«Боже упаси!» — подумал Кадфаэль, но сумел удержаться и не сказать этого вслух.
— Нет, сын мой! — твердо проговорил он. — Ты обязан пойти на трапезу и соблюдать распорядок дня, предписанный нашим орденом. Микстурой я займусь сам. — Отныне следует оберегать свой запас горшков от благих намерений брата Освина. — А ты ступай и подготовься к вечерне.
Вышло так, что история с братом Освином стала причиной, которая заставила Кадфаэля вернуться после ужина в свой сарайчик и принять участие во всех последовавших событиях.
Сэр Годфри Пикар и его супруга явились к вечерне со всей торжественностью. Маленькая фигурка Иветы де Массар между ними напоминала ведомого на заклание агнца. Пожилая служанка с грубым лицом несла молитвенник леди Пикар. Сэра Годфри тоже сопровождал слуга. Девушка сняла с себя показное убранство и пришла в простом легком платье. Поверх пышной золотой копны ее волос была накинута вуаль. Стояла ли невеста, опускалась ли на колени, она все время держала очи долу, а лицо ее оставалось бледным и невыразительным. Стоявший среди братии Кадфаэль следил за девушкой с сочувствием. Чем дольше он на нее смотрел, тем большее любопытство его разбирало. В каком родстве могла она состоять с крестоносцем, чье имя стало легендой для его современников? Правда, это новое поколение уже забыло его. Не успевает пройти и сорока лет со дня смерти, как человек действительно умирает.
В конце вечерни, когда братья отправились ужинать, Ивета встала с колен. Не разнимая сложенных рук, она торопливо пошла вперед, в часовню Богоматери. Там перед алтарем она вновь упала на колени. Кадфаэлю показалось, что Агнес Пикар хотела последовать за ней. Судя по всему, тетушке помешал лишь ее муж, предостерегающе коснувшийся ее плеча: приор Роберт Пеннант, всегда внимательный к знатным, как и он сам, нормандцам, подступил к супругам во всем великолепии своего облачения с каким-то вежливым приглашением, от которого невозможно было легко отказаться. Бросив напоследок цепкий взгляд на благоговейно застывшую фигурку племянницы, казалось целиком поглощенной страстной молитвой, госпожа с изяществом покорилась и зашагала рядом с приором, опершись на руку мужа.
Кадфаэль отужинал в кругу своих товарищей очень быстро: его все еще волновали события этого дня. Увы, против них его травы были бессильны. К тому же у него, благодаря неиссякаемому оптимизму брата Освина, было чем занят вечер.
Ивета стояла на коленях до тех пор, пока все вокруг не затихло. В наступившей тишине прошло еще несколько минут. Наконец и голос приора, услужливый и предупредительный, замер вдали. Тогда девушка поднялась на ноги и, пробравшись к южной двери, стала с осторожностью осматривать обитель. Отец Роберт увел гостей в сад, дабы супруги могли полюбоваться последними образцами заботливо выхаживаемых им роз. Вся компания стояла там, спиной к девушке. Площадка двора перед ней была совершенно безлюдна. Подобрав юбки и собрав всю свою храбрость, Ивета — только одна она ведала, с каким героическим усилием и с какою ничтожной надеждой, — выбежала, точно преследуемая котами мышь, на большой двор и в отчаянии огляделась по сторонам.
Это место было ей совсем незнакомо, она очутилась здесь впервые, между странноприимным домом и покоями настоятеля она видела зелень плетеных изгородей, окаймлявших узенькую аллейку и еще дальше — кивающие ей верхушки деревьев. Там должен быть сад, и сейчас в нем наверняка пусто. Он сказал, что будет ждать ее где-то там, и, проезжая мимо, она дала ему знать, что не обманет его ожиданий. И зачем только она это сделала? Они смогут лишь проститься, ничего более. И все же Ивета рвалась навстречу ему с такой отчаянной храбростью, которую ей следовало бы найти в себе раньше, пока еще не было все кончено. Теперь она уже торжественно обручена, и заключенный договор налагает на нее обязательства не намного меньшие, чем сам брак. Куда легче уйти из жизни, чем выскользнуть из силков подобной сделки.
Ивету обступили густые зеленые стены, здесь было сумрачно. Она глотнула воздух и торопливо пошла вперед, не зная точно, куда держать путь. Дорожка, идущая направо, повела ее вдоль задов странноприимного дома по одну сторону и рыбных прудов по другую. Миновав второе озерцо и пешеходный мостик, девушка подошла к воротам в стене из рыхлого камня. Миновав эти ворота, она почувствовала себя в неизмеримо большей безопасности, чем раньше, а волна сладкого и чуть пряного запаха, которую вздымали ее влекущиеся по зелени юбки, приносила странное ощущение спокойствия и уюта. Розмарин с лавандой, тимьян с мятой и прочие травы наполняли сад за стеной дивным благоуханием, хотя нынче, по осени, в нем уже чувствовалась горчинка: еще немного — и этот запах уйдет в прошлое, вся природа погрузится в зимнюю спячку. Пик летней пышности уже миновал вместе со снятым урожаем.
