В ответ на вопрос он важно кивнул. Ему было приятно осознавать себя уважаемым бизнесменом, который в глазах немецкой родни стоял на одной ступени с былыми воротилами горного дела - могучими уральскими Демидовыми. О других деятелях российского бизнеса, прошлого и настоящего, фрау Зиммель не имела ни малейшего понятия, несмотря на свою начитанность и интеллигентность.
Рунге благосклонно посмотрел на супругу. Хоть здесь к месту растрезвонила. Ему почему-то стало так хорошо, что на вопрос фрау он чуть было - на автопилоте - не ляпнул: «Я-я!». С той же интонацией, как «якали» ряженые, опереточные немецкие оккупанты в советских фильмах про войну и блестяще их спародировавший актер Филиппов - шведский посол в шедевре Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию».
Рунге вспомнил эту сцену и невольно расплылся широкой улыбкой. Интересно, а чья нынче эта «Кемска волость»?..
Языка предков Евгений Михайлович не знал, если не считать общеизвестные «гитлеркапуты» и «хендехохи», поэтому обратился к сносно «шпрехающей» супруге:
- Переведи, что наша фирма в Сибири и на Дальнем Востоке одна из крупнейших в золотодобыче.
- О! - фрау Зиммель, выслушав перевод, с благоговением и неподдельным интересом уставилась на новоприобретенного родственника и, многозначительно улыбаясь, подняла вверх сухонький указательный палец. - Тогда я вам, дорогой Эжен, пообещаю удивительную встречу!
Рунге вежливо склонил перед собеседницей голову.
Спустя пару дней, в этой же гостиной, переполненной старинной темной мебелью и чопорными кружевными салфетками с вышитыми на них евангельскими изречениями, фрау Зиммель церемонно представила чету Рунге еще одним, дальним, родственникам - семейству Хансен: ровеснице хозяйки дома, пышнотелой шестидесятилетней фрау Эмме и двум ее дочерям, таким же пышкам, Ангелине и Эльзе.
Неторопливая беседа превратилась в педантичное виртуальное путешествие по генеалогическому древу Хансенов. Евгений Михайлович быстро запутался в его ветвях и стал наполняться тоской, но тут супруга перевела ему очередной династийный изыск:
- Фрау Эмма говорит, что ее младшая сестра до сих пор живет в России. Они ее называют декабристкой, потому что она, как и те многострадальные женщины, тоже поехала вслед за мужем, заключенным Советами в лагерь. Так они и остались там жить, на берегу Байкала.
- Это интересно, - вежливо наклонил голову Е.М., засыпая от скуки. - А что же не вернулись в Германию?
- Ты знаешь, дорогой, фрау Эмма отвечает, что те места для их семейства особенные, связанные с памятью об их отце, который там искал золото в начале века.
Перевод ответа госпожи Хансен заставил Рунге встрепенуться!
- Ну-ка, расспроси, кто он, отец Эммы? И про семью ее младшей сестры, поподробнее.
От услышанного у Е.М. разве что глаза на лоб не полезли.
Отец фрау Эммы, Иоганн Шнелль, из поволжских немцев, оказался в Иркутске после окончания горного училища и был нанят на службу золотопромышленником Бертеньевым!
О-о, эта фамилия у Рунге на слуху - известна по иркутским поискам. Управляющий того самого Кузнецова, который нашел треклятую, таинственную золотую жилу!
И якобы этот самый Шнелль несколько раз ходил в заповедные места! Значит, правда.
Что же касается младшей сестры фрау Эммы, Агнессы, то ее история особо заинтересовала Рунге. Муж Агнессы, Карл Шейн, в 1943 году на Восточном фронте попал в плен, потом был этапирован в один из иркутских лагерей для военнопленных. В 1946 году Агнесса, проживавшая в советской зоне оккупации Германии, выхлопотала себе поездку к мужу. Ей удалось получить разрешение потому, что в плену Карл вступил в антифашистский комитет немецких военнопленных, активно сотрудничал в нем, в общем, был, так сказать, в числе благонадежных.
Но в новую, пролетарскую ГДР Карл Шейн не рвался. Родом он был с запада Германии - эти земли не вошли в советскую зону оккупации и, соответственно, впоследствии не оказались в составе пролетарской немецкой республики. А у восточных немцев свое отношение к западным.
И Карл трезво рассудил: в фатерлянде он никто и никак в Гэдээрии, а там, где Шейны жили до войны, еще неизвестно, как власти оценят его просоветские телодвижения, тянущиеся с сорок третьего года.
В леспромхозе же, при лагере, пусть и «далеко в стране Иркутской», но появилась у Ганса за минувшие годы какая-никакая, а репутация - трудового, хозяйственного мужика. Со временем высокого доверия добился: перевели в разряд «вольняшек». Тут уж Карл обзавелся углом, кое-каким скарбом, Агнесса уют навела. Власти на Шейнов смотрели с прищуром, но не выдавливали.
