Он сально рассмеялся.
– С парой крепких мужчин было бы куда лучше, – хлопая ресницами, ответила Магдалена. – Что скажете, господа, если я предложу вам скидку?
Она провела рукой по корсажу. Юноша просто пожирал ее взглядом.
– Ну, нам бы еще смену дождаться, – ответил толстяк задумчиво. – Может, чуть позже…
– Чуть позже я вернусь на Улицу роз, – Магдалена улыбнулась. – Да никто и не заметит ничего. Насколько я знаю, капитан и остальные стражники сейчас в замке. Одни вы, бедняги, торчите здесь.
– Не забудь про трех наших товарищей внутри, – заметил толстяк. – Но вообще ты права, это несправедливо. Они там развлекаются, хлещут вино, смотрят представление, а мы топчемся тут посреди тумана… – Тут стражник ухмыльнулся: – Ха, я знаю, как мы поступим! Один будет караулить тут у ворот, а второй в тесном переулке у собора опробует твои прелести. – Он облизнулся. – А потом другой, и так по очереди.
Магдалена одарила его приятнейшей из улыбок:
– Отличная мысль! Как это я сама не догадалась… Ну, милые мои, кто пойдет первым?
И без этого вопроса было ясно, что первым пойдет толстяк. Покачивая бедрами, Магдалена направилась к переулку. Тучный стражник прислонил алебарду к стене и двинулся следом.
Толстяк пыхтел и ухмылялся в предвкушении. В ближайшее время, он в этом не сомневался, ему понадобится собственное копье.
Тощий Ганс между тем стоял перед воротами и в самых ярких красках представлял себе, как возьмется сейчас за шлюху.
Гансу было всего семнадцать, и до сих пор он еще не видел женщину обнаженной. За исключением, конечно, матери, старой и толстой ткачихи. Но ничего приятного в этом не было. С дрожью в коленках он представлял, как залезет под юбку к прелестной девице с непослушными черными локонами. Интересно, что его там ждет? Друзья рассказывали самые невероятные истории о женском лоне, будто там прячется проворная мышка. Но они, наверное, просто потешались над ним… Что ж, скоро Ганс сам все узнает. В кармане у него лежало пять крейцеров. Для первого опыта этого должно хватить.
Парень напряженно прислушивался, с нетерпением дожидаясь своей очереди. Тут он услышал приглушенный крик. Это, верно, его добрый друг и напарник, толстяк Йонас. Наверное, это тоже было частью того большого таинства? Люди кричали, когда занимались любовью. Об этом он тоже узнал от матери, когда она в прежние годы возилась с отцом под шерстяным одеялом. Их жилище представляло собой одну натопленную комнату, и по ночам они делили ее всем семейством из восьми человек. Родительское ложе от детских кроватей отделяла лишь тонкая рваная штора, и Гансу порой слышалось, что мама вскрикивает от боли. Вот и теперь ему казалось, что вскрикнули не от удовольствия, а скорее… от страха. Да, тот, кто кричал, был явно напуган. Это что, тоже часть забавы? И вообще, чего они там копаются так долго?
Ганс потер озябшие руки. Когда он поступил в прошлом году на службу, юноша надеялся на жизнь, полную приключений. Но все сводилось лишь к тому, чтобы отлавливать пьяниц на улицах и стаптывать ноги в бесконечных караулах. И когда капитан несколько дней назад собирал особый отряд для какого-то тайного задания, Ганс туда, конечно же, не попал. Он был просто в отчаянии!
Ганс уже подумывал ненадолго покинуть пост и проверить, что там стряслось, но тут услышал позади себя шорох, словно кто-то шаркал по земле тяжелыми сапогами. Может, толстяк Йонас вернулся? Только вот странно, он ушел совсем в другую сторону. Так кто же…
Ганс развернулся и издал протяжный писк. Вообще-то он собирался крикнуть, но то, что он увидел, оказалось настолько ужасным, что голос ему отказал.
Перед ним стоял оборотень!
Он представлял собой громадное, лохматое, источающее запах гнили существо на две головы выше Ганса. Оно смотрело на него мертвыми глазами, из пасти его вырвался утробный рев и сменился человеческими звуками:
– Р-р-р-р, черт… не видно… черт…
Ганс заскулил, алебарда выпала из ослабевших рук. Он не смог толком разобрать, что сказал монстр. Но сомнений не оставалось: перед ним был тот худой узник из камеры. Он вновь обратился и вырвался на свободу. Тот самый монстр, который растерзал уже столько народу! Наверное, он уже расправился с толстяком Йонасом и этой шлюхой, и теперь настала его очередь…
– Пожалуйста… прошу, пощади меня! – всхлипнул Ганс и упал перед оборотнем на колени. – Во имя четырнадцати святых, умоляю…
Тут оборотень бросился на него и не дал договорить. Ганс вдруг почувствовал на лице что-то мягкое, горькое и едкое на вкус.
