он должен быть совершен по чисто христианскому обряду, и в таком случае брак может быть расторгнут только смертью. Вы помните, что я вам говорил о мистере Винтерфильде?
– Да. Его первый брак был совершен гражданским порядком.
– Сказать проще, Ромейн, мистер Винтерфильд и наездница из цирка произнесли условную формулу перед светским человеком в префектуре. Это не только не брак, это профанация священного обряда. Парламентские акты, утверждающие такие порядки, церковь считает ересью и противоречащими религии.
– Я понимаю вас, – сказал Ромейн. – Брак мистера Винтерфильда в Брюсселе…
– Который по английским законам, – перебил отец Бенвель, – уничтожался гражданским браком, остается, тем не менее, действительным по высшему закону церкви. Мистер Винтерфильд – муж мисс Эйрикорт, пока они оба живы. Законный священник совершил обряд в церкви, и протестантский брак, совершенный таким образом, признается католической церковью. При таких обстоятельствах обряд, после соединивший вас с мисс Эйрикорт, хотя ни вы, ни священник в этом не виноваты, все-таки недействителен. Нужно ли говорить более? Не оставить ли вас на время одного?
– Нет! Я не знаю, что могу подумать, что могу сделать, если вы оставите меня одного!
Отец Бенвель сел около Ромейна.
– Моей тяжелой обязанностью было огорчить вас и унизить. Вы на меня не сердитесь?
Он протянул руку.
Ромейн взял ее, скорее, из чувства справедливости, а не из признательности.
– Могу я вам посоветовать? – спросил отец Бенвель.
– Кто может советовать человеку в моем положении? – возразил с горечью Ромейн.
– Я могу по крайней мере предложить вам не спеша обдумать ваше положение.
– Не спеша? Вы говорите так, как будто мое положение можно выносить.
– Все можно вынести, Ромейн.
– Может быть, вам, отец Бенвель. Вы отрешились от всего бренного, когда надели черную рясу священника?
– Я отрешился, сын мой, от тех наших слабостей, которыми пользуются женщины. Вы говорите о вашем положении, я представлю его вам в самом худшем виде.
– С какой целью?
– Чтобы показать вам в точности, на что вы должны решиться. По английским законам мистрис Ромейн ваша жена. По правилам, считающимся священными в той религиозной общине, к которой вы принадлежите, она не мистрис Ромейн, а мистрис Винтерфильд, живущая с вами в прелюбодеянии. Если вы сожалеете о вашем обращении…
– Я не сожалею о нем, отец Бенвель.
– Если вы отказываетесь от священных стремлений, в которых сами признались мне, то вернитесь к вашей семейной жизни, но не требуйте, пока вы живете с этой женщиной, чтобы мы считали вас членом нашей общины.
Ромейн молчал, сильное волнение, возбужденное в нем, утихло мало-помалу, и вместо него нежность, сострадание и прежняя любовь заговорили в его сердце, смелые выражения патера не достигли задуманной цели, они оживили в памяти Ромейна образ Стеллы тех дней, когда он в первый раз увидел ее. Как кротко было ее влияние на него и какую пользу приносило ему! Как нежно, как искренне она любила его!
– Дайте мне еще вина! – воскликнул он. – Я чувствую слабость, и голова у меня кружится! Не презирайте меня, отец Бенвель, я так любил ее когда-то!
Патер налил вино.
– Я сочувствую вам, – сказал он. – Право, право, я вам сочувствую!
Не все было ложью в этой вспышке сочувствия, тут была и частичка правды. Отец Бенвель был не совсем жесток. Его зоркий ум, смелое двоедушие привели к желаемому концу. Но раз он достиг своей цели – и, нужно помнить, достиг не для себя, – сострадательные порывы, оставшиеся в нем, прорывались иногда наружу. Человек с сильным умом – как бы он ни злоупотреблял им и как бы ни был его недостоин – все-таки имеет небесный дар.
Если вы хотите видеть безусловную злобу, ищите ее в дураке.
– Позвольте мне упомянуть еще об одном обстоятельстве, – продолжал отец Бенвель, – которое поможет вам успокоиться. В настоящем расположении вашего духа вы не можете возвратиться в обитель.
– Это невозможно!
– Я приказал приготовить для вас комнату у меня в доме. Здесь, освободившись от всяких тревожных влияний, вы сможете определить ваш будущий путь в жизни. Если вы желаете иметь отношения с Гайгеттом…
– Не говорите об этом!
Отец Бенвель вздохнул.
– Ах! Я понимаю, – сказал он грустно, – этот дом напоминает вам посещение мистера Винтерфильда…
Ромейн опять перебил его, но на этот раз одним жестом. Рука, сделавшая этот знак, сжалась в кулак и медленно опустилась на стол, глаза его помутились, брови нахмурились. При имени Винтерфильда воспоминания, отравлявшие все его добрые чувства, ядовито зашевелились в душе.
Опять обман, которому он подвергся, сделался ненавистен ему.
Снова отвратительное сомнение в действительной разлуке у церковных дверей начало тайно терзать его и как бы говорить ему: «Она обманула тебя в одном, почему же не могла обмануть и в другом?»
– Могу я пригласить сюда моего поверенного? – спросил он вдруг.
– Любезный Ромейн, вы можете пригласить всякого, кого захотите.
– Я не обеспокою вас продолжительным пребыванием, отец Бенвель?
– Не делайте ничего второпях, сын мой, пожалуйста, не делайте ничего второпях!
Ромейн не обратил никакого внимания на эту просьбу.
Страшась важного решения, которое ожидало его, он инстинктивно искал убежища в надежде на перемену места.
– Я уеду из Англии! – сказал он нетерпеливо.
– Не один, – подсказал отец Бенвель.
– Кто же будет моим спутником?
– Я, – ответил патер.
Унылые глаза Ромейна просияли. В своем отчаянном положении он мог довериться только отцу Бенвелю.
Пенроз был далеко, Лоринги помогали обмануть его, майор Гайнд открыто жалел и презирал его как жертву иезуитской хитрости.
– Можете ли вы уехать со мною в любое время? – спросил он. – Разве у вас нет обязанностей, удерживающих вас в Англии?
– Мои обязанности, Ромейн, уже поручены другим.
– Стало быть, вы это предвидели?
– Я считал это возможным. Будет ли ваше путешествие продолжительным или кратким, вы не уедете один.
– Я еще ни о чем не могу думать: моя голова пуста, – печально признался Ромейн. – Я не знаю, куда поеду.
– Я знаю, куда вы должны ехать и куда поедете, – решительно сказал отец Бенвель.
– Куда?
– В Рим.
Ромейн понял истинное значение этого краткого ответа.
Безотчетное чувство опасения начало пробуждаться в его уме. В то время, когда его еще терзали сомнения, отец Бенвель, по какому-то непостижимому предвидению, определил заранее его будущность. Разве патер провидел события?
Нет! Он только предвидел их с того дня, когда ему впервые пришло в голову, что можно заставить Ромейна взглянуть на его брак с точки зрения католика и довести его до того, чтобы перед судом собственной совести этот брак показался бы ему не вполне безукоризненным. Таким образом, можно будет объявить его женитьбу, состоявшуюся