И даже - скорее всего, в агитационно-пропагандистских целях - разрешили, в конце концов, супругам Шейн остаться в СССР, предоставили гражданство. Со временем Агнесса превратилась в Аглаю. Только в паспортах граждан СССР, которые получили супруги Шейн, имя сохранилось правильно.
Потом лагерь - и, понятно, леспромхоз - ликвидировали. Не потому что вопрос с военнопленными наконец-то закрылся (отечественного «спецконтингента» хватало с избытком): заготовлять лес вокруг «зоны» стало нерентабельным (деляны отступили, в доступной близи всю деловую древесину выбрали с тщательностью саранчи).
Вот тогда Шейны и перебрались на байкальский берег, в Клюевку, где Карлу, оценив его педантичное отношение в делу, аккуратность и трезвость, предложили должность техника на лесоперевалочной базе. Но это все - увертюра. А дальше.
Если посмотреть на карту байкальского побережья, обнаружится некая ирония судьбы супругов Шейн: меньше сотни километров от прибрежной Клюевки, где поселились Шейны, до такого же, разве чуть крупнее, поселка Выдрино, западной оконечности Республики Бурятия на юге Байкала. А здесь в свое время, как помнит читатель, осела семья старшего сына удачливого каторжника Демина - Прокопа.
Что между ними общего? Одно - отсутствие непреодолимой тяги к золоту.
История Прокопа уже известна: прогулял с младшим братом отцовскую заначку и вскоре успокоился, излечился от золотой лихорадки, порыбачил-порыбачил да и превратился в железнодорожный пролетариат.
История Шейнов тоже имела некий золотой оттенок. В годы хрущевской «оттепели» старый Иоганн Шнелль несколько раз писал младшей дочери и ее мужу. Пересылку писем устраивал с дипломатической оказией, благо имел такие связи. Хитер был, старая каналья! Предполагал, что иностранная почта наверняка Советами перл юстри руется.
В письмах предлагал заняться поисками таинственной жилы, присылал схемы маршрутов, описание ориентиров, настаивал, чтобы отыскали следы его компаньона по поискам золота, некоего Новикова. Но Шейны золотой болезнью не болели.
Были и другие, уже совершенно прозаические причины, в том числе, и страх. Страх привлечь к себе внимание «компетентных органов», страх потерять приобретенную жизненную устойчивость, уже сложившееся маленькое свое благополучие, семейный уют.
Подрастали трое детей, и их судьбы занимали Агнессу и Карла поболе, чем золотые фантазии дедушки Иоганна. Посему Шейны отнесли эти просьбы-приказы к старческому маразму герра Шнелля, отвечать не стали, тем более устраивать какие-то розыски. Вели вежливую, крайне редкую переписку с родственниками: отвечали на рождественские поздравления, благодарили за пожелания к дням ангела, посылали аналогичные открыточки родне.
Реакцию Шейнов старикан Шнелль понял и махнул на них рукою. А вскоре и вовсе помер - вопрос закрылся.
Фрау Эмма Зимель, в девичестве Шнелль, поведала все эти сентиментальщины новоприобретенным родственничкам Рунге, аккуратно промокая уголки глаз батистовым платочком. В унисон фрау Эмме сморкалась, утирая распухшую сливу носа, и переводившая рассказ и ворох возникших у супруга уточняющих вопросов Виктория Францевна Рунге. Для нее услышанное было готовой женской «мыльной оперой». Но одно дело рыдать у телевизора над бразильским или мексиканским «мылом» и совершенно другое - обнаружить столь душераздирающую историю у себя под боком, оказаться - о, майн Готт! - сопричастной, пусть и в малой, условной толике.
Знала бы фрау Эмма последствия своего экскурса в семейную историю - откусила бы себе язык.
РУНГЕ едва дождался первой возможности покинуть чопорное застолье у фрау Зиммель. Торопя супругу, без которой в чертовом фатерлянде он был «глух и нем», Евгений Михайлович рванул на центральный телеграф Гамбурга, заказал международные переговоры с Читой. Процедура заказа, вернее, географическое невежество телеграфистов - что за Чита, какая Чита? - довело Рунге до белого каления. Наконец, соединение состоялось.
- Юрий, слушай внимательно. Бери двух-трех ребят, и шустро дуйте в Бурятию. Ты не ослышался! Полтораста километров за Улан-Удэ, Клюевка. Клю-ев-ка! Станция на Транссибе. Надо найти семейство Шейн. По буквам: Шило, Емеля, «и» краткое, Николай. Шейн. Карл и Агнесса. У них должна быть переписка с родней из Германии. С отцом Агнессы. Иоганн Шнелль. Два «л» в фамилии. Записал? Переписка нужна пол-но-сть-ю! Понял, Юрок? Да, всеми способами. А информация к размышлению, так сказать, тебе такая.