«Пасть оборотня! – пронеслось у него в голове. – Он оторвет мне губы, чтобы полакомиться ими! О Пресвятая Богородица…»
Потом он почувствовал странную тяжесть, и его накрыло темной пеленой, источающей вонь старой шкуры.
Оборотень проглотил его целиком.
– Проклятье, нас могли заметить. Чего ты сразу не расправился с парнем?
Якоб встал рядом с братом и сердито показал на юного стражника, лежащего без сознания у них под ногами.
– Потому что я ни черта не вижу из-за этих шкур! – огрызнулся Бартоломей. – Скажи спасибо, что я вообще отыскал его лицо, чтоб прижать тряпку!
– Да прекратите вы оба! Или весь двор хотите на уши поднять?
Это Магдалена вышла к ним из тесного переулка. Она говорила вполголоса и осторожно оглядывалась. И отец, и Бартоломей по-прежнему внушали своим видом ужас, словно два демона, схватившихся в бесконечной борьбе за господство в преисподней.
«Или два ворчуна, которым лишь бы поддеть друг друга, – подумала Магдалена. – Когда это все закончится, хоть немного отдохну от этих Куизлей».
Но потом опомнилась: ведь она сама была одной из них.
Как уж отец сказал вчера в лесу? От семьи никуда не сбежишь…
Когда Магдалена заманила толстого стражника в переулок, отец налетел на него как вихрь. Мужчина успел только вскрикнуть, и палач сразу прижал к его лицу пропитанную снотворным тряпку. Стражник дернулся, застонал и затих: похоже, раствор подействовал. Но потом до них донеслись жалобные вопли второго стражника. Они поспешили к воротам, где Бартоломей как раз закончил свою часть работы.
– Ну, все ведь закончилось хорошо, – уже спокойнее проговорил Якоб и повернулся к брату: – Надеюсь, ты не забыл ключи.
Они стояли перед воротами, украшенными по бокам различными фигурами и статуей Девы Марии. Слева от широких ворот, предназначенных для повозок, находилась небольшая дверь. Бартоломей порылся в кармане под шкурами и достал ржавую связку ключей.
– Ключи от ворот, от часовни, от камеры пыток и городской тюрьмы, – пояснил он вполголоса. – Попасть можно куда угодно, но стражников никто не отменял. Понятия не имею, сколько их там.
– Толстяк говорил о троих, – прошептала Магдалена.
Якоб прошипел проклятие.
– На одного больше. Разве только…
Он задумался и кивнул на желтый платок Магдалены:
– Дай сюда. Все равно он мне как кость поперек горла.
Дочь протянула ему платок. Палач торопливо открыл горшок со снотворным, окунул в него тряпицу и вернул обратно.
– Если что пойдет не так, тебе, может, придется взять на себя одного из стражников. Вилять задницей и хлопать ресницами тут уже не получится.
Магдалена с улыбкой приняла источавшую резкий запах тряпку. Она уже заметила, что в обличье проститутки доводила отца до белого каления. И все-таки он, похоже, признал, что ее замысел оказался довольно удачным. Это его ворчание означало с его стороны особого рода похвалу.
– Когда я открою, действовать надо быстро, – предупредил их Бартоломей. – Сторожка находится справа, сразу за воротами. Стражники, скорее всего, сидят там. Дальше будет часовня, нам как раз туда. Готовы?
Магдалена с отцом кивнули, и Бартоломей бесшумно отворил маленькую дверь.
* * *
Себастьян Харзее, точно когтями, впился пальцами в запястья Симона. Их лица находились в считаных сантиметрах друг от друга. Глаза викария сверкали безумием, с зубов длинными нитями стекала слюна. Фронвизер зажмурился, стараясь удержать этого одержимого на расстоянии. Ему показалось, или зубы у Харзее действительно были длиннее обычного? Хотя, возможно, это оттого, что лицо викария свело судорогой и губы растянулись в жутком оскале.
«Так оно и есть! – пронеслось в голове у Симона. – Этому должно быть естественное объяснение. Или мне просто снится кошмар? И Барбара на сцене всего лишь часть этого сна?»
Харзее снова издал ужасающий вой. По всей видимости, он пытался укусить Симона. Но цирюльнику наконец удалось спихнуть с себя дергающееся тело. Задыхаясь, он отполз подальше от одержимого, вокруг которого уже образовалось пустое пространство. За спиной у Фронвизера кричали и вопили зрители, пытаясь в панике вырваться сквозь тесный портал во двор. Где-то зазвенело разбитое окно. Симон поднялся и схватился за спинку одного из стульев, чтобы отдышаться.
