— Мне кажется, вы настроены слишком мрачно и горько.
— Вы еще молоды, а я уже не очень…
— В прежние времена, — сказал Наганда, — когда умирал вождь нашего народа, племя убивало всех его воинов, чтобы они продолжали служить ему в потустороннем мире.
— Поблагодарим Господа, что мы не родились среди народа микмак, — ответил с печальной улыбкой Лаборд. — Еще…
— Наша верность королю, — заявил Николя, — состоит в том, что мы должны служить его внуку.
— Разумеется. Однако пока это нам вряд ли удастся. Травля истинных слуг Людовика, месть, ревность, схватка за почести и должности, изгнание и высылка всех неугодных — вот чем в ближайшее время станут заниматься люди благородного происхождения. Мне сказали, что Шуазель вернулся в Париж, ибо приказ о его высылке аннулирован. Он покинул свою пагоду в Шантелу и примчался в столицу, а теперь намерен отправиться обхаживать короля в замок Мюэтт.
— Итак, — промолвил загадочным тоном Николя, — надо как можно скорее совершить небольшое путешествие.
— Полагаю, Шуазель ни под каким видом не согласится ни на малейшее ущемление интересов нового короля; на дофину, то есть, я хотел сказать, на королеву, также надежды никакой, ибо своим браком она обязана Шуазелю. Ни на кого нельзя рассчитывать. А каковы ваши планы, сударь?
— Завтра я еду в Брест, — ответил Наганда, — а оттуда возвращаюсь в Америку. Позавчера курьер сообщил мне, что предсказанные мною волнения начались. 28 февраля в Бостоне выбросили в воды залива груз чая. Англичане решили начать блокаду, а поселенцы намерены защищаться с оружием в руках. Говорят, в нескольких портах Великобритании уже готовы к отправке суда с солдатами.
— Надеюсь, — произнес Лаборд, — эти события не повернут в свою пользу сторонники Шуазеля, записного противника Англии; он до сих пор мечтает взять реванш за наши прошлые поражения.
Экипаж Лаборда высадил Николя и Наганду на улице Монмартр. Войдя в дом, друзья нашли его обитателей в сильнейшем волнении, близком к панике. Два дня назад Катрина, страдавшая бессонницей и часто проводившая ночи, подремывая возле плиты, была разбужена громким лаем Сирюса. Последовав за грозно рычащей собакой до самых апартаментов Николя, она обнаружила там незнакомца в маске, копавшегося в вещах и одежде комиссара. Вспомнив, как ей, маркитантке королевской армии, приходилось исполнять солдатскую работу, она вооружилась чугунной сковородкой и, застав негодяя на месте преступления, обратила его в бегство, обрушив на его голову град отменных ударов. Ей активно помогал Сирюс: он яростно тявкал и даже ухитрился выдрать клок одежды неизвестного. Злоумышленник прыжками спустился по черной лестнице, выходившей во двор, и скрылся. Узнав об этом, Николя показалось, что на него вылили ушат холодной воды. Он бросился к себе в комнату и дрожащей рукой смел с полки книги. Шкатулка стояла на месте. Открыв крышку и убедившись, что ни кошелек, ни письмо не пропали, он с облегчением рухнул на кровать. Поразмыслив, он решил больше не расставаться с коробочкой, и засунул ее поглубже во внутренний карман фрака, а затем вернулся к озадаченным его стремительным исчезновением Наганде и Катрине.
— Ну и как, — спросила кухарка, — он что-нипудь зтянул? Бо мне, так у него бремени не пыло. Ручаюсь, у него голова до сих бор свенит от моей сковоротки!
Ноблекуру представили Наганду; индеец очаровал прокурора в отставке своими манерами, познаниями и изысканными речами. Старый магистрат с энтузиазмом школяра расспрашивал индейца о его народе и обычаях. К сожалению, молодому вождю микмаков следовало вернуться в Версаль, и, осыпаемый комплиментами, он распрощался с гостеприимным домом. К великому удивлению Николя, Ноблекур подарил Наганде на память «Дух законов» Монтескье. Заядлый книголюб, Ноблекур относился к своей библиотеке как скупец к мошне и не имел привычки расставаться с книгами, о чем Николя шепотом не преминул сообщить своему индейскому другу. В свою очередь, Наганда презентовал Ноблекуру мешочек с вяленой медвежатиной, отвар из которой слыл великолепным лекарством против ревматизма, и два превосходно отполированных медвежьих клыка, немедленно занявших место среди экспонатов кабинета редкостей. Пуатвен привел карету, и Наганда, в окружении домочадцев и под любопытными взглядами мальчишек-подмастерьев, сел в карету и, сопровождаемый дружным хором напутствий и пожеланий, покинул улицу Монмартр.
— Этот человек оказывает честь тому, кто вправе называть себя его другом, — произнес Ноблекур. — Ах, какой могла бы стать Новая Франция с такими талантливыми людьми!
