Теперь я знал, откуда в доме взялись пиявки, но не понимал, почему их использовали в тот вечер. Что заставило Монтфорта выскочить из столовой и сделать себе кровопускание в библиотеке? Причина могла быть одна: он обезумел от боли и забыл про указания врача. Но и такое объяснение меня не устраивало. Банка с пиявками, по всей вероятности, находилась в спальне Монтфорта на верхнем этаже, где обычно ему и делали кровопускание. Зачем нужно было подниматься наверх, нести пиявки в темную холодную библиотеку и там проводить лечебную процедуру? В конце концов, если у него опять разболелась голова, почему он не принял снотворное, как советовал Таунз, и не лег спать?
Я стал думать о другой версии. А что, если кто-то другой — убийца — облепил его пиявками? Но с какой целью? От пиявок не умирают. Зачем же ставить пиявки человеку, которого собираешься пристрелить? Чтобы изобразить стремление помочь ему? Чтобы увидеть, как сочится из него кровь за мгновение до его смерти?
Я вздохнул. В голове опять царил сумбур. Каким же глупцом я был, полагая, что дело распутается само собой, едва мы найдем объяснение всем вещественным доказательствам, обнаруженным на месте гибели Монтфорта! Показания Таунза лишь вызвали новую череду трудных вопросов. Чем большими сведениями я располагал, тем меньше понимал. Свежие факты ложились один на другой, как слои лака на поверхности стола, все глубже скрывая от меня истину.
Я вспомнил бездыханного искалеченного Партриджа в замерзшем пруду и спросил себя в сотый раз, зачем кому-то понадобилось творить такое зверство. Партридж был никто. Он ничего не знал о себе и не мог представлять угрозы для Монтфорта, что бы там ни заявляла Тренти. Монтфорт, наверно, рассмеялся, когда Партридж назвался его сыном. С этой мыслью я еще больше разуверился в себе, ко мне вернулось ощущение неполноценности. Как же далек я от понимания всего этого переплетения событий, фактов, предположений, гипотез! Для меня это такая же тарабарщина, что и писанина в газете, которую я держу перед собой. Когда Фоули появится, я скажу ему, что ошибался, утверждая, будто мы близки к разгадке. Мы далеки от нее, как и прежде. Я был глупцом, полагая иначе, обманывал и себя, и его. Я скажу ему, что больше ничего не в силах сделать, и вернусь в Лондон.
Однако, репетируя свою речь, я знал, что никогда не произнесу ее. Если я уеду, что станет с Элис? Возможно, истина неподвластна мне, но я чувствую, что угроза существует. Я по-прежнему убежден (вопреки заверениям Фоули), что коляской, которую я видел у дома мадам Тренти в день ее смерти, правил Роберт Монтфорт. У меня есть масса доказательств того, что Роберт — жестокий и опасный негодяй. Разве у меня хватит совести проявить безрассудство и бессердечие, оставив Элис на его милость?
Дурные предчувствия охватили меня с новой силой, тревога перерастала в панику. Я думал о Хорсхите, и мне казалось, что этот дом окружает пелена зла. И в самой сердцевине его находится Элис. Зачем я сижу здесь и жду Фоули с Уоллесом, когда ей грозит смертельная опасность? Браня себя за нерешительность, я допил кофе и поднялся. Я найду лошадь и немедленно поскачу в Хорсхит. И разберусь с Робертом Монтфортом без помощи Фоули.
Едва я направился к выходу, в кофейню вошел Фоули — как всегда, любезный, степенный, в плаще с бархатным воротником. За ним плелся Уоллес. Вид у поверенного был несчастный, словно он только что сел на осиное гнездо. Я прекрасно понимал его, ибо сам чувствовал то же самое. Я не хотел медлить с отъездом, но мне ничего не оставалось, как объяснить Фоули, почему я спешу в Хорсхит, и заручиться его согласием.
— Я же говорил, что он ждет нас здесь, — сказал Фоули Уоллесу. — Видите, вы зря беспокоились, отказываясь выпить с нами кофе. Вам тоже не мешает отвлечься от своих скучных бумаг.
Уоллес промолчал, но было ясно, что он не желал бы показываться с нами в людном месте. Он шмыгнул за стол в дальнем углу и затаился в тени, ожидая, пока принесут кофе.
— Я и правда не понимаю, зачем вы позвали меня сюда, — тихо заговорил он. — Если Роберт увидит меня с вами, он может отказаться от моих услуг. А мне не хотелось бы потерять такого серьезного клиента.
— Не волнуйтесь, — успокоил его Фоули, произнося слова более звучным голосом, чем обычно. — Монтфорт сидит в Хорсхите, у него там много дел. Вчера вечером я видел это своими глазами. О нашем разговоре он никогда не узнает. Как бы то ни было, не забывайте, мой добрый друг, что наше желание побеседовать с вами продиктовано не праздным любопытством. Если помните, судья сэр Джеймс Уэстли уполномочил меня вести расследование. А Хопсон — мой помощник.
