Свет фонаря отразился от поверхности золотой монеты.
— Вот! — Шоукомб протянул руку Мэтью. — Я тебе даже дам ее подержать.
Вопреки собственному здравому суждению — и необходимости как можно скорее облегчить пузырь — Мэтью подошел и взял монету. Он поднес ее поближе к фонарю и рассмотрел гравировку. Монета была прилично истерта, почти все буквы сгладились, но посередине еще сохранился кресту отделяющий друг от друга изображения двух львов и двух замков. Мэтью увидел по краю монеты полустертую надпись «Charles II» и «Dei Grat».
— Знаешь, что это? — спросил Шоукомб.
— Карл Второй был королем Испании, — сказал Мэтью. — Значит, это испанская монета.
— Верно, испанская. Знаешь, что это значит?
— То, что недавно здесь побывал испанец?
— Почти. Я ее забрал из сумки дохлого краснокожего. Так откуда же у краснокожего испанская монета? — Он не стал ждать догадок Мэтью. — Это значит, что где-то поблизости шляется проклятый испанский шпион. Вертится где-то среди индейцев почти наверняка. Ты знаешь, что испанцы сидят в этой стране, Флориде, меньше семидесяти лиг отсюда. И у них есть шпионы во всех колониях, и те шпионы распускают вести, что любая черная ворона, которая улетит от хозяина и доберется до Флориды, станет свободным человеком. Слыхано такое? Эти испанцы то же самое обещают всем разбойникам, убийцам, любой людской мерзости.
Он отобрал у Мэтью монету.
— Если бы ты сбежал во Флориду, а твой хозяин потребовал бы тебя выдать, они бы, испанцы, просто над ним надсмеялись бы. И то же самое про всякого, кто украл или убил: стоит сбежать во Флориду, испанцы берут его под крылышко. Я тебе так скажу: когда черномазые побегут во Флориду сотнями и станут там свободными людьми, этот мир покатится прямо в адское пламя.
Шоукомб бросил монету в кружку, еще не пустую, судя по звуку, с которым монета плюхнулась, и стал раздувать трубку, скрестив на груди руки.
— Ага, — сказал он и кивнул знающе, — испанский шпион тут шляется и платит краснокожим, чтобы поднять их на какую-то пакость. Черт, да он может даже в Фаунт-Рояле быть, если это англичанин-предатель!
— Возможно. — Необходимость облегчиться стала неотложной. — Простите, я должен идти.
— Должен, так иди. И помни, смотри под ноги.
Шоукомб дал Мэтью дойти до дверей и тогда окликнул:
— Эй, клерк! Так он точно не расстанется с жилеткой?
— Абсолютно точно.
Шоукомб хмыкнул, окружив голову султаном дыма из трубки.
— Ну, посмотрим, — сказал он будто про себя.
Мэтью отпер щеколду и вышел. Буря несколько утихла, дождь перешел в туманную изморось. Далеко в небе еще вспыхивали молнии, подсвечивая тучи. Ноги сразу увязли в грязи. Пройдя с полдюжины шагов по слякоти, Мэтью был вынужден задрать ночную рубаху и помочиться там, где стоял. Однако приличия требовали, чтобы кишечник он облегчил в зарослях за сараем, потому что здесь не было ни листьев, ни хвои, чтобы после этого очистить тело. Потому, покончив с малым делом, Мэтью, освещая себе путь фонарем, пробрался за сарай, увязая по щиколотку в настоящей трясине. Миновав опушку, он набрал горсть мокрых листьев и присел на корточки. В небе вспыхивали зарницы, было мокро, грязно и противно — хуже не придумаешь. Однако есть процессы, которые никак не ускорить, сколько ни старайся.
После бесконечных, казалось, усилий, во время которых Мэтью проклинал Шоукомба и снова клялся в следующий раз прихватить ночной горшок, дело было закончено и мокрые листья использованы по назначению. Мэтью встал и поднял фонарь, чтобы найти обратную дорогу в эту, с позволения сказать, таверну. Пропитанная водой земля вновь стала размыкаться и смыкаться вокруг сапог; коленные суставы хрустели от напряжения, пока Мэтью вытаскивал ноги из грязи. Он хотел еще проверить лошадей, прежде чем вернуться в эту так называемую кровать, в уютный храп магистрата, в крысиный шорох из углов, в шум дождя, капающего на…
Он упал.
Упал так резко, что даже не сообразил, что случилось. Первой мыслью было, что ноги ушли совсем в топь. Вторая мысль — спасти пламя фонаря, чтобы не погасло. И поэтому, падая на брюхо в плеске воды и грязи вокруг касторового пальто магистрата, он сумел поднять руку, чтобы фонарь не залило. Мэтью сплюнул набившуюся в рот грязь и с пылающим от гнева лицом произнес:
— Проклятие!
