— Зачем же вы, в таком случае, пришли заявить мне о них?
— Я сделала это потому, что на картах стоит гриф “секретно”, хотя все нанесенные на них данные перестали быть секретными, — спокойно отвечала Наташа.
Астахов задумался. Формально получалось, что за Кедровой не было никакой вины. Но почему же она была так взволнована в начале их разговора? Склонному теперь к подозрительности Астахову то казалось, что это неспроста, то, напротив, представлялось лишним подтверждением ее невиновности и объяснялось ее застенчивостью. Чтобы несколько разрядить обстановку, он пошутил:
— А я — то думал, что вы пришли ко мне каяться в страшном преступлении. Можете не беспокоиться — ваша пленка у меня, как в несгораемом шкафу. Не сегодня, так завтра я возвращу ее вам.
Пожав Наташе руку, Астахов с облегчением отпустил ее. Спустя полчаса он отправился на доклад к генералу Погодину.
Выслушав Астахова, Погодин спокойно заметил:
— Я всегда считаюсь с субъективными ощущениями, однако отдаю предпочтение объективным фактам. Ваша убежденность в невиновности Кедровой ничем, по сути дела, не подтверждена, кроме разве биографических данных, так что, в общем, я отношу это за счет ваших чисто субъективных впечатлений. Не подозревать Кедрову мы не имеем права. В создавшейся обстановке она, конечно, имела возможность сфотографировать карту инженерного обеспечения нашей фиктивной операции.
Генерал внимательно и, как показалось Астахову, строго посмотрел на него и заключил:
— Мое решение следующее: вы немедленно связываетесь с полковником Беловым и выясняете, действительно ли он поручил Кедровой фотографировать карты для фотоальбома. Если поручал — дело усложняется, если нет — немедленно арестуйте ее. По некоторым причинам я вынужден торопиться. Всё! Действуйте, товарищ капитан!
Астахов вышел от генерала с самыми мрачными мыслями. Ему почему-то показалось, что генерал почувствовал в его словах личную заинтересованность в судьбе Кедровой. Под влиянием этих подозрений Астахов решил на этот раз исполнить свой долг особенно тщательно и беспристрастно.
Однако это было не так-то просто. Он хорошо понимал, что мог ошибиться, что нельзя доверять голосу чувства, и все-таки не мог заглушить этого голоса, не мог не считаться с ним. Он, конечно, исполнит свой долг, потому что чувство долга перед Родиной было в нем самым высоким, но теперь он не мог исполнить его так же легко, как прежде. Теперь он должен был заглушить в себе еще что-то волнующее, смутное, неизведанное.
Астахов шел своим обычным крупным шагом. Он не спешил, но и не замедлял его. Он шел исполнить свой долг и хотел быть до конца твердым.
Явившись в штаб инженерных войск и застав полковника Белова в его землянке, капитан хотел сразу же приступить к существу дела, но полковник опередил его.
— По вашему мрачному и решительному виду, — заявил он, — чувствую, что вы зашли ко мне неспроста. Наверное, не ошибусь, если предположу, что вас интересует пленка с негативами двух оперативных карт, сфотографированных Кедровой. Так?
— Так.
— Удивляетесь?.. Не удивляйтесь, я еще не научился читать чужих мыслей. Просто Кедрова была у меня только что сама и обо всем доложила. Страшного ничего нет. Карты старые, и, кроме грифа “секретно”, на них теперь ничего секретного нет. Я действительно поручал ей сфотографировать их для штабного фотоальбома.
Внутреннее чувство подсказало Астахову, что это именно так и должно быть, но он понимал, что торжествовать было рано. Он все еще не имел права снять подозрений с Наташи.
Но тут неожиданно мелькнувшая догадка сразу же изменила весь ход его мыслей. Он торопливо попрощался с полковником и поспешил в свое отделение. Достав из секретного ящика карту, обнаруженную у убитого радиста, капитан принялся тщательно изучать ее через сильную лупу.
— Ну да, так оно и есть! — воскликнул он. — Как же я сразу не сообразил этого? Это же чертовски важное открытие!
Астахов поспешил к телефону. Вызвав адъютанта Погодина, он попросил его доложить генералу, что имеет донести нечто чрезвычайно важное. Погодин был занят чем-то, и адъютант не сразу смог попасть к нему. Наконец он позвонил капитану и сообщил, что генерал ждет его. Капитан торопливо накинул шинель и поспешил к Погодину.
— Ну, что у вас нового? — спросил генерал Астахова, когда тот явился к нему.
— Я только что тщательно изучил снимок карты… — начал было Астахов.
