— Ну, если тебе случится оказаться в районе Смитфилда…
Он замолчал, ожидая, соглашусь я с этой вероятностью или буду ее отрицать. Я промолчал, и Шекспир продолжил:
— Так вот, если ты решишься сходить в Смитфилд, я буду тебе крайне обязан, если ты повидаешься с одним джентльменом на ярмарке. Книготорговцем.
— Разумеется, а зачем? — спросил я с искренним любопытством. У меня не имелось никаких возражений, раз уж друг попросил меня об услуге, но я никак не мог понять, почему он сам не может пройти небольшое расстояние до Смитфилда и лично обратиться к книготорговцу. Вдобавок в его голосе слышалась неловкость: нечто весьма необычное для Шекспира.
— Мне бы хотелось, чтобы ты забрал то, что можно назвать… э-э… реликвией, — сказал драматург.
— Реликвией?
— Я объясню.
Он так и сделал, пока мы медленно шагали в сторону «Козла и Мартышки».
Выяснилось, что в юности, в Лондоне, Уильям Шекспир написал посредственную драму о Домициане, одном из сумасшедших римских императоров. Ему не понравилась пьеса, наполненная до отказа насилием и расчлененными телами, написанная за три дня, чтобы угодить общественной моде на сенсационные драмы, он отложил ее подальше и забыл о ней.
— Пойми меня правильно, Ник, — сказал Шекспир. — Я отверг не тему «Домициана». Вскоре после этого я написал вещь под названием «Тит Андроник». В ней тоже хватало ужасов, но она завоевала успех.
— Я слышал о «Тите», — подтвердил я.
— Просто пьеса о Домициане была груба не так, как надо. Непродуманная, незрелая… ее следовало сразу же уничтожить. Бросить в огонь. Иногда пламя — лучший друг автора. Но я ее не уничтожил. И как-то раз при переезде с одной квартиры на другую «Домициан» исчез. Не думаю, что я за последние пятнадцать лет вспомнил о нем больше двух раз. Теперь ты понимаешь, почему я называю ее реликвией юности? И вдруг я слышу, что книготорговец где-то приобрел мои грязные страницы.
(Между прочим, не ошибитесь насчет «грязных страниц». Это просто ранняя стадия законченного сочинения автора, до того, как материал отсылают переписчику, чтобы он сделал чистые копии. Как и предполагает это выражение, в «грязных страницах» полно клякс и вычеркнутых строк).
— Вы уверены, что они находятся в руках этого книготорговца? — спросил я. — В конце концов, если вы не видели ее последние пятнадцать лет…
— Я знаю это из достоверного источника, — сказал Шекспир. — Да, я уверен, что мой «Домициан» у него.
— Полагаю, он собирается его продать? — спросил я.
— Надеюсь, продать вам, — произнес Шекспир и быстро добавил: — Я хочу, чтобы вы купили ее, Ник. Я не хочу, чтобы рукопись попала не в те руки, к примеру, к нашим соперникам, компании Хенслоу. У Хетча хватит влияния, чтобы поставить меня в неловкое положение.
— У Хетча?
— Этот книготорговец с гордостью носит имя Улисса Хетча. По большей части он занимается непристойными балладами и отвратительными рифмами, а не книгами. В сущности, он готов торговать всем, что приносит доход. Много лет назад мы с ним поссорились… кое из-за чего. И даже после всех этих лет он не упустит возможности отыграться на мне.
Я не стал спрашивать у Шекспира, почему этот джентльмен со странным именем хочет на нем отыграться, а только спросил:
— Неужели имеет какое-то значение, если эту вашу пьесу где-нибудь продадут? В конце концов, у вас такая репутация…
Если б кто подслушивал, могли бы подумать, что я льщу Шекспиру, но я просто говорил правду. Да и он не тратил время на ложную скромность.
— Да, теперь у меня есть репутация, — сказал он, — но и меня может завтра поразить болезнь. Никто не знает своего будущего. И я буду несчастлив, зная, что после моей смерти несовершенную пьесу о сумасшедшем императоре могут восстановить, поставить в театре, и над ней будут смеяться — по совершенно неверной причине. Это посредственная работа, я уже сказал. Вам бы понравилось, если бы вас запомнили по ранним, незрелым попыткам играть на сцене?
— Нет, не понравилось бы…
Я хотел сказать, что нельзя сравнивать неприметного актера и самого знаменитого драматурга Лондона, но промолчал, немного удивленный и одновременно тронутый тем, что даже такой выдающийся человек, как Шекспир, тревожится о своей посмертной репутации. До недавнего времени он казался довольно равнодушным к таким вещам, если верить заявлениям вроде: «Пусть разбираются в этом после нашей смерти». Может быть, сменить мотив его заставил возраст?
