— Врач у него есть. Осматривает его трижды в день с тех пор, как его привезли в Тунис.
Кейт попятилась.
— И что он говорит?
Де Толомеи оглядел коридор, затем повернулся и направился в сад. Безупречно ухоженный, но исполненный томительной меланхоличности. Сосны и кипарисы отбрасывали длинные тени, сочно-зеленый кустарник был слишком густым и разросшимся, а цветы — почти только синих и лиловых оттенков. По трещинам обомшелой ограды лепились жасмин и алоэ.
— Рийс на пути выздоровлению, — сказал де Толомеи, когда они отошли от дома.
— Он… — Ее голос надломился, и она начала снова: — Он очень страдает?
— Уже нет.
— А он… память к нему вернется?
— Несколько лет его накачивали наркотиками. И врачи пока не могут сказать точно.
— Но как это… все это… произошло?
— Три года назад кто-то в Лэнгли передал иранской разведке подробности о миссии Рийса в Ираке. Конкретно человеку, с которым я близко сошелся. Мой друг принял решение бежать и предположил, что, заполучив американского шпиона, он сможет договориться с Лэнгли о своей защите. Он хотел подстраховаться. Несколько недель назад он обратился ко мне за советом.
— Но каким образом вы связали его со мной? С моим отцом?
— Я установил слежку за вами уже давно. Когда я увидел лицо шпиона, которого держал в тюрьме мой иранский друг, я узнал его… и предложил солидную сумму.
— Сколько? — спросила Кейт. Она почти не сомневалась, что знает ответ, но хотела окончательно удостовериться.
— Одиннадцать миллионов долларов.
— Я знаю, вы сделали это не ради Рийса или меня, — сказала она негромко, — но благодарю вас.
— Незачем, — ответил де Толомеи, удивленный искренностью, прозвучавшей в ее словах. И что было еще поразительней, у него стало удивительно легко на сердце, и он понял, что облегчение принесли не муки Донована Моргана. Выражение на лице Кейт — глубочайшей, пусть в чем-то и противоречивой благодарности — было причиной, почему он так много лет назад завербовался в ФБР.
Кейт открыла калитку сада де Толомеи и направилась к смотровой площадке в конце Виа-Кастелло. Прислонившись к парапету, она глядела сквозь сосны на сверкающие бирюзовые волны внизу.
Не прошло и минуты, как она услышала шаги, обернулась и увидела Джереми Слейда.
— Как он?
— Поправляется, — сказала Кейт.
— Я думал он погиб. Что для всех, кто любил его, будет легче не питать тщетных надежд. Ну и дипломатические соображения. Как раз поступило сообщение об инциденте в Гималаях вблизи Эвереста, вот и…
— Эта рука?..
— Ты открыла гроб? — в ужасе спросил Слейд. На секунду он зажмурил глаза. — Нам требовалось что-то для похоронного бюро. Она… принадлежала кому-то из немецких туристов, погибших во время нападения. Брат Рийса был неподалеку от их лагеря, и…
— И это он посылал мне открытки?
Слейд кивнул.
— Но, поверь, я допрашивал сотни иракских перебежчиков годы и годы. А когда Саддам опорожнил свои тюрьмы перед войной, оставив там только шпионов, я отправлял людей наводить справки. В течение месяцев. Просто чтобы удостовериться. Мне и в голову не приходило…
— Я могу понять, что вы думали, — перебила Кейт, — но если бы вы не солгали, кто-нибудь мог бы сообразить, что стоит поискать где-то еще.
Слейд промолчал.
В его глазах Кейт увидела мучительное сознание вины.
— Эта утечка информации, исчезновение Рийса входили в причины, почему вы ушли из Агентства?
Он кивнул.
— Как давно вы знали, что он жив?
— Ваш отец получил видеоклип пять дней назад, но…
— Мой отец знал уже пять дней?
— Мы хотели разыскать его и доставить благополучно домой, прежде чем рассказать тебе, — виновато сказал Слейд. — Де Толомеи прислал тебя сюда для переговоров?
— Нет.
— Чего он хочет?
— Ничего. Он уже получил то, чего хотел.
— И не хочет получить амнистию?
— Он не собирается возвращаться к личности Ника Фонтаны или в США. Он сказал, что вы можете войти в дом к Рийсу. И посадить санитарный вертолет в его саду.
— Ты говоришь так, будто…
— Его охранники были отпущены вчера вечером. А теперь и он уже уехал, — сказала Кейт. Перед тем, как она вышла из его сада, де Толомеи рассказал ей про шахту лифта, которую он пробурил в обрыве под своим подвалом.
— Он не проходил такой подготовки, как ты… И ты могла бы его остановить.