Но генерал перебил его:
— …и обнаружил на ней подписи Тихомирова и Белова? — Так точно, товарищ генерал, — удивлённо подтвердил капитан.
— Когда вы отдали желтый клочок бумаги на анализ в лабораторию, — объяснил Погодин, — я велел после проявления его изготовить для вас копию, подлинник же забрал себе. После вашего доклада о подозрениях, невольно падавших на Кедрову, я снова принялся тщательно изучать этот документ. Наличие подписи на снимке карты ставит Кедрову вне подозрений. Она ведь не могла сфотографировать карту после того, как подписали ее генерал и полковник. По словам полковника Белова, карта после подписания ее генералом Тихомировым пролежала на чертежном столе всего несколько минут. При этом в штабе никого, кроме Тихомирова и Белова, не было.
Генерал нервным движением достал из коробки папиросу и, сунув ее в рот, зажал зубами, забыв закурить. Встав из-за стола, он медленно принялся прохаживаться по комнате. Астахов никогда еще не видел его таким взволнованным. Видно, серьезное что-то замышлялось на фронте.
— Положение, как вы видите, чрезвычайно затруднительное, — продолжал генерал. — И оно еще более усложняется тем обстоятельством, что с завтрашнего дня начнется подготовка операции фронтового масштаба. Командарм только что вернулся из штаба фронта. Он докладывал там о создавшемся положении, но командующий фронтом своего решения отменять не стал. Нам приказано срочно ликвидировать источник информации противника. Понимаете теперь, каково положение?
По последним сводкам и напряженной работе штаба армии капитан уже и сам догадывался, что назревали важные события.
Астахов испытывал странное, противоречивое чувство. С одной стороны, он не мог не сознавать, что в связи со снятием подозрения с Наташи наметившийся было след потерян, что опять придется блуждать в темноте, пробираясь вперед ощупью. Но, с другой стороны, он был рад снятию подозрения с Наташи, и в этом ощущении была не только удовлетворенность безошибочностью своего предчувствия, но и глубокая заинтересованность в судьбе девушки.
Теперь все приходилось начинать заново, но это не пугало капитана — напротив, он с еще большим рвением готов был взяться за работу. Ему казалось даже, что он никогда еще не чувствовал себя более бодрым и деятельным, чем теперь. Он хотел было тотчас же приняться за работу, но вспомнил, что не завтракал еще и, кажется, опаздывал на обед. Хотя ему не хотелось есть, он все же поспешил в столовую, твердо решив ничем не нарушать своего обычного распорядка дня.
Возвращаясь с обеда, капитан увидел вдалеке женщину, идущую ему навстречу. Она была еще так далеко, что трудно было узнать ее, но сердце подсказало ему, что это была Наташа. Заметив его, она, казалось, хотела было перейти на другую сторону улицы, но Астахов ускорил шаг и окликнул ее.
Наташа остановилась и холодно поздоровалась.
— Что это у вас такой кислый вид? — весело спросил капитан. — К тому же такие воспаленные глаза, будто вы плакали.
Кедрова усмехнулась:
— Не имею обыкновения плакать, товарищ капитан. Да и отчего плакать? А вы все подшучиваете надо мной… — Ну что вы, Наташа! Никогда не позволяю себе этого ни над кем, тем более над вами.
Наташа удивленно посмотрела на него и спросила:
— Разве я для вас составляю какое-нибудь исключение?
Астахов смутился и даже покраснел чуть-чуть.
— Да, — негромко отвечал он. — Составляете…
Наташа заторопилась вдруг:
— Я очень спешу, товарищ капитан. Работы сегодня много.
— Ну, у вас вечно много работы! — засмеялся Астахов. — Вот возьмите-ка лучше вашу пленку. Как видите, проявлена она по всем правилам. Все негативы контрастные.
Наташа протянула руку за пленкой и впервые улыбнулась:
— Вот за это спасибо! А то мне за нее уже досталось от полковника. Ну, я пойду. До свиданья, товарищ капитан!
Она крепко пожала руку Астахову и поспешила в штаб, а капитан, глядя ей вслед, думал: “Она мне нравится, и ничего с этим не поделаешь…”
Развлеченный прогулкой и встречей с Наташей, Астахов с новой энергией взялся за работу. Он снова принялся рассматривать раскодированную шифрограмму, но ее короткий текст, так же как и прежде, не объяснил ему, об увеличении какого давления шла речь. Он не допускал возможности условного смысла этих слов, ибо их тогда незачем было передавать кодом; естественнее было бы предположить, что смысл этих слов буквальный. Но что означает это “давление”?
