– Полиция не знает, – хмуро ответила Амалия. – Беда в том, что незадолго до того он поссорился с Мишей, и Миша в запальчивости обещал его убить.
– Они что, считают, что Миша мог…
– Я не знаю, что считают полицейские, но сам он ведет себя так, словно задался целью оправдать их подозрения. – Амалия села напротив дяди. – Похоже, граф Ковалевский заядлый картежник. Ты его знал?
– Немного, – признался дядюшка, питавший слабость к картам. – Бывало, встречались с ним за игрой.
– Что он был за человек?
– Что за человек? Хм… А ты разве с ним не знакома?
– По-моему, видела однажды на каком-то благотворительном вечере. Но мы никогда не общались, и нас не представляли друг другу. Так что ты о нем думаешь?
– Ну я же не был его приятелем, племянница… Аристократ. Начитан, хорошо образован. В нем чувствовалась порода, и выглядел он всегда по-европейски. Когда выигрывал, держался довольно скромно, да и проигрывал очень учтиво. Мог спустить большую сумму, глазом не моргнув. Правда, имелся у него один недостаток – графу нравилось выводить из себя окружающих, если они чем-то пришлись ему не по душе. Странно, что его убили.
– Почему?
– Я бы не сказал, что у него имелись враги. Кого-то он, может быть, раздражал, но не настолько.
– Он был богат?
– Я же не его поверенный, племянница… Думаю, нет. Конечно, он не бедствовал – имение в Минской губернии, особняк в Париже, яхта… Но граф много играл и не жалел денег, особенно на женщин.
– Ковалевский был женат?
– М-м… Вроде женат, но с женой разошелся.
– Давно?
– Года два назад. По-моему, даже успел с ней развестись.
– А сколько лет ему самому, ты не знаешь?
– Еще молодой человек, меньше сорока, – без колебания ответил дядюшка. – Всегда безупречно одетый, приятной внешности… В голове не укладывается, что с ним произошло такое.
– Ты сказал, что ему нравилось выводить из себя людей. В чем конкретно это выражалось?
– Ковалевский был проницателен и далеко не глуп, но со злым языком. Сама понимаешь, когда умный человек ради красного словца никого не жалеет, это куда хуже, чем когда язык распускает какой-нибудь дурак. Так что граф мог быть очень неприятным… когда того хотел.
– Миша не говорил тебе, из-за чего поссорился с ним?
– Нет. Он вообще не упоминал о графе. Хотя… – Казимир заколебался. – Говоришь, Михаил обещал убить Ковалевского?
– Да. Тебе что-нибудь об этом известно?
Дядюшка в смущении потер подбородок. И обронил наконец:
– Я слышал, балерина Корнелли сейчас в Париже.
Амалия нахмурилась. Эта особа когда-то была любовницей ее сына, и, как считала баронесса Корф, изрядно попортила ему жизнь.
– Она как-то связана с графом?
– Боюсь, да, – медленно ответил Казимир Станиславович. – По-моему, у них что-то было.
– Думаешь, граф Ковалевский мог сказать Мише что-то обидное по поводу… их общей знакомой?
– Насколько я знаю графа, подобное вполне в его духе. То есть он мог как-то сострить… пошутить, что ли… Беда в том, что слова, казавшиеся ему милой шуткой, другими обычно воспринимались как крайне оскорбительные.
– Что ж, тогда понятно, почему Миша так вспылил, – вздохнула Амалия. – Но это не объясняет, где он пропадал в ту ночь с одиннадцати вечера до двух ночи, а сам Михаил упорно не хочет ничего о своем местонахождении в тот промежуток времени говорить.
– Я думаю, в Париже множество мест, где молодой человек может пропадать с одиннадцати вечера до двух ночи, и даже позже, – дипломатично заметил Казимирчик. – Что касается убийства, то на твоем месте я бы не волновался. Конечно, Миша никого не убивал.
– Я тоже так думаю, – кивнула Амалия. – Но, знаешь, буду чувствовать себя куда увереннее, когда комиссар Папийон найдет настоящего убийцу. Очень неприятно состоять под подозрением, особенно когда ты ничего дурного не совершал.
– По-моему, все ясно как день, – сказал Бюсси.
Молодой, худощавый, темноволосый Бюсси был полной противоположностью своего немолодого, грузного, седоватого патрона. Впрочем, Папийон не обращал особого внимания на внешность своих помощников, и если выделял среди них Бюсси, так исключительно потому, что тот представлялся ему наиболее сметливым из всех.
– Что именно тебе ясно? – проворчал Папийон.
– Офицер поссорился с графом. Потом тот вернулся домой, а офицер зашел к нему, чтобы довести разговор до конца, оставить, так сказать, последнее слово за собой. Они снова поссорились, нервы у офицера не выдержали, и молодой человек убил Ковалевского. У него же нет алиби, причем как раз на то время, когда, судя по всему, граф и был убит. – Бюсси немного помедлил, но вопрос, который так хотелось задать, жег ему губы, и он решился. – Признайтесь, патрон, если бы вы не были в таких хороших отношениях с его матерью, вы ведь арестовали бы его без всяких проволочек?
