Какое-то время Ален стоял, бессмысленно уставившись на крохотный трупик в руках. Вокруг стояла звенящая, мертвая тишина. И тут до него дошло, что Энн не дышит. Не раздумывая, Риджуэй положил ребенка подле умершей матери и набросил на обоих покрывало. После этого он вдруг ощутил, что ноги не хотят ему повиноваться. Прислонившись к стене, он бессильно скользнул на пол и в приступе отчаяния закрыл лицо окровавленными ладонями.
Он не знал, сколько времени так просидел. Словно омертвев изнутри, Ален был не в состоянии ощутить ни боль, ни горе утраты, ни ужас… ничего. В голове царила пустота; мысли, будто мифические существа ускользали от него, едва он пытался ухватиться за них.
Вдруг он услышал щебетанье птиц. За окном лечебницы воробьи приветствовали наступающий день. Занималась заря. Мгновение спустя Риджуэй ощутил боль в правом предплечье. Повернув голову, он глуповато уставился на запекшуюся кровь по краям дыры на рукаве. И она напомнила ему обо всем. Выстрел. Пуля, едва задевшая его. Замешкайся он хоть на мгновение, и все, он был бы в царстве мертвых. «Почему это случилось? — спросил он себя, так до конца и не понимая, что произошло. — Как убийца попал в Дом? Что ему понадобилось здесь?»
Разглядывая окровавленные руки, Ален внезапно ощутил дурноту. Рывком поднявшись, он, пошатываясь, спустился в лечебницу и, став на колени у ведра, опорожнил желудок. Потом кое-как проковылял до кухни, наполнил водой миску и стал методично смывать остатки запекшейся крови: сначала с ладоней, затем с запястий. Потом внезапно прекратил это занятие и бессильно шлепнулся на табурет. Без толку! Все без толку! Ему никогда не смыть с себя кровь жены и ее ребенка. Он убил их, он, и никто другой. Ее — потому что поспешил, а его — потому что медлил. И вдруг спросил себя: интересно, а как бы он действовал, будь этот ребенок его? Будь эта женщина ему по-настоящему дорога! Разве тогда он прекратил бы попытки вернуть ее к жизни? Разве не мелькнула у него тогда, в горячке, гаденькая мыслишка: вот умри она сейчас, и он снова свободен? Мысль о том, что он внезапно овдовел, внушала сильнейшее чувство вины. Риджуэй больше не верил себе. А если бы он не стал ее оперировать? Может, Энн пришла бы в себя, выжила и родила этого ребенка?
«Что я наделал! — вопила его душа. — Я убил ее! Их смерть на моей совести!»
В горле у Алена шевельнулся отвратительный комок. Он задыхался. Рванув рубаху на груди, он разразился рыданиями. Но рыдал он не по погибшей Энн, которую никогда не любил и которая тяжким бременем висела на нем; нет, он оплакивал себя. Его переполняла злоба на Энн, злоба за то, что та сподобилась отойти в мир иной именно у него на руках, что, в свою очередь, впрыскивало в душу новую порцию вины. Это было невыносимо! Может, она и не погибла бы так страшно, если бы он почаще оставался дома, если бы исполнял свой супружеский долг как полагается. А он посвятил себя всего без остатка Аморе. И теперь его сжигало чувство мучительного стыда за познанное им счастье в объятиях этой женщины.
Когда приступ самобичевания миновал, Риджуэй некоторое время просто сидел, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам пробуждавшегося города. Ремесленники и купцы уже открыли лавки, по улицам вновь загрохотали колеса повозок, зацокали копыта лошадей.
И снова Алена стал мучить вопрос: где Кит? И куда подевалась тетушка Энн? Ужасная догадка когтистой лапищей сжала сердце. Вскочив, он поднялся по лестнице на второй этаж и замер у входа в их с Энн спальню. Нет, никогда он не сможет переступить порог этой комнаты, не говоря уж о том, чтобы спать там. Ален повернулся к расположенной напротив двери. Когда-то, давным-давно, в прошлой холостяцкой жизни, она стояла почти без пользы — тогда ему было куда приятнее посиживать на кухне в обществе Иеремии, прислуги, подмастерьев и учеников, пока ворвавшиеся в его жизнь и разом перевернувшие ее с ног на голову Энн и Элизабет скоренько не оккупировали ее, вмиг найдя ей применение.
