не успел нажать на спуск – китаец мгновенно перехватил его руку с пистолетом, а свободной рукой впился в горло и слегка приподнял над землей. Блан захрипел и задергался, тщетно пытаясь вырываться, но легче было вырваться из пасти крокодила, чем из ганцзалиновой хватки.
Из-за спины китайца выглянул русоволосый молодой человек с греческим профилем, виноватыми голубыми глазами и чуть скошенным подбородком.
– Добрый день, Платон Николаевич, – сказал Загорский, подходя к молодому человеку.
– Здравствуйте, Нестор Васильевич, – отвечал тот, слегка потупившись, как ребенок, которого застали за чем-то неподобающим. – Простите меня, я задал вам столько работы.
– Ничего, – отвечал действительный статский советник, – это была интересная работа. А, главное: все хорошо, что хорошо кончается.
За спиной Загорского сердито откашлялись. Он обернулся назад.
– Что мне делать с этим дураком? – спросил Ганцзалин, который все еще держал Блана за горло. – Не могу я держать его так до скончания веков, он же задохнется.
– Ты забрал у него пистолет?
Помощник показал браунинг, изъятый у Блана.
– Ну, так отпусти его на все четыре стороны, вечно ты хватаешь всякую гадость, – отвечал Загорский…
В ту же секунду Блан, хрипя, повалился на гравий.
– Что ж, – сказал Загорский, – можно считать, что дело бога Плутоса закрыто. Секретный договор мы вернули нераспечатанным, Платон Николаевич с нами… Кстати, где ты его обнаружил?
– Как вы и говорили, в казармах гладиаторов, – отвечал помощник.
– И папаша Боссю так легко его отпустил? – удивился Загорский.
Помощник весело оскалился. Нет, конечно, Боссю не хотел его отпускать. Однако стоило Ганцзалину сказать гладиаторам, что он – друг Ковальского, все немедленно встали на его сторону, даже надсмотрщик Иероним. Так что мэтру Боссю ничего не оставалось, как расторгнуть договор и отпустить русского гладиатора.
– Кстати, где сам Ковальский? – спросил Нестор Васильевич. – Мы задолжали ему шесть тысяч франков и паспорт.
– Паспорт я ему вернул, – отвечал помощник. – Забрал у папаши Боссю, когда ездил в Симье за Платоном Николаевичем.
– Да, но надо бы и деньги ему отдать.
– Не надо, – отвечал помощник. – Я уже отдал ему все до последнего сантима.
– И откуда же ты взял столько денег? – удивился Загорский.
– Таких денег у меня, конечно, нет, так что пришлось воспользоваться вашей чековой книжкой, – осклабился Ганцзалин.
– А моя подпись?
– Подпись я поставил за вас, – отвечал помощник. – Вы ее сами не отличите.
Загорский только головой покачал: понимает ли Ганцзалин, что подделка чеков – уголовное преступление?
– Конечно, понимаю, – отвечал помощник, сворачивая в сторону выхода с кладбища. – Кому понимать, как не мне – я ведь сам всю жизнь борюсь с преступниками…
Иришка передала Волину последний лист расшифрованного дневника. Старший следователь аккуратно положил его обратно в стопку, а стопку – в синюю папку.
Генерал, который, казалось, глубоко спал в своем кресле, внезапно вздрогнул и открыл глаза.
– Ну, что? – сказал он, глядя прямо перед собой, на огонь, плясавший в камине. – Дочитали?
Волин кивнул – дочитали.
– Очень хорошо, – сказал генерал, лицо его казалось теперь еще более восковым, чем днем, на банкете. – Я, признаться, думал, что это будет последняя тетрадь. Но Ирина, спасибо ей, сделала нам царский подарок. Однако…
Тут генерал умолк и с полминуты неотрывно глядел перед собой.
– Что – однако, Сергей Сергеевич? – не выдержал Волин.
– Однако мне нынче исполнилось девяносто лет, – продолжал Воронцов как ни в чем ни бывало. – Возраст серьезный, да и здоровье у меня уже не то, чтобы корпеть над расшифровкой. Никто судьбы своей не знает, поэтому, брат Волин, этот царский подарок в виде архива Загорского я передаю тебе, так сказать, в собственные руки.
Волин удивился: а что он будет делать с дневниками Загорского, он-то тайнопись дешифровать не умеет.
– А я тебя научу, – отвечал генерал, и какая-то странная гримаса исказила его лицо. Волину понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что не гримаса это была, а улыбка.
– Сергей Сергеевич, дорогой, – сказал он с неожиданной теплотой, – да вы крепче нас всех, вместе взятых! Вы еще сто лет проживете к тем девяносто, что уже прожили…
Генерал махнул рукой: знаю, знаю. Как писали классики, Паниковский вас всех переживет: он вас всех еще продаст и купит, и снова продаст, но по более высокой цене.
– Вот только я – не Паниковский, и свои силы соразмеряю с действительностью, – проговорил Воронцов. – Так что, Орест Витальевич, берись за дело: во избежание неожиданностей учиться начнем прямо сегодня.
Волин обменялся быстрым взглядом с Иришкой. Видно было, что меньше всего ему хочется учиться дешифровке и тем более – сейчас. Одно дело – получить мемуар уже в готовом виде и совсем другое – неделями корпеть, переводя его на человеческий язык.
Генерал, очевидно, уловил это его настроение и нахмурился.
– Что, – спросил он, – не хочешь?
И, прищурясь, посмотрел прямо в лицо старшему следователю.
– Если честно – нет, – признался Волин. – Да и, между нами говоря, не вижу необходимости. Вы живы, здоровы… Ладно бы еще вас альцгеймер какой-нибудь одолевал, так нет же. Ум у вас ясный, трезвый, живой…
– Понятно, – сказал генерал как-то невесело и отвернулся.
Волину стало не по себе, от того, что он, кажется, обидел генерала.
– Сергей Сергеевич, вы поймите меня правильно, при других обстоятельствах я бы конечно… Но время сейчас такое, и на работе столько дел, вы себе просто не представляете!
– Ничего, – сказал генерал, по-прежнему не глядя на него, – забудь. Как говорится, на нет и суда нет. Обойдемся. А вы, ребята, пока суд да дело, не сварите ли нам кофейку? Скоро уж рассвет на улице, а в сон клонит – страшно сказать, как.
– Я сделаю, – сказал старший следователь и направился было на кухню, но Воронцов его остановил.
– Нет, – проговорил он сурово. – Знаю я тебя, ты и чай из пакетика толком заварить не способен, не то, что кофе. Пусть тебе Ирина поможет, покажет, как надо.
Волин только плечами пожал: о чем речь, конечно, пусть покажет. Вместе с Иришкой они отправились на кухню, а генерал остался сидеть в своем кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.
Когда спустя десять минут они вернулись, неся на подносе чашечки с кофе и вазочку с печеньем, генерал по-прежнему сидел, откинувшись в кресле, вот только кресло его почему-то стояло гораздо ближе к камину, а на полу лежала припорошенная золой кочерга.
– Вот и мы, – пропела Иришка, ставя поднос на стол. – Нашли в буфете ваше любимое печенье. Думаю, в честь юбилея можно съесть немножко больше, чем обычно.
Генерал ничего не отвечал, глаза его были закрыты.
Волин глянул на