— Простите, милорд, — в отчаянии перебил я его, садясь и вновь поднимаясь. — Я думаю, нам следует отложить это обсуждение, тем более что и господин Уоллес чувствует себя неловко. Нам больше нельзя терять время. Мы должны немедленно ехать в Хорсхит.
— Что-о? — возмутился Фоули. — Мы так не договаривались. Сядьте, Хопсон. Хорсхит и его обитатели подождут.
Я машинально сел, потом опять вскочил на ноги и стукнул кулаком по столу.
— Я знаю, что у нас был другой план, но теперь глубоко убежден, что нам не следовало сюда приезжать. А вдруг, пока мы доберемся, самое ужасное уже произойдет? Вдруг мисс Гудчайлд убьют и изуродуют, как Партриджа? Да что говорить, пока мы сидим здесь и рассуждаем, убийца ходит рядом с ней. Где гарантия, что она не падет жертвой его извращенной жестокости?
Фоули в раздражении пожал плечами.
— Тише, Хопсон. Вы начинаете утомлять меня. Я не сдавался.
— Зачем Роберт подстроил так, чтобы они вчера вечером оказались в доме одни? Вы же понимаете, что новая лестница — это все байки, удобный предлог. В самом деле, лорд Фоули, послушайте меня. С господином Уоллесом мы можем поговорить в любое время. А если мисс Гудчайлд погибнет, мы ее потом не вернем.
Моя страстная речь не произвела на него впечатления.
— Еще раз говорю: сядьте, Хопсон. Скачете вверх-вниз быстрее, чем шлюха задирает свои юбки. И опять зачем-то доводите себя до исступления. Задайте Уоллесу все вопросы, какие хотели, — это займет не более пяти минут. А потом, клянусь, я домчу вас до Хорсхита скорее, чем дьявол и все его адские кони.
Привлеченные его громким голосом, студенты замолчали и уставились на нас. Меня не покидало ощущение, что лоснящееся от растерянности лицо Уоллеса и мой страх забавляют Фоули, и он специально говорит громко, дабы выставить нас обоих на посмешище.
— О чем вы хотели спросить? — промямлил Уоллес, поворачиваясь ко мне.
— Об имуществе Монтфорта, — ответил я, усаживаясь на краешек скамьи и в нетерпении постукивая ногой по полу. — Когда богатый человек внезапно умирает, обычно это как-то связано с деньгами.
Поверенный вяло кивнул.
— Вы конечно же понимаете, что я не вправе разглашать подробности столь конфиденциального дела, но в целом суть такова: в день смерти лорд Монтфорт подписал юридический документ, согласно которому огромная часть его имущества, земель и доходов отходила лорду Фоули в уплату карточных долгов. С его смертью документ не потерял юридической силы; более того, он имеет приоритет над ранее составленным завещанием.
— Кто-нибудь еще, кроме вас и лорда Монтфорта, знал про этот новый документ?
— При его подписании присутствовал свидетель, которому не было известно его содержание.
— Кто это был?
— Элизабет Монтфорт, супруга лорда Монтфорта.
— Скажите, господин Уоллес, кто, по-вашему, пострадал бы больше всего от изменений в завещании?
— Его наследники, разумеется. Его вдова Элизабет до конца жизни должна была получать щедрое содержание и, соответственно, имела бы собственный доход до тех пор, пока не вышла бы замуж. Из оставшейся части большая доля была отписана Роберту. Новый документ значительно урезает их права. Главным бенефициаром становится лорд Фоули.
— Что значит «большая доля из оставшейся части»?
— В завещании упоминаются и другие наследники: лорд Брадфилд, его жена, еще некоторые знакомые. Но им всем отписано немного.
— А его сестре, мисс Аллен? — вмешался Фоули.
— Небольшая сумма. Совсем незначительная. Но оговорено особо, что она должна остаться в Хорсхите в качестве экономки.
Я бросил предостерегающий взгляд на Фоули, дабы он не затягивал разговор, задавая не самые важные вопросы, и энергично продолжал:
— В котором часу вы прибыли в Хорсхит, чтобы составить тот документ?
— Около десяти.
— И вы не помните ничего необычного?
— Что вы имеете в виду?
— Как вам показался лорд Монтфорт? Он ожидал других посетителей в тот день? Может быть, вы заметили что-нибудь необычное, пока были там?
Уоллес немного поразмыслил.
— На мой взгляд, лорд Монтфорт был менее возбужден, чем всегда. Как будто он знал, чего хочет, и просто стремился привести в исполнение задуманное. — Он нервно глянул в сторону студентов, дабы убедиться, что они не прислушиваются. — Лорд Монтфорт, как я помню, ни с кем посторонним не встречался, а вот у мисс Аллен, кажется, был посетитель. Помнится, горничная сказала об этом, когда ее попросили пригласить мисс Аллен для подписания документа. Именно поэтому свидетелем выступила Элизабет Монтфорт.
