Шагая через ступеньку, убийца поднялся по лестнице. Пушистый ковер глушил его шаги; намокший плащ мешал ему, и он небрежно сбросил его прямо на ступеньки. Под плащом обнаружилось темное статское платье, пошитое на манер охотничьего костюма; к широкому кожаному поясу были пристегнуты ножны кинжала и тяжелой кавалерийской сабли; два больших армейских пистолета крест-накрест торчали за поясом, вместе с надвинутой до самых бровей широкополой шляпой придавая ночному гостю несколько разбойничий вид. Он по-прежнему слегка прихрамывал, но повязка более не украшала его черноволосую голову: ссадина, нанесенная покойным Кшиштофом Огинским, уже зажила.
Незваный гость прошел по коридору второго этажа, считая двери. По его расчетам, княжна сидела в библиотеке. Эту догадку подтверждала и узкая полоска красноватого света, падавшая в коридор из приоткрытой на палец двери. Дойдя до этой полоски, убийца остановился и немного помедлил. «Проклятье, — едва слышно прошептал он в тишине пустого коридора. — Девица дьявольски хороша, но что поделать? Верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой...»
С этими словами он толкнул дверь и вошел в библиотеку.
Княжна сидела за столом, освещенным огнем одинокой свечи. Перед нею и впрямь лежала какая-то толстая книга, раскрытая на середине; скользя взглядом по строчкам, княжна задумчиво накручивала на палец выбившийся из прически локон темных волос. Убийца застыл на пороге, против собственной воли очарованный этой мирной картиной. Потревоженный его появлением воздух заставил пугливо вздрогнуть пламя свечи; княжна подняла голову, и ее лучистые глаза, сегодня даже более прекрасные, чем обыкновенно, встретились со слегка раскосыми, черными, как угли, глазами убийцы.
— А, это вы, — после недолгой паузы сказала княжна и закрыла книгу. — Входите же, я вас ждала.
— Вот как? — изумился гость, входя и без стука притворяя за собой дверь. Изначально он намеревался стрелять, не вступая с княжною в переговоры, но такое начало заинтриговало его, и он решил, что ничего не потеряет, если перебросится со своею жертвой парой слов. — Значит, вы не удивлены?
— Напротив, — сказала княжна. — Я предполагала, конечно, что вы захотите нанести мне визит, однако то обстоятельство, что вы все-таки отважились явиться сюда, не может не вызывать удивления. Гораздо умнее с вашей стороны было бы бежать отсюда куда глаза глядят.
— Быть может, — согласился убийца, вкладывая в ножны кинжал и напоказ поигрывая тростью. — Быть может, вы и правы, но мне кажется, что вы, сударыня, поневоле впали в заблуждение, свойственное юности. Да, да! Когда человек юн, как вы, ему кажется, что впереди у него вечность и что смерть — это просто глупое недоразумение, лично его не касающееся. Должен вас разочаровать, сударыня: обстоятельства таковы, что только ваша безвременная кончина может гарантировать мою безопасность. Спору нет, вы умны. Вы очень ловко поймали меня с этими пулями, заставив собственными руками представить вам улику против себя же. Полагаю, осмотр пули, извлеченной из черепа несчастного зверя, вас полностью удовлетворил?
— О да, — оживилась княжна. — Правда, я ловко это придумала?
— Так я и знал, — горестно кивнув, произнес убийца. — Так я и знал, что вы воспринимаете это как остроумную игру, как забаву, тем более увлекательную, что она небезопасна. Но такие игры — привилегия взрослых мужчин! Юным девицам в них играть противопоказано. Все ваши хитроумные ходы привели к самому плачевному результату. Увы, сударыня, при всем моем восхищении вами я попросту вынужден вас убить.
— Ну, ваше отношение ко мне — разговор особый, — заметила княжна. — Вряд ли вы намереваетесь убить меня из большой любви, о коей столь много и столь горячо говорили.
— Любовь! — насмешливо воскликнул убийца. — Вот и видно, что вы — наивное дитя, руководствующееся в своих поступках вздором, вычитанным из пухлых книжек. О какой любви вы толкуете? Ее попросту не существует, этой вашей любви! Ее придумали писатели, чтобы обеспечить себе верный заработок на столетия вперед, и с тех пор тысячи глупцов погибли во имя этого высосанного из пальца понятия — любовь.
— И тысячи подлецов вели свою грязную игру, изображая корысти ради чувства, коих они попросту неспособны испытывать из-за низости своей натуры, — добавила княжна. — Но вы напрасно придерживаетесь столь высокого мнения о своих актерских способностях, милостивый государь. Игра ваша была в самом начале испорчена неумелой ложью.
— Какой же, позвольте узнать? — насмешливо спросил убийца.