Мы дошли до «Козла и Мартышки». С увлечением слушая Шекспира, я почти забыл о своей жажде, но не совсем. Мы остановились у двери в пивную.
— Я не могу пойти к мистеру Улиссу сам, — признался Шекспир. — Мы слишком хорошо друг друга знаем, жирный Хетч и я. Скорее всего, он откажется продать мне рукопись просто из вредности.
— Но грязные страницы ваши, — возразил я. — Вы никогда их не продавали, просто потеряли.
— Очень трудно доказать право собственности на пьесу, — сказал Шекспир. — Он скажет, что приобрел ее честно, и, насколько я его знаю, так оно и есть. Возможно, купил у домовладельца.
— А почему бы не послать одного из пайщиков? — спросил я, безотчетно не желая браться за это дело.
— Он узнает любого из моих приятелей. Он знаком с миром театра.
— Но не узнает неприметного актера?
— Неприметного? Не надо так говорить. Горечь — не ваш репертуар, Ник, потому что вы хороший актер. Когда-нибудь, вероятно, станете прекрасным актером.
— Тогда почему я? Почему вы просите меня выкупить вашу старую пьесу?
— Потому что вы человек откровенный. Никому и в голову не придет подозревать вас в двойной игре.
Другого человека можно было подозревать в лести, но с Шекспиром я этого делать не стал. Наоборот, постаравшись скрыть улыбку в ярком солнечном свете раннего вечера, я, прежде чем успел осознать это, согласился отправиться на следующее утро на ярмарку святого Варфоломея, найти там Улисса Хетча и выкупить грязные страницы пьесы под названием «Домициан», если она у него. Шекспир разрешил мне заплатить за рукопись до пяти фунтов.
Это была высокая цена, и если меня спросят, мне придется прикинуться представителем компании, конкурирующей с Королевской труппой — скажем, одним из людей Хенлоу — заинтересованным в обладании ранней работой начинающего Шекспира.
Вот так и получилось, что этим прекрасным утром я оказался на ярмарке святого Варфоломея вместе с Джеком Уилсоном и Абелем Глэйзом. Я встретил своих друзей в «Козле и Мартышке» и в общих чертах обрисовал просьбу Шекспира. Я сделал это без колебаний, потому что Шекспир сам предложил мне взять с собой кого-нибудь для компании, чтобы придать всему предприятию «колорита», как он выразился. Он не дал мне никаких указаний о том, как я должен заполучить грязные страницы «Домициана», положившись на мои «прозорливость» и «здравый смысл». Вероятно, он все-таки был льстецом.
Наша троица пробиралась сквозь толпу, между кондитерами и барышниками, цирюльниками и булавочниками. Вдруг Абель сказал:
— Это не Том ли Гейли?
Впереди через дорожку шел субъект с взъерошенными черными волосами. Он, безусловно, походил на Гейли, который действовал, как неофициальный агент Филипа Хенслоу, владельца и покровителя театров, медвежьих ям и много чего еще. Я знал Тома Гейли и не доверял ему. Его длинные, мягкие волосы напоминали овечью шкуру, под которой прятался волк. Интересно, что он делает на ярмарке святого Варфоломея? Уж не охотится ли тоже на грязные страницы «Домициана»?
Мы вышли на сравнительно спокойный участок ярмарки, отведенный для торговцев книгами, брошюрами и напечатанными балладами. Нашу цель мы нашли быстро. Среди киосков и палаток, чуть сбоку, стояла аккуратная палатка в желтую и белую полоску с откинутыми полотнищами. С перекладины над столом, заваленным листами бумаги и невзрачными книгами свешивалась вывеска с надписью «Улисс Хетч, издатель». Многие книготорговцы являются одновременно издателями и предпочитают рекламировать себя именно в этом качестве. У входа в палатку никого не было видно.
Мы, как любые случайные посетители, лениво рассматривали товары нашего мистера Хетча. Я заглянул в палатку, но после солнца трудно было что-нибудь разглядеть, а перед входом висело что-то вроде занавески. Она колыхнулась, и у меня возникло чувство, что за мной наблюдают, может, через дырку или специальный глазок.
Внутри слышались неразборчивые голоса, стало быть, палатка обитаема.
— Похоже, этот книготорговец специализируется на ловле кроликов и распознавании воров, — сказал Абель Глэйз, беря в руки несколько брошюр с заголовками вроде «Как распознать игру в кости» или «Известное разоблачение мошенничества». Последнюю украшал рисунок кролика с игральной картой в каждой лапе.
