– Мммххффф…
Брат Лаврентий попытался схватить неизвестного забинтованными руками. Но он был слишком слаб и едва ли мог шевельнуться. Ладонь лежала у него на лице, перекрывала воздух, душила. Нужно вдохнуть, непременно нужно вдохнуть! Но, замотанный бинтами в несколько слоев, наставник был словно парализован. Он не мог ни говорить, ни слышать, ни видеть – только чувствовал сильную руку на лице. Он дергался и дрожал. Наконец ему удалось ухватить край одежды; он потянул и оторвал кусок ткани. Пальцы вцепились в лоскут, смяли его. Он почувствовал каждую ниточку мягкой материи, она была податливой и крепкой, как хорошо связанный ковер, как взбитая подушка. В голове пронеслись воспоминания о детстве, о матери, о первых днях в монастыре.
Наконец брат Лаврентий понял, что умирает, медленно погружается в черноту. Желание вдохнуть отступило и освободило место чувству небывалого облегчения…
В этот раз наставник уже не проснулся.
Убийца едва ли не с нежностью провел рукой по лицу монаха и поднялся. Он взглянул на лекаря; тот по-прежнему крепко спал, и снилось ему что-то хорошее. По губам его блуждала улыбка.
Убийца нерешительно провел рукой по грязному сюртуку лекаря, пальцы скользнули к дорогому, хоть и потертому воротнику, потрепали ухоженную бородку. Тихонько надавить или провести один раз ножом – и еще одной проблемой у наставника стало бы меньше…
Но он не мог.
Убийца со вздохом отступил от лекаря, и взгляд его упал вдруг на маленькую книжку, лежащую на полу. Он поднял ее, полистал и с первых же страниц понял, о чем в ней речь.
Вот она-то наверняка заинтересует хозяина.
Он спрятал книгу и скрылся так же бесшумно, как и появился. Храп лекаря провожал его до следующего угла.
* * *– И ты действительно не знаешь, где твой отец теперь слоняется?
Михаэль Грец растерянно смотрел на Магдалену. За полчаса она рассказала ему о том, что происходило в эти дни в монастыре. Рассказала и о друге Куизля Непомуке, и о намерении отца доказать его невиновность. Грец слушал разинув рот и лишь изредка покачивал головой. Дети мирно посапывали в соседней комнатке.
– Я и вправду не представляю, где он теперь, – ответила Магдалена. – Может, он что-нибудь обнаружил в монастыре, и этот колдун его схватил.
– Кого? Твоего отца? – Живодер рассмеялся. – Если хотя бы половина из того, что я слышал о нем, правда, то этому колдуну надо будет радоваться, если он со Святой горы на своих ногах сойдет.
Он вдруг снова подобрался.
– Но нам в любом случае надо его разыскать. Кроме того, нужно сказать все Симону, пока и он не забеспокоился.
– Симону? – Магдалена презрительно фыркнула. – Да он со своей работой не заметит, даже если я прямо перед ним встану. И до детей ему, похоже, дела никакого нет… Вот пускай и делает что хочет.
– Ты слишком к нему строга, – упрекнул ее Михаэль. – Моя Ани, помилуй Господи ее душу, тоже меня бранила, когда я не появлялся по нескольку дней. Поверь мне, милая, все мы, мужчины, такие. Топчемся на одном месте и не найдем дороги, пока кто-нибудь не протянет нам руку.
Магдалена невольно улыбнулась:
– Может, ты и прав. Но не особо-то вы с нами и откровенничаете об этом.
Кто-то из детей в комнате тихонько заплакал, но почти сразу притих.
– А что твои собственные дети? – спросила дочь палача в наступившей тишине. – Все разъехались?
Грец пожал плечами.
– Большинство умерли еще совсем маленькими. Только Ганс и Лиза до десяти дожили. Но Лизу несколько лет назад чума прибрала, а Ганс ушел барабанщиком с отрядом драгун.
Он вздохнул.
– С тех пор как жена умерла, у меня только Маттиас и остался. Он уже стал мне как сын.
– Во всяком случае, бранишь ты его как своего собственного. – Магдалена усмехнулась. – Он парень не промах. Не будь я уже замужем, могла бы не устоять.
– Тогда жила бы с мужем, который ни слова тебе не скажет… – Михаэль резко поднялся и вытер руки о фартук. – Пойду пока к Маттиасу, надо помочь ему с работой. А тебе и вправду сходить бы сейчас к Симону и прекратить эту дурацкую ссору. Повремените с руганью, у вас есть дела поважнее. А я присмотрю пока за детьми.
Грец ненадолго задумался.
– Если отец не объявится сегодня, дай знать, – добавил он. – Мы с Маттиасом знаем кое-кого в деревне, кому можно доверять. Поищем тогда вместе. Я, может, и вшивый обдирала, но родню свою в беде не оставлю.
– Я знаю, Михаэль, спасибо тебе.
