— В самом деле.
Мужчина улыбнулся улыбкой бога, свободного от любых тревог.
Его сережка была жемчужиной солнечного света, посланной, чтобы вести ее и охранять.
Ниша в задней стене сияла собственным голубым светом. Негнущимися пальцами Стелла начала укладывать голубой камень в углубление, сделанное на заре всех времен. Она больше не ощущала предупреждающих толчков, в сознании не возникало вспышек, оставалось лишь обуревающее ее желание, которое невозможно выразить словами. Камень был словно влюбленный юноша, а курган — его возлюбленная, ждущая и томящаяся. И Стелла на мгновение задержалась, чтобы насладиться их воссоединением и экстазом.
У нее за спиной фигура из плоти и крови заблокировала вход в туннель.
И голос, которого она никогда не слышала прежде, заговорил из самой земли:
— Не теряй времени.
Стелла Коди переступила через огонь и опустила камень, несущий в себе изображение ее лица, на то место, которое дожидалось его в течение пяти тысяч лет.
Потом, или даже раньше, раздался выстрел, Стелла не знала, когда он прозвучал, однако ее мир взорвался голубым светом и еще более голубой пронзительной болью.
На мгновение она была ослеплена огнем и сиянием сережки, рядом оказался Гордон Фрейзер, выглядевший ошеломленным, и старик с кожей, подобной коре дуба, и огромным носом. Старик стоял, подняв посох, и все они застыли на месте — вот почему она увидела дракона зимних снегов, поднимающегося над горой Уффингтон, раскрывающего свои крылья, закидывающего голову назад и ревущего изо всех сил, чтобы обратить вспять поток зла и спасти мир от разрушения.
Тем не менее он не мог взлететь: лишь восемь цветов создавали его форму. Не хватало небесной голубизны живого камня.
Стелла посмотрела вниз. В землях мертвых она держала камень, как держала его при жизни. Здесь в камне оставалось больше жизни, чем в ней, он вибрировал так, как прежде, только раньше она этого не видела.
На склоне холма двенадцать человек стояли, образуя дугу вокруг дракона. Их возглавлял старик с короной из рогов северного оленя, чье лицо она знала. Кайкаам сказал:
— Присоединишься ли ты к нам, последняя из хранителей, и вернешь ли камень в сердце земли?
— Конечно.
Она двинулась вперед.
Но из другой части ее сердца послышался тихий голос Кита:
— Стелла… пожалуйста, не уходи.
Она остановилась. Кайкаам тоже остановился.
Воздух словно раздвинулся в стороны и вновь сомкнулся. Слева, там, где прежде был лишь дракон, стоял мужчина среднего роста с седыми волосами. На его груди висел знакомый медальон. Его улыбка была древней, как время, и такой же мудрой. Он был поразительно похож на ее деда.
— Ты последняя и самая молодая, — сказал он. — Твоя жизнь не подготовлена для этого. Если хочешь, я отнесу камень в сердце дракона. У тебя есть выбор.
Дракон позвал ее, он мечтал о камне. Из другого, не такого яркого места донесся тихий голос Кита:
— Стелла?
— Кит.
Слово вырвалось из глубин ее души — то был ответ и выбор. И холод, собравшийся у нее внутри, начал уходить вверх.
— Благодарю тебя. Мы следовали зову наших сердец, ты и я. Всегда должна быть любовь, как и долг.
Седрик Оуэн потянулся к ней и к камню.
Его рука была чистого небесно-голубого цвета.
И в центре сердца Стеллы ледяной кулак встретился с песней голубого камня. Ее мир взорвался осколками голубого, черного и алого.
— Стелла?
Она лежала на траве, в лучах солнца, вокруг пели птицы. Ее плечо жгло огнем.
Над ней склонился Кит. На его лице тревога смешалась с удивлением.
— Стелла, господи, Стелла.
Он поднял ее двумя руками. Боль в плече была такой ослепляющей, что она поняла не сразу.
— Ты поправился! — наконец воскликнула она. — Ты можешь ходить.
Он нес ее на руках туда, куда падали лучи солнца.
— И ты жива, — сказал Кит.
Его улыбка получилась немного кривой, она совсем не подходила для такого рассвета. И тогда он улыбнулся снова, теперь по-настоящему.
— В тебя стреляли, но кровотечение прекратилось, рана изменилась. И твой медальон стал другим.
Он поднял медальон. На одной стороне остался лишь дракон, человек исчез. А на обратной стороне больше не было весов, уравновешивающих луну и солнце.
— Как ученый, — нетвердым голосом произнес Кит, — я не стану спрашивать, как такое могло случиться. — А потом, поскольку Стелла должна была знать, но не могла сейчас спросить, он добавил: — Гордон Фрейзер мертв; Тони завладел пистолетом и застрелил его. Дейви в порядке.
— А Урсула?
— Мы пока не знаем. Дейви звонит в больницу.
