— Мадемуазель, — произнес Николя, — как вы объясните присутствие вашего платка в амбаре, где произошло убийство?
— Никак.
Сартин сделал знак Николя, и тот поспешил подойти к нему.
— Прекратите морочить нам голову, Николя! Только что вы вытащили из-под кровати какие-то бинты, теперь вот платок… Улики растут у вас под ногами, словно грибы после осеннего дождя! Вы, случаем, не усматриваете в этом ничьих козней?
— Вы правы, сударь, именно козней. Эту улику оставили умышленно, чтобы ее нашли, но это станет ясно после завершения дознания.
И, вернувшись на свое место, он продолжил.
— Камилла Гален, извольте подойти ко мне.
Камилла встала и бросила испуганный взгляд на сестру, взиравшую на нее невидящим взором. Бурдо подошел к манекенам, снял с них одежду, и, осторожно развернув оберточную бумагу, извлек из принесенного им свертка два корсета из китового уса и надел их на манекены.
— Перед вами два корсета, — произнес Николя, — две детали женского туалета, которые надевают непосредственно на рубашку, а затем шнуруют по всей длине, от шеи до бедер. Корсеты почти такие же, как тот, что был надет на теле Элоди. Господа, я хотел бы попросить Камиллу и Шарлотту Гален зашнуровать эти корсеты.
Взяв концы обоих шнурков, Камилла без особого труда зашнуровала один корсет и вернулась на свое место. Но ее старшая сестра подчиняться не собиралась.
— Я протестую против этой комедии, недостойной памяти нашей бедной племянницы! — воскликнула она.
— Протестуйте сколько угодно, — проговорил Сартин, — только я настоятельно советую вам исполнить приказ.
Казалось, спектакль, разыгрываемый перед его глазами, полностью заворожил его.
Шарлотта Гален подошла ко второму манекену и принялась затягивать шнурки, неуклюже завязывая их узлами. С трудом выполнив задание, она торопливо вернулась на свое место. Николя бережно взял корсет Элоди.
— Когда производили вскрытие, обнаружилось, что корсет очень туго зашнурован, и я решил, что его затянули, чтобы сдавить груди и прекратить отделение молока. Нам пришлось разрезать шнурки скальпелем. Теперь все встало на свои места: корсет, снятый с трупа Элоди, смогли зашнуровать так сильно, потому что дыхание не мешало затягивать шнурки.
По залу прошелестел испуганный вздох: представив себе нарисованную им картину, присутствующие ужаснулись. По приглашению Николя оба советника сошли с помоста и подошли к манекенам.
— Господа, прошу вас, убедитесь сами, имеют ли эти узлы сходство со шнуровкой на корсете Элоди. Шнуровка Камиллы нисколько ее не напоминает, а вот шнуровка Шарлотты, напротив, полностью с ней совпадает.
— Я не понимаю, куда ведут ваши рассуждения, господин комиссар, — произнес Сартин. — Чем столь важен сей факт для нашего дела?
— Понимаю ваше недоумение, — ответил Николя, — и готов вам ответить. Это означает, что свидетель, являющийся также виновным в совершении преступления, а именно Мари Шафуро, уверенная в своей безнаказанности, многое мне рассказала. В частности, из ее болтовни я узнал, что Шарлотта Гален долгое время не умела даже узел завязать.
— И что из этого следует?
— Она так и не научилась справляться со шнурками и до сих пор кое-как шнурует корсет. Из этого я делаю соответствующий вывод. Шарлотта Гален, я вынужден обвинить вас в убийстве посредством удушения вашей племянницы, Элоди Гален.
Разъяренная старая дева вскочила с места:
— Пособник Дьявола, которого ты навлек на наш дом, разве ты не видишь, что это Камилла, моя сестра, во всем виновата?
Николя улыбнулся.
— Ваши слова, — произнес он, — лишь подтверждают мои обвинения. Когда доказательств слишком много, они начинают доказывать обратное. Аптекарь — это Камилла. Расписка старьевщика — ее нашли под кроватью Камиллы. Носовой платок — тоже Камилла. Когда что-то мешает Шарлотте, это вина Камиллы. И мне пришла на память одна незначительная деталь. Во время первого допроса, вы, Шарлотта Гален, упомянули о белых венецианских масках. К несчастью для вас, ваша сестра Камилла о них не вспомнила, и сразу стала любопытствовать. Если бы между вами существовал сговор, вы бы никогда не стали ей возражать. Я не утверждаю, что Камилла Гален не несет ответственности за случившееся, однако ничто не указывает на ее соучастие в преступлении.
Камилла заплакала.
— Зачем сестра клевещет на меня? — жалобно проговорила она сквозь слезы. — Она же заверила меня, что несчастный младенец родился мертвым, и нам надо похоронить его, чтобы избежать скандала. Только и всего.
— Мы отклоняемся от основной темы, — напомнил Сартин. — Завершайте, господин комиссар.
