-Ларри, герцог де Бельгард, самый пылкий дамский угодник из аристократов того времени. Во время охоты он начинает увлеченно рассказывать королю о своей новой победе. Генриха охватывает любопытство. Король желает лично посмотреть на красавицу, и они с герцогом скачут пятнадцать километров до замка Кевр.
Кевр, думает король, значит, это Эстре. Дитя семи смертных грехов. Чудная семейка. Владелец замка носит ветвистые, как у матерого оленя, рога, которыми наградила его супруга, много лет назад сбежавшая в Иссуар с маркизом д'Аллегром. Правда, сам рогоносец Антуан д'Эстре тоже отсутствует в замке, когда к нему подъезжают Генрих и Бельгард. Издали видны влажно поблескивающие шиферные крыши башен. Герцог продолжает радостно превозносить достоинства своей прекрасной возлюбленной, пока они с королем проезжают по подъемному мосту и, делая энергичные знаки слугам, минуют ворота замка. Челядь едва не ломает себе спины в поклонах, разрываясь между подобострастием и любопытством хотя бы краем глаза взглянуть на короля. Бельгард оставляет его в зале и вскоре возвращается с Дианой, старшей из сестер д'Эстре. Габриэль пока но видно, а больше в замке никого нет. Диана кланяется умело и низко, но без намека на угодливость. Снизу король видит блеск ее узких красивых глаз, во взгляде которых читается понимание — это не коленопреклонение, а расчетливая благодарность очарованной публике. Генрих предоставляет Диане наслаждаться триумфом и вознаграждает себя долгим взглядом на пресловутое богатство семейства, которое она воплощает в своем желтом с глубоким вырезом платье.
В следующий миг внимание короля отвлечено — наверху, на площадке лестницы появляется еще один образ. Бедный Бельгард. Не надо смотреть на Генриха дважды, чтобы понять, что герцог совершил непростительную ошибку. Король выглядит так, словно увидел привидение. Диана, мгновенно превратившаяся в золушку, понимающе улыбается и взбегает вверх по лестнице, чтобы взять сестру под руку.
Мой Бог, думает король, начиная подыскивать слова для писем, которые будет писать. На ум, однако, приходят пустые, ничего не значащие слова, избитые сравнения с мрамором, лилиями, розами и пурпуром. Король отходит в сторону и уступает место Бельгарду. Пока тот приветствует Габриэль, Генрих выходит во внутренний двор замка и окидывает его взглядом. Влюбленные шепчутся за спиной короля, который с трудом сохраняет внешнее хладнокровие. Вдобавок его мысли уже унеслись в невообразимую даль. В поле зрения Генриха появляются другие фигуры, которые тоже следует иметь в виду. Во-первых, отец, Антуан д'Эстре. Этот из тех, кто многого хочет, но ничего не может. Затем тетка, госпожа де Сурди, сестра прожженной матери. Ее муж, господин де Сурди, был раньше правителем Шартра, который сейчас в руках Лиги. Постель эта дама делит с отставным канцлером господином де Шиверни. Настоящие оборванцы, бездонные бочки. Генрих представляет себе строгое бледное лицо своего казначея Рони, который посчитает, во что обойдется эта любовная история. Ну и что? Он король. Разве нет? Точка и никаких возражений.
Он круто поворачивается, подходит к парочке и велит Бельгарду прогуляться. Поклон Габриэль не столь искусен, как у ее сестры. К тому же от нее веет искренностью, почти наивностью. Она пока не знает, что стоящий перед ней и пылающий жаркой страстью человек не даст ей покоя, пока не назовет своей. Она учтиво принимает сдержанные похвалы и как подобает отвечает на них. Кролик болтает с удавом о погоде, как это забавно, думает сестра, с удовольствием представляя себе лицо, которое сделает тетка, когда узнает, что произошло.
Тем временем король, вглядевшись в красавицу, испытывает легкий озноб, осознав совершенную красоту своей Габриэль. Она будет принадлежать ему, это решено, и пока вежливые слова отвлекают внимание короля, его взгляд, словно ловкий вор, шарит по облику девушки, умыкнув здесь улыбку, там — отсвет снежно-белой кожи, а тут — нежный силуэт мягко очерченных губ.
