Перун кивает на Дюбуа:
— Одень его.
Дюбуа открывает рот.
— Что? Я ничего не понимаю в этом.
«Это» — работа в инкубаторах, где выращиваются и собираются колонии микробов.
— Ты говорил, что хочешь помочь.
— Я имел в виду при проведении опытов с микроскопом…
— Ты не хочешь работать со своими товарищами? Физический труд слишком хорош для него, — говорит Перун Владу.
— Нет-нет. Я просто не знаю, что надо делать.
— Ты знаешь, как пользоваться метлой и совком, не так ли? Волна от большого судна качнула нас, и лотки с колониями упали, потому что шкаф был плохо закрыт. Теперь нужно просто собрать пыль и положить ее обратно в лотки.
Дюбуа знал, что «пыль» обильно заражена микробами.
— Ну что, товарищ, буржуазные привычки не позволяют тебе мести пол?
Дюбуа откашливается. Предложение войти в инкубатор кажется ему ужасным.
— Нет, конечно, нет.
— Одень его, — снова дает указание Перун.
Дюбуа идет за Владом через камбуз и по коридору туда, где хранятся водолазные костюмы. Он знает, что они несовершенны, и из-за этого несколько рабочих стали жертвами невидимых врагов.
— Они такие маленькие и иногда могут проникнуть… Да? — спрашивает Дюбуа у Влада.
— Знаешь, что нам всегда говорит начальник? Они просто спят. Когда они просыпаются в тебе, то начинают есть. А мы их корм. — Он захлебывается от смеха, когда снимает с вешалки водолазный костюм.
Во рту у Дюбуа пересохло, сердце отчаянно колотится. Он хочет убежать и спрятаться, но знает, что живым ему отсюда не выбраться. Его руки входят в рукава. Мизинец дергается, и он не может потереть его.
— Какие бактерии в инкубаторе? — спрашивает он.
Влад пожимает плечами и не отвечает на вопрос. Колонии обозначены номерами, и только Перун знает, какие бактерии соответствуют тому или иному номеру. Ясно лишь одно: все они смертоносны.
В последнюю очередь надевается большой шарообразный медный шлем. Он тяжелый и создает ощущение замкнутого пространства. Влад оставляет иллюминатор спереди открытым, чтобы Дюбуа мог дышать, пока он укрепляет шлем.
— Мы обычно подаем воздух в костюм по шлангу, но отверстие, куда он присоединяется в комнате, заражено.
— Как же я буду дышать? — Дюбуа обливается потом. Металлический шлем кажется на голове громадным камнем.
— Через пузырь.
«Пузырем» оказывается огромный кожаный мешок.
— Что это?
— Дыхательный мешок золотобойца — коровьи кишки. — Влад опять смеется. — Они наполнены кислородом. Аэронавты пользуются такими, когда поднимаются на большую высоту, где мало воздуха. Кислородный мешок будет соединен шлангом с твоим шлемом. Возьмешь его с собой, положишь где-нибудь и будешь работать. Шланг достаточно длинный. Когда ты будешь ходить по комнате, он дотянется до любого места. — Он показал ему, как регулировать подачу кислорода.
После того как одевание закончено, Влад обматывает цепь вокруг талии Дюбуа и защелкивает ее на замок.
— Зачем это?
— Она протянута через воздухонепроницаемое отверстие в двери. Случается, что рабочий не может выбраться самостоятельно. Тогда за цепь мы вытаскиваем его наружу.
Дюбуа пытается что-то сказать, но Влад завинчивает иллюминатор. Он подводит Дюбуа к двери, которая открывается в небольшой тамбур. В нем еще одна воздухонепроницаемая дверь, ведущая в инкубатор. Когда Дюбуа входит в тамбур, Влад закрывает за ним наружную дверь, и Дюбуа идет в инкубатор.
Лотки разбросаны по полу. Пыль, пропитанная миллиардами невидимых смертоносных микробов, такая мелкая, что поднимается в воздух при каждом его шаге в тяжелом костюме. Он стоит посередине небольшой комнаты и беспомощно озирается по сторонам, не зная, что делать. Он обнаруживает, что Влад не дал ему ни метлу, ни совок. Он тяжело дышит, мужество покидает его. Он возвращается к воздухонепроницаемой двери. Она заперта. Он дергает за ручку и стучит в дверь.
Обливаясь потом, он чувствует себя погребенным в могиле. Дышать становится все труднее. Он поворачивается и видит Перуна и Влада. Они в лаборатории и наблюдают за ним через стеклянную перегородку. Перун смотрит на него с каменным выражением. Влад смеется.
Он не может дышать! Дюбуа поворачивает регулятор подачи кислорода, но результата никакого нет. Он смотрит на воздушный мешок и видит, как тот уменьшается в объеме. В нем дыра, через которую уходит воздух. Он делает рывок к окну, но тут же останавливается. Цепь. Она не пускает его. Он пытается освободиться, но она на замке. А ключ у Влада.