Магдалена с улыбкой пожала ему руку. Ей вдруг стало ужасно стыдно за тот разговор о будущем ее детей.
Она кивнула на прощание и вышла за дверь. В свете заходящего солнца монастырь громадным черным силуэтом нависал над узкой тропой. Пока еще не совсем стемнело; Магдалена прибавила шагу, чтобы успеть к лазарету до наступления ночи. При этом она без конца оглядывалась; деревья, растущие вдоль тропы, казалось, тянули к ней свои ветви. Дочь палача пустилась бегом и, запыхавшись, поднялась наконец к внешним стенам монастыря.
Среди уставших от дальней дороги паломников, расходившихся по своим пристанищам, она почувствовала себя в относительной безопасности. Завтра, в праздник, на Святой горе произойдет столько всего, сколько не случалось за целый год. Уже сейчас воздух полнился радостным ожиданием, стоял запах свежего хлеба и жареного мяса, несколько торговцев еще собирали свои лотки под стенами монастыря, и со стороны долины к Андексу тянулась очередная группа пилигримов с факелами.
Магдалена прошла в открытые ворота и, свернув к лазарету, почувствовала, что кто-то приближается к ней сзади. Она не услышала никакого шума, у нее просто прошел холодок по спине. Она резко обернулась, но было уже поздно.
Чья-то волосатая рука зажала ей рот и безжалостно затащила за перекошенный сарай. Магдалена начала вырываться и попыталась закричать, но незнакомец держал слишком крепко. В конце концов ей удалось хотя бы укусить его за палец.
– Ай! – раздался над ухом знакомый голос. – Сдурела? Собственную плоть и кровь зубами хватать, гадюка!
– Ах ты ж черт, отец! – ругнулась Магдалена и облегченно вздохнула, а палач ворчливо ее выпустил. – Обязательно так пугать было? Не мог просто подойти, как все нормальные люди, и поздороваться?
– Чтобы ты разоралась и люди из окон повысовывались? Не болтай чепухи, меня и так…
– Разыскивают, – перебила его Магдалена. – Я знаю. Земеру уже не терпится тебя сцапать.
– Земер? – Куизль еще слизывал кровь с пальца. – А он-то здесь при чем?
Палач одет был в поношенные штаны, простой черный сюртук и старый плащ, который Магдалена помнила еще с детства. Она с улыбкой представила отца в изодранной монашеской рясе: с его-то ростом из него действительно получился бы замечательный монах.
– Земер заглядывал к нашему Михаэлю домой, – ответила наконец Магдалена.
– К Михаэлю? А к нему-то зачем?
– Если хочется узнать, то помолчи уже и послушай.
Магдалена рассказала отцу об угрозах бургомистра, и палач со злостью врезал по стене сарая.
– Проклятие, только этого мне еще не хватало! – негодовал он. – Теперь-то я понимаю, почему охотники и стражники рыщут по переулкам. Земер им, наверное, увесистый кошель пообещал, если они меня изловят… Пусть даже не надеются на это!.. – Якоб с беспокойством взглянул на дочь. – Симон уже рассказал тебе, что случилось в монастыре?
– Я как раз к нему шла. Кажется, нашелся труп Виргилиуса. Это правда?
Палач кивнул.
– Идем тогда к Симону. Нам нужно обсудить, что теперь делать. Остальное все расскажу по пути.
По пути к лазарету Куизль рассказал Магдалене о появлении дароносицы и умирающем наставнике.
– Остается только надеяться, что монах сможет сказать еще что-нибудь, – закончил он глухим голосом. – Если прежде его не прикончил этот чертов колдун. Молись, чтобы муж твой не уснул и должным образом его сторожил. Иначе он пожалеет, что выбрал палача себе в тести.
Магдалена кивнула и постаралась не думать о том, что именно отец хотел этим сказать. Она знала, как легко было вывести его из себя. К счастью, успокаивался он так же быстро.
Она ускорила шаг. Наконец-то впереди показался лазарет. Наскоро перестроенная конюшня уже полностью погрузилась во мрак, изнутри не пробивалось никакого света.
– У меня дурное предчувствие, – проворчал палач. – Или Симон в темноте лучше кошек видит, или он и вправду уснул, баран бестолковый.
– На него и так слишком много всего навалилось в последнее время, – пробормотала Магдалена.
Ей вдруг стало жаль своего мужа. И почему отец так к нему строг?
Куизль не ответил. Он вынул из-под плаща факел, поджег его принесенным с собой огнивом и бесшумно отворил дверь в лазарет.
В свете факела Магдалена различила десятка два кроватей, расставленных по всей конюшне. Почти на всех ерзали заспанные люди, кашляли или приподнимали головы на свет и снова засыпали. Далеко впереди Магдалена разглядела своего мужа. Он сидел на стуле возле одной из кроватей, уронив голову на грудь, и грудь его мерно вздымалась.