Из беседки в стене высунулась рука и поймала запястье Иветы. Торопливый голос шепнул:
— Сюда, быстро! Тут в углу есть сарайчик… домик травника. Идем! Здесь никто нас не станет искать.
Каждый раз, когда Ивете удавалось к нему приблизиться — а такая возможность выпадала очень нечасто и длилась очень недолго, — девушку пугала и в то же время успокаивала внушительность фигуры юноши: он был так высок, широкоплеч, длиннорук, гибок, с узкими бедрами, что, казалось, окружал ее несокрушимой стеной, словно башня, в которой Ивета могла укрыться от всяких опасностей. Но девушка знала, что, увы, не от всяких, и знала, что он так же несчастлив и уязвим, как и она сама. От этой мысли ей делалось страшно — даже больше, чем за себя. Эти высокородные господа, стоит им только взъесться, могут с легкостью уничтожить юного дворянина, каким бы рослым и сильным он ни был и как хорошо ни владел бы оружием.
— Сюда могут прийти, — прошептала она, вцепившись в его руку.
— В такое время, вечером? Никто не придет. Сейчас они ужинают, а потом отправятся в здание для капитула.
Он потянул ее за руку, увлекая за собой в деревянный домик, где на полках блестело стекло, а оставленная слабо гореть до новой надобности жаровня казалась огненным глазом, светящимся в полумраке. Юноша не стал закрывать отворенную дверь. Лучше было ничего там не трогать, чтобы не выдать монахам, что в домик наведывались незваные гости.
— Ивета! Ты пришла! Я боялся…
— Ты же знал, что я приду!
— …боялся, думал, за тобой будут все время следить, и следить слишком пристально. Слушай меня, у нас мало времени. Ты не должна и не будешь отдана этому грубому старику. Завтра, если ты только мне доверяешь и если хочешь бежать со мной, приходи сюда снова в это же час…
— О Боже! — сказала она с тихим стоном. — С чего мы взяли, что у нас есть путь к спасению?
— Но его не может не быть, он должен быть! — с настойчивой яростью вскричал юноша. — Если ты действительно этого хочешь… если ты любишь меня…
— Если я люблю тебя!
Ивета припала к нему. Ее маленьких тонких рук не хватало, чтобы заключить в объятия все его мощное тело, но она стремилась охватить руками как можно больше. И в этот самый момент в дверях появился ничего не подозревавший брат Кадфаэль. Обутый в легкие сандалии, он бесшумно прошел по ухоженной тропинке и внезапно заслонил своим телом свет сумерек, льющийся из сада. Увидев его, молодые люди вздрогнули и отшатнулись друг от друга. Монах, однако, был изумлен куда больше их, да и, судя по лицам влюбленных, он мало напоминал мрачного преследователя, за которого они приняли его в первый миг. Ивета отпрянула и вжалась спиною в бревенчатую стену домика. Йоселин же продолжал недвижно стоять близ жаровни. Но молодые люди тотчас же вновь овладели собой — скорее от отчаяния, чем от присутствия духа.
— Умоляю простить меня, — взяв себя в руки, невозмутимо произнес Кадфаэль. — Я и не думал, что здесь меня ждут больные. Понимаю: вас, конечно, направил ко мне брат лекарь. Он знал, что я буду работать тут до повечерия.
Кадфаэлю, разумеется, ничего не стоило обратиться к ним по-уэльски. Но нежданные гости должны были, с Божьей помощью, и так оценить ту спасительную уловку, которую он столь поспешно им предлагал. В безвыходном положении сообразительность, как правило, обостряется. К тому же монах, в отличие от них, уже слышал шуршание женского платья за дверью, стремительно приближающиеся женские шаги, яростные и быстрые. Он встал у жаровни и, чиркая огнивом о кремень, принялся разжигать масляную лампадку. Не успел он справиться с этим, как в дверях появилась высокая, грозная фигура Агнес Пикар. Брови ее были сведены вместе так, что образовывали одну ровную непрерывную линию.
Подрезав фитиль, брат Кадфаэль запалил его и повернулся, чтобы собрать в коробку целительные лепешки, оставленные подсушиваться братом Освином. Лепешки были составлены из ветрогонного порошка, пропитанного клейкой смолой, и напоминали маленькие белые блинчики. Это занятие дало Кадфаэлю возможность по-прежнему держаться спиной к стоящей в дверях женщине, хотя он прекрасно знал о ее присутствии. Поскольку было ясно, что ни молодой человек, ни девушка покамест не в силах вымолвить ничего членораздельного, монах продолжал вести беседу сам.
