— Как и подобает любому здравомыслящему джентльмену, — несколько уклончиво ответил Брайн. — Я знаю, поскольку сам слышал, как он говорил мисс Эмили.
— Что именно он говорил, Брайн? Ну же, скажи мне, между нами не должно быть секретов.
— Извините, сэр, но передавать чужие частные разговоры никак негоже.
Я мысленно обругал малого за щепетильность. Хороший же шпион из него получится! Я довольно резко напомнил ему об условиях нашего соглашения, и после минутного колебания он неохотно начал излагать содержание случайно услышанного разговора мистера Картерета с дочерью.
— Его светлость давал обед по случаю своего дня рождения, а после мне пришлось отвозить хозяина и мисс Эмили обратно домой в ландо — оно старое, прежде принадлежало матери мистера Картерета, но служит исправно и…
— Брайн. Факты, пожалуйста.
— Конечно, сэр. В общем, я приехал, чтобы забрать хозяина и мисс Эмили из усадьбы, и тотчас понял, что между ними творится неладное. Госпожа была мрачнее тучи, когда садилась в ландо, да и мистер Картерет выглядел немногим лучше.
— Продолжай.
— Тем вечером задувал жуткий ветрище, как сейчас помню, и нас изрядно потрепало на обратном пути, скажу я вам, особенно на подъеме от реки. Но хотя ветер свистел у меня в ушах, до меня изредка долетали обрывки разговора, что вели хозяин и мисс.
— Тогда-то мистер Картерет и заговорил о Плакроузе?
— Имени он не называл, но я сразу понял, о ком идет речь. Тем вечером Плакроуз привез в карете мистера Феба Даунта и другого джентльмена — тем самым проклятым вечером, когда он положил глаз на Агнес. В столовой у слуг вышла какая-то свара — Плакроуз ужинал там, а два других джентльмена наверху, с господами, и он угрожал мистеру Крэншоу, дворецкому его светлости. Мне про заваруху рассказал Джон Хупер, который все видел. В общем, мы добрались до дома, и я помог ей выйти из коляски, в смысле мисс Эмили, — и она вихрем пронеслась в дом, а отец последовал за ней, призывая остановиться. Ну, я откатил ландо во двор, поставил лошадей в конюшню, а потом пошел на кухню — ночь, как я сказал, выдалась холодная да ненастная, а у Сюзан Роуторн всегда найдется глоточек горячительного для меня в собачью погоду. «Тут у нас такой тарарам поднялся, — говорит она, когда я вхожу. — Хозяин и мисс бранятся на чем свет стоит». Она так и сказала: бранятся на чем свет стоит. Госпожа у нас с норовом, мы все знаем. Но Сюзан говорит, она ни разу не слыхала ничего подобного: крики, хлопанье дверей и не знаю что еще.
— У тебя есть какие-нибудь догадки насчет причины ссоры?
— О, тут гадать нечего, сэр. Я знаю все наверное со слов Сюзан. Она подслушивала и подглядывала, по своему обыкновению. Право дело, сэр, вам следовало бы заключить соглашение с ней, а не со мной.
Он глупо ухмыльнулся, и я снова мысленно обругал деревенского дурня с его жалкими потугами взять шутливый тон.
— Продолжай, Брайн, да поживее, — нетерпеливо велел я. — Что тебе рассказала домоправительница?
А сейчас, чтобы избавить вас от бессвязной болтовни Джона Брайна, я поведаю своими словами о событиях знаменательного вечера, когда Джосая Плакроуз приехал в Эвенвуд вместе с Фебом Даунтом, а мистер Картерет и его дочь впервые в жизни поссорились. Мой рассказ построен на показаниях миссис Сюзан Роуторн, Джона Брайна и Лиззи Брайн.
Возвратившись домой после тряской поездки по лютому ветру, мисс Картерет вбежала в дом, не обращая внимания на оклики отца, сразу же поднялась в свою спальню и с грохотом захлопнула дверь. Она едва успела позвонить своей горничной, Лиззи Брайн, как раздался короткий стук в дверь и вошел мистер Картерет, все еще в пальто и все еще взволнованный до чрезвычайности.
— Так не годится, Эмили. Решительно не годится. Ты должна рассказать мне все, иначе нашей с тобой дружбе конец. Такие вот дела.
— Как я могу рассказать тебе все, если мне нечего рассказать?
Мисс Картерет стояла у окна, с перекинутым через руку плащом, с растрепанными волосами, приведенными в беспорядок ветром, что по-прежнему завывал снаружи. Расстроенная и рассерженная поворотом событий, обиженная на отца, она была не расположена к примирению.
— Нечего рассказать! Ты уверена? Прекрасно. Значит, так. Ты прекратишь всякое общение с этим господином — слышишь меня? Разумеется, мы должны соблюдать светские приличия в отношениях с нашими соседями — но не более того. Надеюсь, я ясно выразился?
