Генри Ирвинг чертов дурак! Он вдохновлен всей этой шумихой, да так, что нам пришлось поторопиться, чтобы 1 октября в очередной раз открыть сезон «Джекилом и Хайдом». (На заметку. Послать телеграмму Стивенсону и напомнить Харкеру, чтобы он взял со склада декорации.)[203] Восстановить на сцене «Джекила и Хайда» будет дешевле и гораздо выгоднее, чем «Фауста», каждое представление которого обходится в 200 фунтов, на что я и указал Генри, желая отвлечь его запахом денег, как собаку костью. Пусть он наконец перестанет бранить и изводить меня в связи с моей дублинской отлучкой.
Тем временем подготовка к постановке «Макбета» идет своим чередом, без задержек. Г. И. решительно настроен ехать в Эдинбург. (На заметку. Составить план поездки с датами. Когда состоится? Кто примет участие?)
Час ночи. Невозможно заснуть без настойки опия, голова идет кругом. Буду ходить, ходить, ходить по набережной. Поздновато, конечно, но ведь mens sana in corpore sano.[204]
О, но как же может мой разум быть sana, если он взывает ко мне, если он приходит ко мне?
Из Архива Столичной Полиции[205]
Полиция большого Лондона
Отделение «Н»
8 сентября 1888 года
Докладываю, что в 6.10 утра 8-го сего месяца сего года, при несении дежурства на Коммершиал-стрит, Спиталфилдз, я получил информацию об убийстве женщины. Немедленно проследовав к дому № 29 по Хэнбери-стрит, я обнаружил на заднем дворе названного дома труп женщины, лежавшей на спине. На место происшествия мною были вызваны штатный хирург подразделения доктор Филлипс, полицейская карета «скорой помощи» и вспомогательный наряд полиции. По словам доктора, смерть наступила по меньшей мере два часа назад. При осмотре на горле жертвы обнаружен глубокий разрез с неровными краями. Были удалены, но приложены к телу и помещены над правым плечом следующие органы: часть стенки желудка, целиком — тонкая кишка с прилегающими органами. Еще два фрагмента желудочной стенки и вырезанная промежность помещены над левым плечом, в большой луже крови. Отсутствуют: часть стенки живота, включая пупок, матка, верхняя часть вагины и большая часть мочевого пузыря.[206] Доктор высказал предположение, что убийца, судя по способу удаления внутренних органов, обладает определенными познаниями в анатомии, а используемое им орудие являлось не обычным ножом, а предметом, похожим на хирургический скальпель: узкий, очень острый, имеющий от шести до восьми дюймов в длину.[207] После первичного осмотра тело было погружено в полицейскую карету «скорой помощи» и доставлено в уайтчепелский морг.
Позднее женщина была опознана Тимоти Донованом, управляющим ночлежного дома Кроссингэм: Дорсет-стрит, 35, Спиталфилдз. Он показал, что знал покойную 16 месяцев. По роду занятий она была проституткой, последние четыре месяца проживала в вышеназванном доме и 8-го числа сего месяца, в 1 час 45 минут, очень пьяная сидела на кухне и ела картофель. Вышеназванный Донован потребовал с нее деньги за проживание, на что она ответила, что их у нее нет, и просила повременить с оплатой, а получив отказ, сказала, что ненадолго отлучится и принесет деньги. Он обещал сохранить за ней койку. Мужчины, по его словам, с ней не было.
Описание: Энни Чепмен, 45 лет, рост 5 футов, хорошо сложена, цвет лица — светлый, волосы вьющиеся, темно-каштановые, глаза голубые, отсутствуют два нижних зуба, нос крупный, мясистый. Одета: платье, черный ажурный жакет, коричневый корсаж, черная нижняя юбка, шнурованные ботинки. Все поношенное и грязное.
Покойная была вдовой кучера по фамилии Чепмен, скончавшегося в Виндзоре полтора года назад, и, хотя за несколько лет до этого она рассталась с супругом из-за ее пристрастия к пьянству, он до самой своей смерти продолжал выплачивать ей пособие — 10 шиллингов в неделю. На протяжении нескольких лет Энни обитала в разных ночлежках Спиталфилдза и лишь недавно перебралась в Кроссингэм, где ее в последний раз видели живой в два часа ночи, перед убийством. С этого момента и до того, как ее тело было обнаружено на Хэнбери-стрит, никаких достоверных сведений о ее передвижениях не имеется. Описание жертвы разослано телеграфом по всем полицейским участкам.
