– И шапку там какую-нибудь поплоше прихвати. А потом сходи в ломбард, куда ты шубы мои закладываешь, да выкупи там орденок… м-м-м… Владимира 3 степени, пожалуй. Не знаю, на какие! Оставь чего-нибудь в залог. Вернешь орден закладчику, как дело закончится.
* * *
– Виноват-с, не признал в вас с первого раза важного чина, – заюлил Савва Ерофеич, старший дворник в доме Вебера, увидев Фаберовского в шубе и с орденом на шее. – Думал, вы простой агент. А у нас в доме под Рождество чертовщина какая-то стала твориться. Вот как Федор Кондратьевич преставился – так и началась.
Он увлек приехавших от Дурново поляка и Артемия Ивановича к себе в дворницкую. Спавший на одном из топчанов парень в дворницком фартуке был разбужен и выставлен на улицу.
– Сначала нищенка умом тронулась, – доверительно сообщил гостям Савва Ерофеич, – а вчера швейцар наш рехнулся! А уж какой рассудительный человек был! Я ему только стремянку принес, поставил да к себе в дворницкую пошел, как вдруг вбегает он ко мне, нос разбит, руками машет и кричит, что из-под него черт лестницу выбил! Пять минут он за провод под потолком хватался, пока руки не ослабли. Упал, а черт тут как тут: стоит рядом в темноте и хохочет дьявольски. И ведь трезвых привычек был Густав Карлович. Так вот же – свезли на Пряжку. Теперича без швейцара пока. Баба моя уж и лампадку запалила.
Дворник кивнул на тусклый огонек лампадки в углу, смутно освещавший иконы да горшок с сочивом и кувшин со взваром, стоявший на клоке сена под ними. – И лампы управляющий больше не дает. Думаю: не позвать ли попа конуру мою окурить да святой водою окропить. Надо бы до водосвятия потерпеть, чтобы свеженькой, прям из иордани. Недолго уж осталось – так оно вернее будет. А нищенка говорит, что это бразилец порчу навел.
– Правильно она говорит, это он все! – вмешалась дворничиха. – Как раз о тот час, когда на швейцара черт напал, я в окно видела, как басурманин у себя с какой-то бумагой плясал и на свече ее потом жег. Петровна аж со шкафа упала, когда это увидела, да руку сломала.
– Откуда это ты, баба-дура, ему в окна глядела? – набычился дворник.
– Так у Авдотьи Петровны со шкафа как хорошо видать!
– Что за Авдотья Петровна? – спросил поляк.
– Так то знакомица моя, штаб-офицерская дочь. Она в доме на той стороне улицы живет. Только она сейчас прийти не может, у ней рука в лубке, – сказала дворничиха.
– Тогда я сам до нее схожу, – сказал Фаберовский.
– И я, – сказал Савва Ерофеич.
– Это еще зачем? – насторожился поляк.
– Вторую руку обломаю. Как ночь, так жены не найдешь. А они у Петровны, оказывается, со шкафу наблюдают. Астрономы! Им только телескопов не хватает!
Авдотья Петровна Петушкова была незамужней сестрой пожилого чиновника из Конюшенного ведомства, жившего на чердачном этаже дома финской церкви на углу со Шведским переулком. Самого брата на месте не оказалось – он отмечал с сослуживцами пятилетие приказа о начале военно-конской переписи.
– И откуда ж пани Авдотья обсервует квартиру пана посла? – спросил Фаберовский, оглядывая убогую комнатенку со столом, двумя старыми венскими стульями, железной кроватью без матраца и шкафом.
– Вот отсюда, – сказала дворничиха, оглядываясь на хозяйку комнаты.
Шкаф, служивший Петровне наблюдательным пунктом, занимал треть всего пространства комнаты, и был примерно полтора человеческих роста высотой. К нему была приставлена стремянка, по которой поляк не преминул забраться. Дубовый резной карниз образовывал с верхом шкафа ящик высотой вершков в пять, и в этот ящик был уложен матрац с подушкой – Петровна проводила здесь все свободное время, из которого состояла ее жизнь.
Окна бразильца были действительно отменно видны, хотя то, что происходит в квартире посла, все равно можно было разглядеть только с наступлением темноты, когда там зажигали свет. К тому же Конюшенная была достаточно широка, и поляку с его близорукостью вообще ничего толком было не рассмотреть.
– Добже, – сказал Фаберовский, слезая со шкафа. – Не желает ли пани Авдотья пойти на государственную службу наблюдательным агентом?
– Желаю! – с жаром выдохнула Авдотья, почуяв в этом предложении необъятные перспективы, открывающиеся для всех сторон ее жизни. – А жалование какое положите?
– Царское. 10 копеек в день. И еще подзорную трубу выдадим казенную. Ты писать умеешь? Тогда будешь мне отчеты каждый день на письме составлять.