— Нет, сэр, не ясно. — Она уже не сдерживала негодования. — Позвольте спросить, о ком вы говорите?
— О мистере Фебе Даунте, конечно же.
— Но это нелепо! Я знаю мистера Феба Даунта с шести лет, а его отец — один из самых дорогих и преданных твоих друзей. Я знаю, что ты держишься о Фебе не столь высокого мнения, как все остальные, но, честное слово, меня изумляет, что ты настроен к нему столь враждебно.
— Но я видел за обедом. Он наклонился к тебе самым что ни на есть… — Мистер Картерет сделал паузу. — Самым что ни на есть интимным образом. Ага! Ты молчишь! Впрочем, зачем тебе пускаться в объяснения? Своим оскорбленным молчанием ты пытаешься отвести мне глаза.
— Он наклонился ко мне? Ты в этом меня обвиняешь?
— Значит, ты отрицаешь, что тайно поощряла его… его ухаживания?
Мистер Картерет засунул руки в карманы и покачивался на пятках, всем своим видом словно говоря: «Ну давай! Скажи мне, что я заблуждаюсь, коли можешь!»
Но мисс Картерет так и сказала — причем с холодной яростью в голосе, хотя и отвернув лицо в сторону.
— Не понимаю, почему ты так обращаешься со мной, — продолжала она, сердито бросая плащ на кровать. — Мне кажется, я всегда уважала твои желания. Я уже достигла совершеннолетия, и ты прекрасно знаешь, что я могу хоть завтра покинуть твой дом и выйти замуж за кого пожелаю.
— Только не за него, только не за него! — почти простонал мистер Картерет, ероша волосы пятерней.
— Почему не за него, если мне так угодно?
— Еще раз прошу тебя: суди о нем по компании, с которой он водится.
Мисс Картерет вопросительно уставилась на отца — не пояснит ли он наконец свой загадочный призыв. Тут в дверь постучали, и вошла Лиззи Брайн.
— Что-нибудь стряслось, мисс?
Она посмотрела на госпожу, потом на мистера Картерета — они двое так и стояли молча друг против друга. Разумеется, горничная слышала грохот захлопнутой двери и раздраженные голоса. Собственно говоря, она с минуту подслушивала в коридоре, прежде чем дать знать о своем присутствии. И не одна она: домоправительница Сюзан Роуторн, по обыкновению ревностно исполнявшая свои обязанности, уже нашла неотложный повод взбежать по лестнице со всей скоростью, какую ей позволяли развить короткие ноги, и зайти по важной надобности в комнату, соседнюю со спальней мисс Картерет. Там имелась смежная дверь, к замочной скважине которой миссис Роуторн сочла нужным припасть глазом — несомненно, по веским причинам, имеющим прямое отношение к управлению домашним хозяйством.
— Нет, Лиззи, ничего не стряслось, — ответила мисс Картерет. — Ты мне сегодня больше не понадобишься. Можешь идти домой. Но завтра приди с утра пораньше.
Лиззи сделала книксен и вышла, медленно затворив дверь за собой. Но она не отправилась домой тотчас же, а на цыпочках проследовала в соседнюю комнату, чтобы присоединиться к подглядывающей в замочную скважину миссис Роуторн — последняя быстро оглянулась и прижала палец к губам при ее появлении.
Снова оставшись наедине (как они полагали), отец и дочь с минуту стояли в неловком молчании. Первой заговорила мисс Картерет:
— Отец, если ты любишь меня, будь со мной откровенен. Кто из знакомых мистера Феба Даунта вызывает у тебя столь сильное отвращение? Ты ведь не мистера Петтингейла имеешь в виду?
— Нет, не мистера Петтингейла. Хотя я не знаю этого джентльмена, у меня нет оснований думать о нем дурно.
— Тогда о ком ты говоришь?
— О другом… субъекте. Гнуснее и подлее которого я в жизни не встречал. И он называет себя приятелем мистера Феба Даунта! Представляешь! Этот самодовольный негодяй, этот… этот Молох в человеческом обличье приезжает в Эвенвуд в обществе мистера Даунта. Нет, ну что ты на это скажешь?
— Что я могу сказать? — Мисс Картерет, уже овладевшая собой, стояла у зашторенного окна в своей характерной позе: руки скрещены на груди, подбородок вскинут, голова чуть наклонена вбок, лицо лишено всякого выражения. — Я не знаю описанного тобой господина. Но если он действительно знакомый мистера Феба Даунта, что ж, это дело мистера Даунта, но никак не наше. Видимо, у него есть веские причины, вынуждающие к общению — возможно, временному — с человеком, о котором ты говоришь. Ты должен понимать: это не нашего ума дело. Что же касается до самого мистера Даунта, клянусь памятью моей любимой матушки, перед Богом клянусь, что у меня нет ни малейших оснований корить себя за небрежение дочерним долгом перед отцом.