– Нет, – сухо ответил Папийон.
– Нет? – искренне изумился Бюсси. – Но ведь все факты сходятся!
– Ни черта не сходится, – отрезал Папийон. – Барон Корф – боевой офицер и, я не спорю, мог убить графа. Но сделал бы это иначе. Понимаешь? Совсем иначе! И потом, о какой новой ссоре между ними может идти речь? Жертва была найдена в своей спальне, в постели. Граф Ковалевский спал и видел десятый сон, когда в дом забрался некто и размозжил ему голову. Ты видел, на что была похожа спальня? Сколько ударов нанес убийца – десять, двадцать, больше?
– Хотите сказать, убийца находился в состоянии аффекта? – спросил Бюсси, в глубине души гордясь возможностью вставить модное слово.
– Нет, – так же сухо возразил комиссар, – это был дурак, который даже не понимал, что достаточно одного удара каминной кочергой, чтобы отправить человека к праотцам. Топорная работа, Бюсси. Топорная и жестокая! И, конечно, отнюдь не дело рук боевого офицера, отлично знающего, как убивать людей.
– Если только, – заметил Бюсси, – так сделано было не нарочно.
– Ты о чем?
– Ну, скажем, офицер совершил убийство, обставив его таким образом, чтобы все указывало на непрофессионала, – объяснил помощник. – Может же быть такое?
Папийон задумался.
– Как хотите, – добавил Бюсси, – но я считаю, у него был более чем весомый мотив. Та балерина танцует стрекозу в какой-то миниатюре, а граф позволил себе замечание насчет стрекоз, порхающих из постели в постель, что, конечно, взбесило офицера, который был когда-то в нее влюблен. И, похоже, «когда-то» еще не кончилось. Иначе он прилюдно не пообещал бы графу его убить. А вы помните, что граф сказал ему после этого? Что на дуэлях не дерется, оставляет сию ребяческую забаву другим. Вот офицер и решил разобраться с ним без всякой дуэли. Годится?
– В газетах еще ничего не писали об убийстве? – внезапно спросил Папийон.
– Пока нет, патрон.
«Почему молодой барон не спросил у меня, как именно убили графа? – думал комиссар. – Если он невиновен и не знал о происшедшем, такой вопрос напрашивается сам собой. Другое дело, когда ты виновен. Все обстоятельства тебе уже и так известны, не о чем и спрашивать…»
– Мне нужны свидетели, – решительно объявил Папийон. – Вот что! Недалеко от особняка графа мостовую топчут «бабочки», за которыми приглядывает Андреа-корсиканец. Бери его за жабры и тряси, пусть скажет, кто из его девиц был на своем посту в ночь со вторника на среду. Хоть одна из них должна была что-нибудь заметить!
– А вы, патрон? Чем вы займетесь?
– Допрошу слугу графа, если тот уже пришел в себя и в состоянии отвечать на вопросы.
Однако, когда Папийон вернулся в управление, ему пришлось сначала ответить на звонок префекта полиции Валадье, которого крайне встревожило происшедшее.
– Русский аристократ убит в Париже, да еще таким зверским образом… Я рассчитываю на вас, Папийон! Только надеюсь, что вы будете вести следствие осторожно, не впадая в крайности. А то за вами такой грешок водится…
Папийон слушал и кивал, а префект, словно шарманка, которую неудачно завели, не успокоился, пока не повторил одно и то же несколько раз.
– Вот осел! – буркнул комиссар, швыряя трубку на рычаг. – Мерлен, как там слуга? Готов для разговора?
– Да, патрон.
– Давай его сюда!
И через минуту в кабинете комиссара нарисовался тщедушный блондин с плешивой головой, с усами неопределенного цвета и умными светлыми глазами. Сейчас, впрочем, в глазах метался страх, рот судорожно кривился на левую сторону, а цвет лица имел нездоровый землистый оттенок.
– Садитесь, месье… Вам что-нибудь нужно? Может быть, воды?
Дрожащим голосом на довольно неплохом французском слуга отказался от воды и объявил, что готов ответить на вопросы. Однако первый вопрос задал сам:
– Вы найдете того, кто это сделал? Вы его найдете?
– Разумеется, не беспокойтесь!
Теперь Папийон прямо-таки источал непоколебимую уверенность. Хотя в глубине души он вовсе не был убежден, что убийца графа будет пойман. Комиссар проработал в полиции уже много лет, и за прошедшие годы его инстинкт сыщика обострился до прямо-таки сверхъестественной степени. Какой-то голос упорно нашептывал Папийону, что с нынешним случаем дело обстоит далеко не так просто, как кажется, а дальше будет еще сложнее. Однако покамест комиссар велел своему внутреннему голосу умолкнуть и вонзил в слугу испытующий взгляд, как раскрытый нож.