— Господа, — продолжил Николя, — дабы подкрепить выдвинутое мною обвинение, напомню, что утром после трагедии на площади Людовика XV, когда я впервые явился в дом Галенов, Камилла встретила полицейских одетой для выхода, при полном параде, в то время как сестра ее, совершенно очевидно, не нашла времени привести себя в порядок. В самом деле, ночь выдалась беспокойной и трудной: пришлось обряжать труп, относить тело… Но где мотив, спросите вы? Мотив имеется: выгода. Шарлотта любит брата и готова на все, чтобы помочь ему выпутаться. В лице Элоди Гален она устраняет препятствие, стоящее на пути к богатству. Но есть и второй мотив: убийца жаждет, наконец, утолить застарелую ревность и долго вынашиваемую месть. Та же самая свидетельница, чей неосторожный язык позволил себе пуститься в компрометирующие ее хозяек рассуждения, сообщила мне, что в молодости сестер разделило любовное соперничество. Соперничество оказалось столь бурным, что предполагаемый претендент в ужасе сбежал, не пожелав сделать своей избранницей ни одну, ни другую. Но если Камилла сумела найти удовольствие в своей одинокой жизни, то другая сестра так и не оправилась от этого потрясения. Убийца Элоди и ее ребенка, Шарлотта сделала своими пособницами Мьетту и Мари Шафуро; она же явилась творцом продуманного в малейших деталях домашнего заговора. Добавлю: кухарка, хранительница очага, не только встала на сторону Шарлотты и помогла ей убить Элоди, то есть совершить преступление, о котором идет речь, она также покушалась на жизнь Наганды. Если подумать, то она единственная, кто мог войти в мансарду индейца, расположенную рядом с ее комнатой, куда она удалилась на время всем известной процедуры… Убийство Наганды, являвшегося для нее злым гением, опозорившим и унизившим дом Галенов, должно было заставить нас выдвинуть гипотезу о ревности, которая, естественно, навлекала подозрения на молодых людей, ухаживавших за Элоди. Теперь, по логике вещей, остается спросить: а какова же роль господина меховщика, Шарля Галена? Разве он, невиновный с точки зрения закона, не является подлинным виновником случившегося и сообщником убийцы? Разве не он несет ответственность за ужасную судьбу своей племянницы? Впрочем, это решать правосудию. Господа, я все сказал.
Нависшую над залом тишину нарушали только всхлипывания Камиллы Гален и беспрерывное бормотание Шарлотты. Мари Шафуро блаженно улыбалась; похоже, она не осознавала того, что произошло. После утвердительного кивка Сартина, судья по уголовным делам встал.
— Я благодарю комиссара Ле Флока за его мастерски проведенное расследование, подкрепленное как прямыми, так и косвенными уликами, достаточными и необходимыми, и полагаю чрезвычайное заседание закрытым. На основании вышепроведенного дознания именем короля я приказываю заключить в королевскую тюрьму Шатле виновных в убийстве Шарлотту Гален и Мари Шафуро, а также знавшего о готовящемся преступлении Шарля Галена. Обычная процедура следствия будет произведена своим чередом. Я приказываю поместить в исправительный дом девицу Эрмелину Годо по прозвищу Мьетта, где, в случае, если к ней вернется разум, она ответит за свои проступки. Остальные свидетели свободны, но предупреждаю: в любую минуту они обязаны быть готовыми явиться в суд для дачи показаний.
Наганда оказался единственным, кто захотел поблагодарить Николя. Госпожа Гален хотела что-то сказать, но передумала и лишь поклонилась ему с вымученной жалкой улыбкой. Отец Ракар подошел к Николя и положил ему руку на плечо.
— Господин Ле Флок, вы второй раз поразили его.
— Кого, святой отец?
— Того, имя которому легион[63].
Среда, 7 июня 1770 года
Задержание Ланглюме, продуманное накануне вечером во время обильно орошаемого отменным вином ужина, устроенного Бурдо у Рампонно, прошло без происшествий. С первыми лучами предрассветного солнца полицейский фиакр и четыре всадника въехали на улицу Сен-Жерве и остановились перед высоким богатым домом, каких в квартале Ратуши насчитывалось немало. Разносчик воды и мальчишка-лимонадник с подносом баваруаза, к коему предлагались свежие вафли, с изумлением смотрели, как Николя в полном облачении комиссара полиции в сопровождении Бурдо ступил на порог дома. Поднявшись на второй этаж, они постучали молотком в дверь из цельного дуба, укрепленную медными гвоздями. Им открыла старая женщина в мантилье и шерстяной шали. Представившись матерью майора, она поинтересовалась о причине их вторжения, и сказала, что сын ее еще спит, но она готова разбудить его. Являясь, скорее, сыщиком, нежели магистратом, Николя редко надевал судейскую мантию королевского советника, и теперь он то и дело откидывал мешавшие ему широкие рукава. Послышались шаркающие шаги, и появился майор, с заспанной физиономией и в ночной рубашке, торчавшей из-под домашнего халата из белого пике. Узнав Николя, он буквально подпрыгнул от возмущения.
