в области большого пальца и на тыльной стороне ладони свежие пороховые вкрапления. Так что я предлагаю заказать на завтра эксперта по баллистике. Проверим и пулю, и пистолет. Но, вероятнее всего, дело обстояло следующим образом: Зимин и Надежда Мазурова находились у него на квартире, куда заявился уже пьяный Алексей Мазуров. Видимо, выяснять отношения. Возникла ссора, которая вылилась в потасовку и случайный выстрел. Я осмотрел одежду убитой. Края пулевого отверстия на жакете явно подпалены, то есть стреляли почти в упор. Возможно, Зимин угрожал пистолетом пьяному братцу, а Надежда Дмитриевна пыталась их разнять. Несчастный случай, осталось дождаться подтверждения от эксперта.
– Да, звучит довольно правдоподобно.
– Вполне. И объясняет все его дальнейшее поведение, вплоть до самоубийства. Он ведь не просто потерял любимого человека, а послужил причиной его гибели. Если бы виноват оказался Мазуров, логично было бы предположить дальнейшую месть со стороны Зимина, а никак не сведение счетов с жизнью.
– Только давайте-ка мы еще попробуем дактилоскопию сделать. Есть у меня знакомый в Центральном бюро. Помните, какие они недавно фокусы показывали на выставке в Царском Селе?
– Ну если они согласятся, то было бы весьма познавательно. А как у вас обстоят дела с тайнописью?
– Обычные революционные расписки в верности партийным идеалам. Пусть дальше Охранное отделение выясняет, адепты какой именно партии их писали. Это ведь я из-за мысли, что придется им дело отдавать, так уликами раскидался. Голубчик, поднимите портмоне, не сочтите за труд.
Свиридов прошел до двери, поднял раскрывшийся бумажник и изумленно уставился на торчащий из торца кожаной складки листок синеватой бумаги.
– Владимир Гаврилович, очередной бумажный сюрприз с того света. – Он повернулся к начальнику, не поднимая глаз от клочка бумажки с фиолетовой печатью. – Тут пропуск в Охранное отделение на сегодняшнее утро на имя Зимина. Выписан самим полковником фон Коттеном.
* * *
День второго столпа охраны правопорядка российской столицы – а учитывая мнение государственной власти, пожалуй что и первого – полковника фон Коттена, начальника Петербургского Охранного отделения, начался чуть менее суетливо, нежели у господина Филиппова. Завтрак прошел мирно, супруга дежурно поцеловала его перед выходом в щеку, и к 11 часам он уже находился в своем кабинете на Мойке. Но вот дальше все пошло так, будто его подвергли жуткому сглазу.
Сперва не явился очень важный визитер – агент по кличке Павлов, ради которого, собственно, Михаил Фридрихович и отправился сегодня на службу. Причем не просто не явился – вместо него в приемной ждал сотрудник, которого фон Коттен приставил за ним доглядывать. И ждал он с дурными новостями с Литейного: на двери квартиры печать, дворник рассказал, что ночью в доме была стрельба, а из самой квартиры полицейские утром увезли два тела. Свой человек в Казанской части сообщил, что действительно рано утром доставили пьяного мужчину и мертвую женщину, но по приметам мужчина на Павлова не походил.
В состоянии жуткой напряженности и полной неопределенности прошел обед, а после как гром среди непривычно ясного для северной столицы неба прозвучал второй звонок из Казанской: в часть привезли новый труп, описание совпадает. А после совпало и имя! Дело, планировавшееся несколько месяцев, рушилось на глазах. Необходимо было докладывать во дворец, но рука не поднималась крутануть ручку телефона. Тем не менее пришлось-таки собрать в кулак взбунтовавшуюся волю и сделать звонок.
Встреча была назначена в Михайловском саду через три четверти часа. Михаил Фридрихович поднялся в служебную квартиру, сменил мундир и фуражку на чесучовую пару и летнюю шляпу, захватил трость и направился по Конюшенному в сторону канала. Его путь был ближе, чем у его визави, и он рассчитывал оказаться на месте первым, однако, войдя в сад, увидел поднявшегося навстречу со второй скамейки высокого господина в легком светло-коричневом костюме, соломенном канотье и щегольской бабочке. Выправка его явно диссонировала с модным цивильным нарядом, равно как и аккуратные, ухоженные усы, отдающие медной рыжинкой.
– Что стряслось, Михаил Фридрихович? – Он вежливо приподнял шляпу и, вытянув правую руку, пригласил фон Коттена внутрь парка.
– Странное место для встречи, вам не кажется? Тут же полно народу!
Людей к вечеру действительно прибавилось. По аллеям прогуливалась чистая публика, пришедшая сюда из душных квартир и кабинетов в поисках тени и вечерней прохлады, на входе торговали холодной сельтерской и оранжадом, а из глубины сада неслось разноголосье разносчиков всякой снеди: «кому пирожки с перцем да собачьим сердцем», «возьми кваса кружку да от калача дужку», «деньгу мечи – покупай калачи».
– Так что с того? – беспечно пожал плечами рыжеусый. – Иголку проще всего спрятать в шкатулке для рукоделья. Никто на нас не обратит внимания, поверьте. Просто гуляем и мило беседуем. Так что за срочная информация?
– Зимин погиб, – выпалил фон Коттен, опасаясь, что решимость может его покинуть.
Господин в канотье резко остановился, бешено сверкнул из-под английской соломки глазами, но быстро справился с собой и продолжил движение. То, что известие явно его не обрадовало, выдавали только столбики пыли, поднимающиеся над дорожкой в местах, где он сильно впечатывал наконечник своей трости.
– Как это произошло?
– По имеющимся у меня сведениям – самоубийство. Бросился под трамвай на Невском.
– Опознан?
– Да. Дело на контроле у Филиппова.
– При нем что-нибудь обнаружили? Что-нибудь важное? – Последнее слово было произнесено с явным нажимом.
– Увы, это мне пока неизвестно, а выяснять сразу опасно. Но я боюсь, что выявить его связи будет не так уж трудно: мы ведь и выбрали Зимина из-за явных революционных взглядов. Вопрос лишь в том, когда меня навестит Филиппов и сумеет ли он установить характер отношений Зимина с Охранным отделением. Но за Филипповым присмотрят. Да и не думаю, что Зимин фиксировал на бумаге детали нашего плана, на этот счет инструкции были однозначные, так что проблема не в сыскных, а в том, что у нас нет исполнителя.
– Да уж… – задумчиво протянул «коричневый» господин. – Беда… Какой черт его под трамвай-то толкнул, что за истерики, он же не гимназист какой?
– Причину мы непременно установим, но ситуацию это не исправит. Нам нужно либо все отменять, либо срочно искать другого человека.
– Есть кандидаты?
– Возникла у меня одна мысль, пока шел сюда. Возможно, случившееся с Зиминым не беда, а промысел господний.
– Объяснитесь?
– Изначально я планировал предложить для этой пьесы другую приму. И его кандидатура снимала бы вопрос о том, как нам своего протеже доставить в Киев: он из местных. Когда я хотел с ним встретиться в прошлом году, он испугался и сбежал за границу. Но теперь вернулся домой – надо полагать, набегался.