Ноблекур захотел услышать рассказ Николя о кончине монарха. Рассказ получился подробный, хотя наиболее тягостные моменты рассказчик опустил. В его изложении кончина монарха предстала исключительно благостной, а сам король до последнего дыхания сохранял поистине королевское величие. Бывший прокурор задумчиво слушал, никак не выдавая своих чувств, так что Николя даже испугался, не слишком ли он опечалил его. Разумно ли столь долго рассказывать о смерти старому человеку?
— Мне следует поведать вам еще кое о чем, — добавил он. — Налет на мою комнату не является случайным. Мне доверен секрет…
Ноблекур отрицательно замахал рукой.
— …который принадлежит вам, и который я не хочу знать.
— Секрет, — повторил Николя, — и предметы, способные навлечь на меня множество неприятностей. Я потерял ключи, точнее, их украли во время моего недавнего путешествия, и у меня есть основания подозревать в краже моих неведомых врагов. Я распоряжусь сменить замки на входной двери и двери на черной лестнице. Этого требует осторожность, и вдобавок я не хочу подвергать опасности вас и всех обителей этого дома.
— Все будет сделано, как вы сказали. Надеюсь, вы побудете с нами немного?
— Увы, пока нет. Мне надо сдержать слово, данное королю, и выполнить его последнее поручение.
Он поднялся к себе и, пока приводил себя в порядок, размышлял о запретах, коими окружили изгнанную фаворитку в аббатстве Пон-о-Дам. Сможет ли он добиться встречи с ней? Впрочем, отступать некуда, ничто не может его остановить, даже если придется лгать и принимать чужой облик: исполнение последней воли монарха оправдывает любые средства. Сообразив, что, быть может, ему придется вспомнить о своих официальных регалиях, он взял с собой судейскую мантию и символ власти комиссара — жезл, выточенный из слоновой кости. Он редко ими пользовался, только во время церемоний в Шатле или в Парламенте. Когда он собрался, часы показывали около одиннадцати. Перед уходом Николя забежал на кухню, где успел проглотить два поджаренных свиных уха с горчицей, наскоро приготовленных для него Катриной и Марион. Чтобы приготовить ему перекусить, обе матроны дружно оторвались от важного занятия — приготовления террина к ужину, ежегодно устраиваемому Ноблекуром для членов церковного совета прихода Сент-Эсташ, старостой которого он являлся. Отдав Пуатвену распоряжения о замене замков, Николя вышел из дома и сразу свернул в тупик, приведший его в церковь, где он пробыл добрых четверть часа. Вновь вернувшись к дому Ноблекура, он углубился в мрачный пассаж Рен-д'Онгри, откуда вывернул на улицу Монторгей и там сел в экипаж. Вряд ли принятые им предосторожности полностью обезопасили его от преследователей, тем не менее он был готов держать пари, что если за ним кто-то и следил, на время он точно сумел от него оторваться. Кучеру он приказал везти себя в управление полиции: не вдаваясь в подробности, он намеревался предупредить Сартина о своем отъезде. Но оказалось, начальник полиции только что покинул особняк на улице Нев-Сент-Огюстен и отправился в замок Мюэтт, куда призвал его новый король. Наняв свободный экипаж, Николя доехал до Венсенна, а там, желая поскорее добраться до Мо, свернул на дорогу на Ланьи.
Когда он, погрузившись в дремотное оцепенение, проезжал через лес, громкий сухой щелчок разбудил его. Карету резко занесло в сторону, и она остановилась. Выскочив, он увидел, что кучер сидит, уронив голову на колени. Неужели, приняв перед поездкой горячительного, малый заснул прямо на облучке? Николя собрался потрясти его, как раздался выстрел, и возле его левого уха просвистела пуля. Времени на раздумья не оставалось, и он, притворившись убитым, рухнул на землю. Треуголка вместе со спрятанным в ней подарком Бурдо — карманным пистолетом, с которым он старался не расставаться, осталась лежать в карете. Николя не мог даже вытащить шпагу. Упав в канаву под ноги лошадям, он напряг мускулы, готовясь в случае продолжения стрельбы откатиться по траве. Из-под полуприкрытых век окружающий его мир представал как в тумане. Теперь все зависело от намерений противника. Если тот выстрелит в него еще раз, он недорого даст за свою жизнь. Если, напротив, враг решит взять в руки шпагу, у него есть шанс выиграть поединок. Прислушавшись, он услышал неспешный стук копыт: лошадь шагом продвигалась вперед. Затем воцарилась тишина, нарушаемая только биением его сердца. Николя испугался, как бы враг не услышал этот лихорадочный стук. Потом лошадь всхрапнула и нетерпеливо забила копытом. Запряженные в карету кони ответили громким ржанием. Снова воцарилась тяжелая тишина, сменившаяся скрипом гальки, усыпавшей дорогу: всадник, похоже, спешился. Очевидно, он хотел убедиться в смерти своего противника. Николя слушал, как шаги медленно приближаются к нему. Неожиданно рядом прозвучал второй выстрел, за ним последовал сдавленный крик и шум падающего тела. Потом кто-то бегом помчался к нему.