От счастья у Петровны перехватило дыхание. Сколько бессонных ночей она бесплатно подглядывала за послом в кулак, а тут подзорную трубу дадут и жалование за это положат!
– А пенсию за сломанную руку дадут? – затаив дыхание спросила она. – Это ж я все сегодня про посла видела, а дворничиха внизу на стуле сидела!
– Будет пани Авдотье эмеритура, – авторитетно заявил Фаберовский. – Задним числом оформим.
* * *
После непродолжительных препирательств Артемий Иванович был отправлен на пост у квартиры Кобелевского, а Фаберовский отправился в «Пассаж». Он прибыл туда за полчаса до намеченного времени – чтобы, оставаясь незамеченным, вычислить приставленного к даме по приказу Дурново агента. Поляк хотел подняться на галерею справа, чтобы оттуда наблюдать за местом их будущей встречи, однако, к своему изумлению, он наткнулся на Ольгу Иосифовну уже при входе. Она стояла у шляпного магазина и заворожено смотрела на витрину. Фаберовский попытался податься назад, но напиравшие сзади люди не дали ему это быстро сделать и Ольга Иосифовна заметила его.
– А, это вы, граф! – расцвела она, так что поляк даже смутился – он не ожидал от этой практически незнакомой ему дамы такой искренней радости. – Какой вы сегодня нарядный, в шубе!
– Так ведь Рождество, – сказал он, оглядываясь в поисках агентов внешнего наблюдения.
– А я вот подарки мужу и дочке присматриваю…
«Ага, в шляпном магазине, – подумал поляк. – Дай тебе волю, так ты елочными шишками позолоченными украсишься, лишь бы блестело!»
– Представляете, свекровь решила нас осчастливить своим приездом на Рождество! Пойдемте в ювелирный магазин, куплю ей в подарок браслет в форме гадюки. А вы кого-то ищете?
– Нет, просто смотрю, не видать ли знакомых, – ответил Фаберовский. – В Сочельник можно кого угодно встретить в «Пассаже».
– Это правда, – со вздохом сказала Ольга Иосифовна и пошла по лестнице наверх, на галерею.
Либо агент был очень опытным, либо его вовсе не было, но поляк так и не сумел его углядеть. У стеклянных дверей ювелирного магазина дама остановилась.
– Да, кстати, раз уж мы с вами так неожиданно встретились: вот ваши двадцать рублей, граф, – сказала она. – Вы меня так выручили вчера… Представляете: муж распорядился купить подарки к Рождеству, сам уехал, а денег мне не оставил! Теперь вот ума не приложу, что мне делать…
Ольга Иосифовна так простодушно посмотрела на Фаберовского, что поляку захотелось спрятать бумажник куда-нибудь подальше, дабы им не овладел соблазн помочь даме в беде.
– Я не могу принять у пани эти деньги в такой ситуации, – галантно сказал он, сам удивляясь себе – не далее как утром он прочитал Артемию Ивановичу целую лекцию об экономии в ответ на просьбу выдать ему полтинник. – Оставьте их себе. Должны же под Рождество совершаться чудеса!
– Вы такой замечательный! – улыбнулась дама и дотронулась пальцами до его руки. – Но я вам их все-таки верну после Рождества, не пытайтесь мне возражать!
Бросив привычный взгляд на свое отражение в зеркале, Ольга Иосифовна неожиданно побледнела и отшатнулась от Фаберовского. Он тоже мельком взглянул в зеркало и затем повернул голову к тому, кого она так испугалась – только что вошедшему человеку в черном пальто и подшитых кожей валенках, так контрастировавшему с публикой, заполнявшей сегодня ювелирную лавку. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы догадаться о роде занятий вошедшего. Это был явно наружный агент, из тех, что предшествуют появлению высокопоставленных персон в общественных местах. Весь вид этого агента говорил о том, что тот, кто сейчас войдет сюда вслед за ним, является как минимум одним из столпов мироздания.
«Кого это она так пристрашилась? – подумал поляк, в ожидании уставившись на двери. – Уж не это ли чучело следить ее приставлено?»
Агент внимательно осмотрел всех присутствовавших и остановил свой взгляд на Фаберовском.
«Он и есть, – решил поляк. – Сейчас придется доставать открытый лист и объясняться: для чего я нарушил приказание его превосходительства не следить эту даму…»
Агент, осмотрев поляка с ног до головы, ничего не сказал и подал условный знак. Первым вошел жандармский офицер и, придерживая дверь рукою в белой перчатке, впустил Петра Николаевича Дурново. Помещение наполнилось пряным ароматом «Иланг-иланга». Следом в магазин вступили его супруга и юная барышня, вероятно, дочь. Потом вошел еще один жандармский офицер и пятеро одинаковых мужичков в таких же черных пальто и валенках, что и первый агент. Последний из вошедших закрыл своей спиной доступ публике в лавку.