— После того, что он сделал для Рийса? — Кейт покачала головой. — Кроме того, он не собирается никому сообщать то, что ему известно.
— И ты веришь ему?
— Да. Он не угроза ни для кого из нас до тех пор, пока вы не попытаетесь добиться его экстрадиции или убить.
— Он не говорил, кто еще знает правду про Рийса?
— Только Хамид Азади, но Азади сбежал. Оставил мир разведок в прошлом. Он будет молчать.
Слейд промолчал и достал из кармана мобильник.
— Мы готовы, — услышала Кейт его слова. — У него в саду. Нет, помех не будет.
В тридцати футах под поверхностью моря де Толомеи в маленьком двухместном катерке на подводных крыльях, способном к погружению и получившем название «Бионический дельфин», стремительно плыл к материку.
НЕАПОЛЬ — 8 ЧАСОВ 04 МИНУТЫ УТРА
Небо серое. Легкий утренний туман колышется в воздухе.
Сдерживая дрожь, Кейт следила, как каталка приближается к белой обтекаемости «Гольфстрима», личного реактивно го самолета директора Круз. Два санитара катили ее по асфальту, а затем подняли, внося Рийса внутрь.
Молодая сиделка Сурина Хан вошла в самолет следом за ними. Она попросила разрешения остаться с ним, и Кейт со Слейдом, заметив, как благотворно она воздействует на Рийса, согласились, что это отличная мысль.
Набрав скорость, самолет оторвался от взлетной полосы и взял курс на Вашингтон.
Кейт повернулась и пошла в сторону аэровокзала.
— Ты должна рассказать мне все-все! — воскликнула Ариана, едва Кейт ответила на ее звонок. — Кругом все только и говорят про арест Медины. Вроде бы огромные шапки во всех газетах. Я еще не прочла ни единой статьи, решила обратиться прямо к источнику. Или ты не можешь об этом говорить?
— Ну нет! — сказала Кейт, искренне радуясь возможности отвлечься. — Когда он прицелился в меня из пистолета, то утратил право на конфиденциальность.
— Боже мой! Ты цела? Я не знала, что ты была в Гринвичском парке! Все приписывают его арест исключительно полиции.
— Я тебе все расскажу. Ну а я… в полном порядке.
— У тебя нехороший голос.
— Угу, небольшой насморк.
— Может, мы встретимся за кофе?
— Чудесно, — сказала Кейт. — Посадку на мой самолет вот-вот объявят. В Лондоне я буду около одиннадцати.
— То есть как? Где ты?
— Еще одно… дело. Я в Неаполе.
— Номер твоего рейса? Я тебя встречу.
— Это не обязательно. Мне в любом случае надо заехать в отдел — принять душ, взять кое-какие вещи…
— Так встретимся в Шеферд-Маркете. На площади. Перекусим.
— Меня более чем устраивает. Скажем, в двенадцать пятнадцать?
— Идеально!
Глашатаем бури, вихрем и помчусь!
Гиз в «Парижской резне» Марло
ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593
Более медлить нельзя! Его сборник необходимо переплести и спрятать немедленно.
Фелиппес поглядел в окно. Сгущались темные тучи. Скоро польет дождь. Отлично.
Ножом с узким лезвием он вырезал цифры Марло на подошве своего левого сапога. Затем положил неподдающийся оригинал в предназначенный ему тайник — на дно оловянной шкатулки под стопку остальных донесений. Фелиппесу претило отдавать их в переплет, прежде чем он убедился бы, что последняя страница действительно содержит доказательства преступной связи Сесиля с берберийским пиратом, но ему не оставалось выбора. Едва Сесиль узнает, что столь грозная улика оказалась у него в руках, как отрядит в его дом людей, которые не остановятся, пока каждая щелка не будет обыскан а, а все на вид сплошные поверхности не простуканы — не окажется ли под ними пустота. И Фелиппес лишится не только возможности низвергнуть Сесиля, но у него отберут весь тщательно собранный материал разящих документов.
Пора избрать заглавие.
Фелиппес вынул из ящика письменного стола лист бумаги и отвинтил крышку флакона с лимонным соком. Лимоны обходились неимоверно дорого, но оно того стоило.
Он в последний раз пробежал глазами список возможных названий, затем поднес его к пламени свечи. Ни одно его не удовлетворило.
Слишком длинны?
Из-за гнусного негодяя Марло он вынужден сразу завершить задуманное, хотя предпочел бы посмаковать свой план подольше. Насколько быстрой была смерть Марло? Кинжал, вонзясь в глаз, угасил его жизнь сразу, или у него нашлось несколько мгновений поторжествовать, воображая, будто он унес свою тайну в могилу?