Это, вероятно, был единственный момент, когда они встретились открыто. Оба были сущим ничто. Она — семнадцатилетняя красавица из семьи с безумными и несбыточными притязаниями. Он — преданный папской анафеме король без королевства и столицы. Если бы за эти годы хотя бы один из направленных в него кинжалов поразил цель, то мы вряд ли помнили бы его имя. Что касается Габриэль, то ее скорее всего задушил бы ревнивый муж, не дав дожить до двадцати лет. Этот король с плохими зубами и немытой шеей выглядит не слишком внушительно по сравнению с изящным любовником, который уже в третий раз обходит колодец, изредка поглядывая на короля и Габриэль. Если бы она сразу приняла решение, игра бы уже закончилась. Однако когда король уходит, она, словно сквозь туман, слышит: «Я вернусь».
Может быть, и так, ей все равно. Тетка проявила к этому делу гораздо больший интерес. Воображение мадам де Сурди разыгрывается от распаляющих аппетит планов, которые теперь, после такого неслыханного события, как визит короля, могут воплотиться в действительность. В нескольких сильных выражениях она растолковывает племяннице, что не стоит валить целое дерево, если хочешь надкусить яблоко, и что было бы непростительной глупостью выталкивать из постели короля Франции. Габриэль сопротивляется и протестует. Однако строгий взгляд тетки заставляет ее замолчать. Потом она выслушивает приказ. Никакой милости, пока он не начнет сгорать от вожделения. Это совсем не трудно. Габриэль думает о бородатом, изборожденном морщинами лице почти сорокалетнего короля и об исходящем от него запахе солдатчины. Потом мадам де Сурди называет цену. Теплые места для ее мужа, для ее любовника Шиверни и, конечно, для старика Эстре. И если этот человек хочет весной взять какой-нибудь город, то почему бы не Шартр, в котором пустует кресло правителя, предназначенное для ее мужа.
Габриэль, погруженная в свои мысли, едва ли слышит слова тетки. Она вспоминает тот сентябрьский вечер, когда Бельгард поднялся к ней в башню и лег рядом. Она, одетая лишь в свет луны, отдалась этому нежному и красивому мужчине, свежему, как только что выпавший снег. Его я люблю, думает она, и буду любить всегда. Может быть, я научусь для блага семьи осчастливливать и другого. Но никто не сможет купить мое сердце. Прощайте, Роже де Сен-Ларри, но не покидайте меня, властитель моей души. Отныне я вступаю в новую — отвратительную — жизнь.
Весной 1591 года был осажден не желавший сдаваться Шартр. Тем не менее Генрих был исполнен энергии и уверенности. Король все дни проводил в траншеях и на стенах осадных сооружений. Вечерами он занимался другой добычей, которую доставили ему в лагерь. Семейный совет мог быть уверен: как только город падет, король заплатит за Габриэль.
Католики, державшие сторону Наварры, не скрывали, что им не нравится эта слишком прозрачная возня. Протестанты тоже реагировали на проделки короля с отвращением и сдержанным гневом. Из-за этой Габриэль и ее семейки они штурмуют никому не нужный Шартр, а в это время важнейший Руан остается в руках неприятеля.
Падение Шартра 20 апреля 1591 года показало, что расчет госпожи де Сурди был верен. Генрих сделал господина де Сурди правителем, а Шиверни произвел в канцлеры.
Однако вместо того чтобы захватить наконец Руан, армию заставили терять драгоценное время под стенами Нуайона. Некоторые горячие головы никак не могли взять в толк, что не у дел остается еще старик Эстре, которого ждало место правителя в строптивом Нуайоне. Так люди наживают себе врагов.
Тем временем Габриэль научилась разделять чувства и дело. Как только позволяли обстоятельства, она уезжала в Кевр, где в сумерках ждал ее Бельгард. Генрих, как утверждает молва, застиг ее на месте преступления во время очередной ночной отлучки. Бельгард успел вовремя спрятаться под кровать. Король, которому ничто человеческое не было чуждо, бросил на пол несколько сладостей, которые они с возлюбленной вкушали в постели после объятий, чтобы соперник тоже поел и осознал безвыходность своего положения. Тот все понял и очень скоро уехал, а потом начал ухаживать за мадемуазель де Гиз и ее матерью.