Он попытался сесть. Лицо залепило грязью так, что даже глаза ослепли. Сесть оказалось труднее, чем он думал. Ноги схватила земля. Почва, как выяснилось, ушла из-под подошв, и сейчас они запуталась в чем-то, на ощупь похожем на куст ежевики, увязший в болоте. Оберегая фонарь, Мэтью сумел вывернуть правую ногу из этой путаницы, но то, что держало левую, не поддавалось. Полыхнула молния, дождь припустил сильнее. Мэтью подтянул под себя правую ногу, собрался и дернул левую вверх и наружу.
Послышался сухой треск — голень освободилась.
Посветив фонарем, Мэтью увидел, что наступил на что-то, выступающее из земли, и это что-то еще держит его за лодыжку.
Сперва он не понял, что это. Нога попала в нечто вроде залитой грязью клетки. Виднелись обколотые края, один из которых оставил у него на ноге кровоточащую царапину.
Дождь постепенно смывал грязь с непонятного предмета. Мэтью вгляделся и при очередной вспышке молнии сумел увидеть, что его держит. Сердце будто сжала ледяная рука.
Не надо было вспоминать занятия по анатомии, чтобы понять: он наступил на грудную клетку размером с человеческую. От нее еще не отвалилась секция позвоночника, и те клочья серо-коричневого вещества, что с нее свисали, могли быть только гниющей плотью.
Придушенно вскрикнув, Мэтью задергал другой ногой, сбивая капкан. Кости треснули, сломались и отвалились, а Мэтью, отряхнув остатки ребер и позвонков, пополз прочь так быстро, как только позволяла грязь. Потом сел посреди листвы и хвои, прижался спиной к дереву. Глаза его вылезали из орбит, он дышал часто и прерывисто.
Издалека всплыла мысль, как будет недоволен магистрат из-за своего пальто. Такими пальто не бросаются. Несомненно, оно загублено. Грудная клетка. Человеческого размера. Загублено, никак не отчистить. Черт бы побрал этот дождь и эту грязь, эту чертову глушь, проклятого Шоукомба и ночной горшок, которого нет у этого мерзавца.
Грудная клетка, снова подумал Мэтью. Дождь стекал по его лицу. Стал пробирать холод, и это помогло собраться с мыслями. Конечно, это может быть грудная клетка животного. Правда ведь?
Фонарь оказался вымазан грязью, но — слава Провидению — все еще горел. Мэтью встал и прошел по грязи к поломанным костям. Присев, он посветил фонарем, пытаясь определить, какому животному они принадлежали. Пока он был поглощен этим занятием, послышался негромкий хлюпающий звук откуда-то справа. Посветив туда фонарем, Мэтью заметил зияющую дыру четырех футов в диаметре, открывшуюся в промокшей земле, — хлюпающий звук издавала грязь, соскальзывающая со стенок ямы.
Мэтью подумал, что именно это, наверное, и поддалось у него под ногами, вызвав падение, ибо уже сама земля возмутилась непрестанным потоком воды с неба. Он встал, подвинулся к краю ямы и посветил туда фонарем.
Сперва ему показалось, что в яме лежит груда палок. Все перемазанные грязью, перепутанные между собой. Но чем дольше он смотрел, тем яснее становилась картина.
Да. Яснее — и ужаснее.
Видны были кости руки, упавшие поперек полуразложившегося голого торса. Из глины торчал посеревший коленный сустав. Вон кисть руки, пальцы сгнили до костей и стремятся вверх, будто просят помощи. А вон и голова — в основном покрытый глиной череп, но кое-где еще осталась плоть. Мэтью с пересохшим ртом и колотящимся сердцем разглядел след страшного удара, пробившего темя.
Такой удар можно нанести молотом, понял он. Молотом — или деревянным молотком, которым бьют крыс.
Может быть, в этой яме не один труп. Может быть, четыре или пять, перепутавшиеся между собой. Трудно сказать сколько, но костей очень много. И ни одно тело не было похоронено с одеждой.
Эй, клерк! Так он точно не расстанется с жилеткой?
Земля покачнулась и поплыла у него под ногами. Потом раздался звук, будто зашипели сразу с десяток змей, и из земли показались еще человеческие кости, всплыли, словно обломки разбитых кораблей на коварных мелях. Как в одури кошмара, Мэтью стоял посередине уходящего вниз куска земли, и вещественные доказательства убийства открывались у него под ногами. И только когда его уже почти засосали объятия мертвецов, он повернулся, вытаскивая сапоги, и побрел к сараю.
Мэтью с трудом пробивался сквозь дождь в сторону таверны. Срочность дела будто снабдила ноги крыльями. Он еще раз поскользнулся и упал, пока добрался до двери, — на этот раз фонарь плюхнулся в лужу, и свечку залило. Красная глина покрывала Мэтью с головы до ног. Ворвавшись в таверну, он обнаружил, что Шоукомба уже нет за столом, хотя кружка на месте, и в воздухе держится едкий запах трубочного дыма. Подавив первое побуждение — криком предупредить магистрата, — Мэтью вбежал в комнату, захлопнул дверь и наложил щеколду. Вудворд по-прежнему крепко спал, разметавшись.