Особый запрос направлен в окрестные ночлежные дома: не появлялся ли там 8 сентября после 2.00 мужчина подозрительного вида со следами крови на одежде.
Будут приняты дополнительные меры для розыска убийцы и сделано все возможное, чтобы пролить свет на эту тайну. Несколько подозреваемых в настоящее время уже задержаны и доставлены в различные полицейские участки, сейчас тщательно проверяются все их возможные передвижения. После обнаружения покойной последовали многочисленные заявления, начали поступать письма, но пока никакого результата получено не было. Осмелюсь предложить, чтобы расследование было поручено хорошо знакомому с местными условиями инспектору Эбберлайну, как, полагаю, уже сделано в отношении убийств на Джордж-Ярд и Бакс-роу, которые, очевидно, совершены тем же преступником, что и последнее, на Хэнбери-стрит.
(Подпись) Дж. Л. Чандлер, инспектор
Телеграмма
Брэм Стокер — Леди Джейн Уайльд
10 сентября 1888 года
Сердце на месте. Но это все-таки он. Торнли осведомлен. Кейн приезжает.
Стокер
Письмо
Брэм Стокер — Холлу Кейну[208]
10 сентября [1888 года]
Дружище Кейн!
Ты должен всерьез подумать о том, чтобы приехать в Лондон. Прости, но кровавые события, уже третье по счету убийство — на этот раз миссис Чэпмен, — делают твое присутствие необходимым.
На этот раз сердце удалено не было, хотя тело вскрыто. А вот матка отсутствует. Он что, начал их снова коллекционировать, как в старые времена? Едва ли: скорее что-то помешало ему добраться до сердца, и он забрал, что смог. Возможно, он не контролирует себя в буквальном смысле слова. Как еще объяснить всю эту бессмыслицу, весь этот ужас? Но его возможности возрастают. Сейчас пишут о наличии у него «анатомических познаний», о том, что он намеренно носит с собой клинок, и создается впечатление, будто он все больше свыкается со своей двойственной природой. Это предвещает еще много плохого, Кейн. И сейчас наша единственная надежда, помимо наших собственных действий, в том, что его адская работа будет прервана. Предположим, ему не удастся полностью и успешно маскироваться, и, значит, его можно будет увидеть и поймать. Эбберлайн, кажется, пытается выйти на след Тамблти главным образом через меня, но я ничего ему не говорю. А может быть, должен сказать? Таких вопросов накопилось много, их необходимо обсудить. Надеюсь, Кейн, что это случится скоро. Приезжай!
Торнли обо всем знает и консультирует меня из Дублина. Если позову, приедет. Разумеется, я должен был рассказать ему все, но не бойся: он воплощение доверия. Сейчас Флоренс и Ноэль на его попечении. Предлагаю укрыть Мэри и Ральфа в замке. Еще раз повторяю: не бойся. Я — вот кто ему нужен. В этом у меня нет сомнений. Я был не до конца откровенен с тобой, Кейн, не желая понапрасну тебя тревожить, но теперь буду рассказывать все без утайки и начну с того, что в утро убийства миссис Николс он явился в дом № 17 и оставил послание: он, вернее, они желают совершить ритуал взвешивания. Вот для чего он охотится за сердцами. Сперанца уверена, что еще не одна жизнь будет потеряна, если мы не станем потакать ему — но как?
Завтрашний ливерпульский поезд отходит в 9.45 утра. Если не сможешь приехать, телеграфируй. В противном случае ищи меня на платформе, откуда мы поспешим на Парк-стрит.
Стокер
Среда, 12 сентября
Вчера днем мы собрались втроем на Парк-стрит.
— «Omnia Romae venalia sunt», — изрекла Сперанца.
— Ювенал, откликнулся Кейн. — «Сатиры». «В Риме все на продажу». Но попрошу вас, леди Уайльд, объяснитесь.
Мы уже некоторое время сидели в салоне Сперанцы, обсуждая преимущества и недостатки тактики наблюдения и выжидания. Кейн предлагал действовать так и впредь, мы со Сперанцей были против этого.
— Мистер Кейн, то, что я имею в виду, так просто. Все, как действие, так и бездействие, имеет свою цену. И мне кажется, цена последнего становится слишком очевидной и слишком высокой.
— Но, Сперанца, конечно…
— Конечно, мистер Кейн, конечно, ценой ожидания может оказаться жизнь четвертой женщины. Вы желаете рискнуть ею, мистер Кейн?
— Леди Уайльд, вы оскорбляете меня своим вопросом.
— Ничего подобного, мистер Кейн, я не делаю. Я просто указываю, хоть и так ясно, что…