В это время позади него скрипнула половица. Убийца кошачьим движением отпрыгнул в сторону, выставив перед собой трость, и вздрогнул от испуга, увидев выступившую из-за стеллажа темную фигуру, на груди которой тусклым серебром поблескивали витые шнуры гусарской венгерки.
— Так вы здесь не одна! — воскликнул он. — Кто это, черт подери?! Стойте на месте, сударь, иначе я вас продырявлю, как пустое ведро!
— Как странно, — прозвенел в наступившей вслед за этим возгласом тишине серебряный голосок княжны. — Как странно, сударь, что вы не узнаете своего лучшего друга, с которым, по вашим собственным словам, столь долго делили кров и пищу! Как можно не узнать человека, который скончался от ран у вас на руках? Что ж, я напомню вам, кто это. Знакомьтесь: поручик N-ского гусарского полка Вацлав Огинский. Пан Вацлав, перед вами Николай Иванович Хрунов-Лисицкий, бывший гусарский поручик и бывший дворянин, лишенный чинов и дворянского звания личным указом государя императора как убийца, грабитель, мародер и атаман разбойничьей шайки.
Вацлав Огинский шагнул вперед, и рука его легла на эфес сабли.
— Ловко, — отступая на шаг, произнес Хрунов и вынул из-за пояса пистолет. Теперь дуло стреляющей трости было направлено на Вацлава, а пистолет смотрел в сторону княжны. — Ловко, черт меня подери! Значит, вы с самого начала играли со мной, как кошка с мышью! Но ничего, господа. Ничего-с! Победителем становится не тот, кто хитрее играл, а тот, кто выиграл. Стойте на месте, поручик! Стоять, не то известие о вашей смерти из ложного превратится в истинное! Как видно, по вашему замыслу я должен обнажить саблю и рубиться с вами под восхищенные восклицания вашей дамы. Черта с два, сударь! Сейчас вы оба умрете; вы, княжна, и вы, поручик. Вас, сударыня, несомненно, заждались в аду, где вам самое место. Вы и впрямь сущая ведьма! Вы должны быть мне благодарны, ведь теперь вас уже никто и никогда не назовет старою ведьмой. А вы, сударь, наверное, будете рады на том свете повидаться со своим кузеном, который так хотел вашей смерти, что, кажется, искренне в нее уверовал.
— Вот оно что! — воскликнула княжна, которая, казалось, нисколько не была напугана видом направленного на нее пистолета. — Благодарю вас, сударь! Это была единственная загадка, которую я не могла разгадать: кто надоумил вас явиться ко мне под видом знакомого Вацлава? Значит, пан Кшиштоф все это время был где-то поблизости!
— Он и сейчас поблизости, — уверил ее Хрунов, — а именно на дне Черного озера.
— Ну конечно, — сказала княжна. — Я так и знала, что причиной всему — именно Черное озеро. Как это глупо!
— Отчего же глупо? Но прошу меня простить, у меня еще уйма дел, которые надобно закончить до рассвета. Я с удовольствием поболтал бы с вами еще, однако боюсь, что княгиня Аграфена Антоновна, оставшись без присмотра, вместо половины добычи заберет себе все.
— Боже мой! — воскликнула княжна. — Неужто княгиня сейчас мокнет под дождем и спотыкается о коряги на берегу Черного озера? Боже мой!
Она вдруг совершенно по-девчоночьи прыснула в ладошку. Это было так неожиданно, что Хрунов, уже собравшийся спустить курок пистолета, заколебался.
— Что вас так развеселило, сударыня? — спросил он. — Или страх смерти лишил вас рассудка?
Княжна посмотрела на него, перевела взгляд на Вацлава, который выглядел не менее изумленным, чем Хрунов, и рассмеялась — открыто, весело и звонко.
— Вам некуда торопиться, сударь, — сказала она сквозь смех. — Ваша затея с самого начала была пустой, потому что никакого сокровища на дне Черного озера нет. Помните, я говорила вам, что весной рыбаки вытащили из озера колесо от французской фуры? Эта находка настолько заинтересовала меня, что я велела поискать еще...
— Будьте вы прокляты! — забыв об осторожности, вскричал Хрунов. — Будь проклято это золото! Клянусь, даже если вы каким-то чудом переживете эту ночь, оно станет вам поперек глотки! Я вас...
Он осекся и замолчал на полуслове, ощутив затылком холодное прикосновение пистолетного дула.
— Стой спокойно, висельник, — сказал полковник Шелепов, на усатой физиономии которого отобразилось удовольствие, получаемое от этого спектакля. — Не хотелось бы пачкать полы той грязью, что заменяет тебе мозги, но, клянусь, я это сделаю, если ты сейчас же не бросишь оружие.