Ему все становится ясно.
Цепь надета для того, чтобы он не мог разбить стекло и вырваться из западни. Он кричит и машет руками Перуну.
— Я знаю! — кричит он.
Перун не слышит, но видит в иллюминаторе шлема перекошенное в агонии лицо Дюбуа.
Влад говорит:
— Он хочет сказать нам, что не может дышать.
— Он может дышать. Все, что ему нужно сделать, это снять шлем. Сними его. — Перун похлопывает себя по голове. Он медленно произносит слова, артикулируя их так, чтобы Дюбуа понял.
Мысли разбегаются в голове Дюбуа. Он старается понять, что говорит Перун. По жесту Перуна он догадывается, что надо сделать. Снять его? Если он снимет шлем, чтобы дышать, то вдохнет бактерии.
Что сказал Влад о микробах, когда они попадут тебе внутрь? Они просыпаются и начинают есть.
Нелли и Жюль
Я жду на платформе, когда появляется Жюль в сопровождении носильщика, толкающего тележку с двумя большими чемоданами.
— Готовы к приключениям во французской глубинке? — спрашивает Жюль таким тоном, что я ожидаю подвоха.
— Все мои расследования обычно оборачиваются путешествиями по Дантову аду. Они становятся приключениями, лишь когда я в тепле, в безопасности и рассказываю о них друзьям по прошествии некоторого времени.
— Вы очень интересная женщина, Нелли. Когда-нибудь я сделаю вас персонажем своей книги.
Я расплываюсь в улыбке. Иногда Жюль говорит вещи, которые согревают мое сердце.
— Пора садиться в поезд. — Он подает мне руку. — Где ваш багаж?
Я показываю свой саквояж.
— Вот он. — Мне доставляет удовольствие видеть, как он переводит взгляд с моего саквояжа на свои два чемодана. — Припоминаете, мсье Верн, что Филеас Фогг отправился в путешествие вокруг света с ручным саквояжем, в котором находилось две рубашки, три пары носков и много денег.
— Знаете, что мне в вас нравится, Нелли?
Я снова сияю улыбкой.
— Что?
— Ничего. Абсолютно ничего.
В вагоне очень жарко, и под равномерный стук колес я погружаюсь в сладкий сон. Когда я просыпаюсь, Жюль сидит в том же самом положении, что и раньше. Он курит трубку и читает.
Как только Париж остался позади, по французской сельской местности, подобно волнам на воде, один за другим побежали холмы. Крытые соломой хижины и волы, тянущие плуг, напоминают сюжеты на литографиях фирмы «Курьер и Айвз». Я росла в Пенсильвании, в сельской местности, очень похожей на эти пейзажи. Хотя они живописны и очаровательны, за этой красотой кроется тяжелый труд — иногда с рассвета до заката и при плохой погоде. И бедность. Не многие мелкие фермеры живут в достатке. Обычно они носят домотканую одежду и едят то, что выращено на ферме. У них нелегкая жизнь и порой жестокая. Бедным фермерам живется не лучше, чем заводским рабочим, выполняющим рабский труд.
Когда я схожу с поезда, прохладный легкий ветерок ласкает мне щеки. Как приятно оказаться на свежем воздухе после вагонной духоты. Железнодорожная станция — это билетная касса и узкая деревянная платформа, открытая всем стихиям.
Жюль разговаривает с кассиром. Через несколько минут он возвращается.
— Надо спешить. Я договорился, нас отвезут на том дилижансе. — Он показывает на другую сторону дороги. — Здесь только один дилижанс, и он ждет пассажиров с поезда. Деревня отсюда в часе езды. Мы должны добраться до нее, пока не развезло дорогу.
Слушая разговор Жюля с извозчиком, я понимаю, что имел в виду Жюль, говоря, что здесь в стране многие недостаточно хорошо говорят по-французски и поэтому не могут давать показания в суде без переводчика. Я понимаю лишь общий смысл того, о чем говорит кучер.
Когда мы разместились в дилижансе, я спрашиваю Жюля:
— Почему вы выбрали именно эту деревню?
— Наш кучер несколько раз туда и обратно возил человека, который подходит под описание Перуна. Он больше не видел его с тех пор, как отвез на станцию несколько месяцев назад, а незадолго до этого он доставил в деревню посылку из Института Пастера. Он что-то еще возил Перуну, но запомнил эту посылку особенно, потому что на ней было указано имя Пастера.
— Вы не спрашивали у него, как выглядит этот человек?
— Его описания такие же неопределенные, как и ваши: на вид ему лет тридцать — сорок, у него окладистая борода и длинные волосы. Красный шарф он не носит — видимо, потому, что за пределами Парижа шарф революционера привлек бы больше внимания, чем ему хотелось бы. Кто-то из жителей деревни должен знать его.