Она позволила Киту помочь ей сесть. Курган не изменился, если не считать того, что камни больше не пели, — «А после этого следуй велению своего сердца и моего, потому что они едины». Я следовала своему сердцу. Я вернулась к тебе. У меня был выбор.
— «Не подведи меня, потому что это будет означать, что ты подвел себя самого и все ждущие миры». Я почувствовал, как ты это сделала. Не могу описать, как я рад.
Ослепленная болью и солнцем, она держала его руку.
— Мы справились. Мы оба.
Кит вновь улыбнулся, и мир, освещенный солнцем, стал безупречным.
— Я знаю.
«Профессору сэру Барнабасу Тайту, ректору колледжа Бидз, Кембридж, с нижайшим поклоном.
Сэр, благодарю Вас за Ваше письмо и жемчуг, который Вы прислали в подарок нашей дочери Фрэнсис Элизабет по случаю ее крещения. Она здорова и спокойна, какой и была с самого рождения. Марта также здорова и вновь управляет фермой. Мы завершили нашу общую работу и тщательно спрятали ее, как мы и договаривались, чтобы ее могли открыть через многие годы. Как Вы советовали, я отправил письмо Вашему адвокату в Оксфорд.
Остается решить один вопрос Haш покойный друг просил, чтобы мы передали в Ваши руки драгоценности, прилагаемые к сему письму. Если их продать, то, по моим подсчетам, они принесут по сто фунтов, поскольку они безупречны и имеют хорошую огранку. Если же Вы захотите их разделить, то я знаю человека в Слюисе, с которым имело бы смысл войти в контакт. У него имеются регулярные связи в Харвиче, и он был знаком с милордом Уолсингемом до его преждевременной смерти в прошлом месяце, о чем мы все приносим свои соболезнования семье и королеве.
Надеюсь, что Вы остаетесь в добром здравии и Ваш колледж ждет процветание.
Baш, и прочее,
Фрэнсис Уокер, эсквайр.
Писано в десятый день мая тысяча пятьсот девяностого года от Рождества Господа нашего,
на ферме в Нижнем Хейуорте, Оксфордшир».
Перевод Энтони Буклесса и Урсулы Уокер в их «Новой полной биографии Седрика Оуэна», 1972 год, Кембридж Юниверсити-пресс. Отрывки можно посмотреть на сайте http: //www. bedescambridge. ас. uk
«С огромным прискорбием ректор и совет колледжа Бидз, Кембридж, сообщают о смерти профессора Гордона Фрейзера, последовавшей после непродолжительной болезни. По его собственной просьбе его тело будет кремировано, а пепел развеян в пещерах горы Инглборо в Йоркшир-Дейлс.
Поминальная служба, на которую приглашаются все нынешние и бывшие его коллеги по колледжу, состоится в часовне Бидза 3 августа 2007 года, куда вы и приглашаетесь. Пожертвования следует отсылать казначею колледжа.
Подпись: сэр Энтони Буклесс, магистр искусства, доктор философии, кавалер ордена Британской империи, ректор Бидза, Кембридж».
«Дейви, Урсула, вы не могли бы приехать? Стеллу выписали из больницы. У Тони будет время пообщаться с нами после церемонии. Буду рад вас видеть. И Джесс здесь. Она хочет встретиться. Напиши.
Кит».
Я пишу, а вы читаете во времена «конца света», когда миру угрожает катастрофа, за которую ответственны люди.
Переводы Дрезденского кодекса оспариваются в деталях, но общая картина является общепризнанной: древние майя, народ удивительно далеко продвинувшихся астрономов и математиков, чья культура процветала в 200–900 годах нашей эры, снабдили свой календарь «нулевой датой» — 11 августа 3114 года до нашей эры, полагая, что последней датой станет 13 бактун (приблизительно через 5125 наших лет) — 21 декабря 2012 года.
Это дата зимнего солнцестояния, когда Солнце вернется в галактический центр, черную дыру в центре Млечного Пути. Мы знаем, что это место находится в созвездии Стрельца. Для майя это было «Ксибалба би», Дорога в Преисподнюю, считающуюся чревом Галактики.
Таким они сделали свой календарь, чтобы отметить момент смерти Солнца и его возрождения в галактическом чреве — событие, которое случается лишь однажды в 26 тысяч лет. Для майя оно представляет собой конец пятого, последнего цикла существования человечества.
Это время окружено множеством мифов, пророчеств и легенд, принадлежащих не только майя. Если Джефф Стрей прав (смотри «После 2012» в библиографии), «И Цзин»[26] можно читать как лунный календарь, который также указывает на некий конец — или трансформацию сознания столь огромную, что ее можно считать концом, — в 2012 году. Другие нашли подобные указания в «Ведах»[27] и египетских традициях, тогда как третьи связывают расположение в одну линию Венеры и Плеяд с теологией христиан и иудаистов и предсказанием Армагеддона.