Дверь в комнату была приоткрыта. Помедлив, Ален протянул ставшую вдруг свинцово-тяжелой руку и толкнул ее. То, что он увидел, заставило его отпрянуть, и он больно ударился спиной о притолоку двери в спальню. На деревянных досках пола растянулась Элизабет. Ее грудь была залита кровью. Оцепеневший от ужаса, Ален, словно заведенная кукла, повернулся и чисто механически, с неестественной размеренностью стал спускаться по лестнице на первый этаж. Пройдя через лечебницу, он вышел на улицу и отправился куда глаза глядят. Искать Кита, чтобы снова испытать ужас, у него не было сил — мальчик наверняка лежал в комнате Элизабет, мертвый, как и хозяйка. Постепенно до Алена стало доходить, как повезло ему вчерашним вечером — ведь останься он дома, и тоже угодил бы на тот свет.
Пройдя несколько улиц, Ален остановился и прислонился к стене дома. Свежий воздух постепенно привел его в норму. Так! Необходимо сообщить о преступлении! Необходимо предпринять все, чтобы этот зверь понес заслуженное наказание!
— Что с вами, сэр? Вы, случайно, не поранились? — раздался чей-то голос.
Ален, испуганно вздрогнув, поднял голову и увидел хорошо одетого мужчину.
— У вас ведь вся сорочка в крови, — недоверчиво добавил незнакомец.
— Я… У меня… жена… умерла… Ее… ее убили, — заплетающимся языком пробормотал в ответ Риджуэй. Трудно ему было говорить, чертовски трудно получалось складывать слова в осмысленные фразы.
— Вероятно, вам следует обратиться к констеблю, сэр, — учтивым, но не терпящим возражений тоном произнес незнакомец.
— Да-да, конечно, вы правы, — согласился Ален.
Прохожий, взяв Алена под руку, повел его куда-то по улице. Риджуэй не сопротивлялся. Они остановились у какого-то дома, и мужчина нажал на ручку двери. Когда на пороге появилась служанка, он спросил:
— Могу я поговорить с мистером Осборном? Мне необходимо сделать заявление о преступлении.
Служанка, посторонившись, пропустила их внутрь и проводила в комнату, стены которой были покрыты деревянными панелями. Тут же появился и мистер Осборн, констебль округа.
— Мистер Бенсли, что вас привело ко мне спозаранку? — осведомился служитель порядка у мужчины, продолжавшего удерживать Алена за локоть, словно опасаясь, что тот исчезнет. Вот, я случайно встретил этого человека на улице. Он утверждает, что его жену убили.
Повернувшись к Алену, Осборн стал испытующим взглядом буравить его.
— Ваше имя, сэр!
— Риджуэй. Ален Риджуэй. Я мастер гильдии лекарей.
— Где проживаете?
— На Патерностер-роу.
— Когда было совершено преступление?
— Вчера вечером. Едва я вернулся домой, как на моих глазах неизвестный мужчина в маске убил мою жену. Он убил также и ее тетку.
— А почему вы решили сообщить об этом только сейчас?
— Моя жена еще была жива. Я попытался спасти ее и ребенка. Она была беременна. Но спасти их я не сумел.
— Ладно, давайте сходим к вам в дом и все там осмотрим.
Предупредив служанку, констебль вместе с мистером Бенсли и Аленом Риджуэем отправился на Патерностер-роу. Прибыв туда, где несколько часов назад произошло зверское убийство, констебль толчком отворил входную дверь, которую Ален, уходя, так и не удосужился закрыть за собой. Ален вместе с мистером Бенсли прошли за ним в лечебницу.
— Где ваша жена, сэр? — осведомился констебль Осборн.
— На втором этаже в спальне. А ее тетка лежит у себя в комнате рядом, — сдавленным голосом ответил Ален.
— Ждите здесь! — распорядился констебль и стал подниматься по лестнице. Вернулся он подозрительно скоро, побелев как мел.
— Воистину ужасное зрелище, — произнес он, обреченно качая головой. — Ничего подобного в жизни видеть не приходилось.
Отерев тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот, констебль вздохнул.
— Я вынужден сообщить об этом члену муниципалитета. Сомнений нет, что столь тяжкое преступление сэр Генри возьмется расследовать лично.
Сэр Генри Краудер как член муниципалитета и мировой судья отвечал за расследование преступлений, а при разборе малозначительных случаев, относившихся скорее к категории проступков, представлял в судах магистрат. Кроме того, в его компетенцию входило передавать подозреваемых в совершении тяжких деяний суду высшей инстанции.
Ален почувствовал нарастающую слабость. Сказывались и бессонная ночь, и эмоциональное перенапряжение, и то, что со вчерашнего вечера у него маковой росинки во рту не было. Мысль о том, что ему предстоит долгий и обстоятельный допрос и необходимость в точности описывать все события минувшего вечера и ночи, была невыносима.
Внезапно дверь распахнулась, и в лечебницу ввалился Мартин Лэкстон. Ален невольно отступил на пару шагов. Сломанная Уильямом рука, по-видимому, успела прийти в норму — он даже не подвязывал ее.
